— А ну-ка полегче, приятель.— Деррик вдруг вспомнил, что Чейз не более чем ин­валид, что он без костыля и передвигаться-то толком не в состоянии. Откуда же этот леденя­щий душу страх, от которого кровь стынет в его жилах?.. Он что было сил отпихнул Чей­за, пнув его ботинком по больной ноге.

Лицо Чейза стало белым как мел — внезап­ная боль пронзила тело. Поделом!

— Не пытайся мне угрожать, Маккензи! Не забывай — ты всего лишь безродный подонок. Мне известно, из какой грязи ты вылез! Чтобы хоть чего-то достичь в жизни, ты лез из кожи вон, много улыбался и облизал столько зад­ниц, что и не сосчитать. Но как был плебеем, так им и остался — даром что напялил кожа­ный пиджак, за который, небось, отвалил больше, чем твоя мамаша заработала за все те годы, что служила подстилкой моему отцу!

Чейз бросился вперед, стараясь схватить Деррика за горло, но тот, увернувшись, под­ставил ему подножку, и он врезался головой в стену.

— Маккензи, