Хелен Филдинг - Бриджит Джонс: грани разумного

– Вам придётся выехать из квартиры. Имеете куда переехать?

– Ты можешь пожить у меня, – внезапно предложил Марк.

У меня ёкнуло сердце.

– В одной из свободных комнат, – поспешно добавил он.

– Не могли бы вы оставить нас на минутку, сэр? – попросил детектив.

У Марка на лице отразилось удивление, затем он сказал:

– Конечно, – и быстро вышел.

– Не уверен, что это хорошая идея – пожить у Марка Дарси, мисс. – Детектив оглянулся на дверь.

– Да, наверно, вы правы, – согласилась я, решив, что он проявляет отцовскую заботу и, как истинный мужчина, предлагает мне сохранять загадочность и неприступность и позволить Марку быть охотником, но потом вспомнила свое решение больше не думать в таком ключе.

– Какие именно отношения связывают вас с мистером Дарси?

– А! – И пустилась излагать всю историю.

Мне показалось, что детектив Керби странно подозрительно к ней отнёсся. Дверь снова открылась в тот момент, когда он говорил:

– Так значит, мистер Дарси случайно зашёл в кафе? В то самое утро, как вы получили по почте пулю?

Марк приблизился и встал перед нами.

– О'кей, – устало произнёс он, глядя на меня, будто со словами: «Ты источник всего, что противоположно спокойной жизни». – Возьмите у меня отпечатки пальцев, проведите анализ ДНК, и давайте покончим с этим.

– О, я не говорю, что это сделали вы, сэр, – торопливо заверил детектив. – Просто нам нужно исключить все...

– Хорошо, хорошо, – прервал его Марк. – Пойдёмте уладим это.

5 сентября, пятница

120 фунтов; кол-во секунд без секса – больше не волнует; кол-во минут, прожитых после смертельного предупреждения, – 34 800 (оч. хор.)

18:00. Квартира Шеззер. У окна. Это не может быть Марк Дарси. Просто нелепо, не может быть. Наверняка это как-то связано с Джедом. То есть, возможно, у него тут целая сеть клиентов, которые сходят с ума по наркотикам, а я лишила их жизненно важного продукта. Или Даниел? Но он, конечно, на такое не способен. А может, просто какой-то псих? Но этот псих знает моё имя и адрес. Кто-то хочет меня убить. Кто-то не поленился, достал настоящую пулю и выгравировал на ней моё имя.

Надо сохранять спокойствие. Спокойно, спокойно... Да, надо «мысли в русло повернуть», встречать «спокойно радость и беду». Интересно, в «Кукай» продаются пуленепробиваемые жилеты? Скорее бы Шез вернулась, совсем я выбита из колеи. Квартира у Шез маленькая, в ней всегда бардак, а сейчас их там двое, – пол и всё вокруг завалено лифчиками, леопардовыми полуботинками, пакетами с вещами от Гуччи, сумочками из искусственной кожи, маленькими кардиганами «вояж» и причудливыми босоножками на ремешках... Собьёшься тут с толку. Найти бы любое место, где можно поспать...

Марка увели; детектив Керби повторил, что мне нельзя оставаться в своей квартире. Он отвёз меня домой, чтобы я собрала вещи. Но проблема в том, что мне некуда переехать. Мама с папой всё ещё в реабилитационном центре. Лучше всего пожить у Тома, но я нигде не могла найти его номер в Сан-Франциско. Пыталась дозвониться на работу Джуд и Шез – обе ушли на ланч.

Это и впрямь ужасно. Пока я оставляла сообщения на автоответчики, полицейские собирали по всему дому отпечатки пальцев и искали улики.

– Что это за дыра в стене, мисс? – спросил один из них, когда они бродили кругом и стирали пыль с вещей.

– А-а... это, эмм, осталось вот, – невразумительно объяснила я.

И тут зазвонил телефон – Шез: можно пожить у неё; растолковала, где спрятан запасной ключ; хоть посплю немного.

23:45. Хорошо бы не вскакивать то и дело ночью, хотя оч. успокаивает, что Джуд и Шез спят со мной в одной комнате, причём как младенцы. Было оч. здорово, когда они пришли домой с работы. Все ели пиццу, и я необычно рано заснула. От Марка или о нём – ни слова. По крайней мере у меня есть кнопка тревоги – вот здорово: в маленьком чемоданчике, действует на расстоянии. Нажмёшь – и стройный молодой полицейский в форме мчится меня спасать! Ммм, какая приятная мысль... оч. хочется спать...

6 сентября, суббота

121 фунтов; сигарет – 10; порций алкоголя – 3; калорий – 4255 (пока мне везёт и я жива, должна получать удовольствие); минут без секса – 1 600 512 400 (значит, надо с этим что-то делать).

18:00. Мы с Джуд и Шез весь день смотрели похороны принцессы Дианы. У всех такое ощущение, будто хоронят кого-то знакомого, только в каком-то более великом измерении; потом мы чувствовали себя выжатыми как лимон, но в то же время испытали определенное облегчение. Так приятно, что всё прошло правильно, хорошо – красиво и хорошо, как будто правительство действительно наконец что-то поняло и в нашей стране снова всё наладится.

Всё походило на шекспировскую трагедию или древнюю легенду, особенно на фоне спарринга между двумя великими, благородными домами – Спенсеров и Виндзоров. Мне глубоко стыдно, что я работаю в глупой дневной телепрограмме, где мы часто целые дни посвящали причёске Дианы. Надо менять свою жизнь. Если даже правительство может измениться – могу и я.

Сейчас мне немного одиноко. Джуд и Шез пошли погулять, заявив, что у них клаустрофобия. Мы пытались позвонить в полицию – мне ведь не разрешено выходить без сопровождения полицейского, – и в конце концов, через сорок пять минут, нам ответил женский голос с центральной станции: все номера заняты. Я заверила Джуд и Шез, что не возражаю, если они пойдут гулять без меня, – если принесут пиццу. Ах, телефон.

– О, привет, дорогая, это мамочка!

«Мамочка»! Можно подумать, что я ещё какаю ей в ладошку.

– Где ты, мама?

– О, я проявилась, дорогая.

На секунду мне показалось – хочет мне сказать, что она лесбиянка и собирается жить с дядей Джеффри в удобном гомосексуальном браке без секса.

– Мы вернулись домой. Дела уладились, и с папой тоже. Ну не знаю! Всё это время пил в сарае, а я-то думала – томатный сок. Между прочим, Гордон Гомерсол страдал точно тем же, ну, ты понимаешь, и Джой ничего не знала. Теперь говорят, это болезнь. Что ты думаешь о похоронах?

– Очень мило, – ответила я. – Так что всё-таки происходит?

– Ну, дорогая... – начала мама. Затем послышались звуки борьбы и к телефону подошёл папа.

– Всё в порядке, милая. Мне просто приходится воздерживаться от выпивки. А они с первого же дня пытались избавиться от Пэм.

– Почему? – спросила я.

Перед глазами возникло страшное видение: мама совращает вереницу восемнадцатилетних наркоманов.

Папа усмехнулся.

– Сказали, слишком нормальна. Даю её тебе.

– Честное слово, дорогая! Это всё та самая идиотская абсолютная чепуха, с помощью которой выуживают деньги у всяких знаменитостей и объясняют им то, что уже и так всем известно!

– Что именно?

– Ой, подожди – переверну цыплёнка!

Отведя трубку от уха, старалась не думать о том, что это за странное блюдо – с перевернутым цыплёнком.

– Уф! Так о чём мы?

– Что тебе говорили?

– Ну, утром нас всех сажали в кружок и заставляли повторять всякие глупости.

– Например?

– О, фрр... ну, знаешь: меня зовут Пэм, я то-то и сё-то...

Я задумалась: что это может быть? Безумство, самоуверенность, кошмар? Помешательство на подливке без комков? Мучительство дочерей?

– Чего они только не говорили! «Сегодня я уверен в себе, я не беспокоюсь из-за того, что обо мне подумают другие...» И далее в таком роде. Нет, честное слово, дорогая, если человек не уверен в себе, он в жизни ничего не добьётся, правда? – Мама разразилась хохотом. – Фрр... не уверен в себе! Ну не знаю... Стоит ли так беспокоиться из-за того, что кто-то там о них подумает!

Встревоженная, я огляделась по сторонам.

– Так какая у тебя была аффирмация?

– О, мне не дали ничего сказать. Ну, то есть дали, дорогая...

– А что ты должна была говорить?

Тут я услышала папин смех, – кажется, он в хорошей форме.

– Скажи ей, Пэм.

– Уфф! Ну, например: «Не позволю, чтобы излишняя самоуверенность ослепила меня и отдалила от реальности» – или: «Сегодня я признаю свои ошибки, равно как и свои достижения». О, в общем, вполне нелепо, дорогая. Ладно, мне надо бежать – звонок. Увидимся в понедельник.

– Что? – не поняла я.

– Не говори «что», дорогая, говори «извини». Записала тебя на подбор цветов в «Дебенхемс» – я тебе говорила! В четыре.

– Но мама... – попыталась возразить я. – Нет, не говорила... Когда – в январе?

– Мне надо идти, дорогая, – Эндерби пришли.

7 сентября, воскресенье

122 фунта; кв. футов пола, не заваленных лифчиками, туфлями, пищей, бутылками или помадой – 0.

10:00. Ура! Наступил новый день, а я всё ещё жива. Ночь была отвратительна. После разговора с мамой так устала, что, проверив, заперты ли все двери, забралась под груду трусов, лифчиков и леопардовых покрывал Шеззер и заснула. Не слышала, как они пришли, а потом проснулась посреди ночи – спят. Здесь и в самом деле начинает вонять. И потом, что делать, если просыпаешься ночью, – остаётся таращиться в потолок, лишь бы ни обо что не споткнуться и не разбудить.

Ох, телефон. Лучше возьму трубку, пока они не проснулись.

– Ну, поняли, что я не любовник-убийца в отставке.

Ура, Марк Дарси!

– Как ты? – спросил Марк.

Весьма вежливо, учитывая – ведь по моей милости семь часов проторчал в полицейском участке.

– Позвонил бы раньше, но мне не говорили, где ты, пока всё не проверили.

Стараясь держаться бодро, в результате шёпотом призналась, что у Шеззер несколько тесновато.

– Что ж, предложение пожить у меня всё ещё в силе, – тотчас отозвался Марк. – В доме сколько угодно спален.

Не подчеркивал бы так настойчиво, что не хочет спать со мной. Кажется, разворачивается пашмина-сценарий, а от Шеззер и Саймона знаю: раз уж завязался – не выберешься, так как при малейшем намёке на секс начинается паника по поводу «испорченной дружбы».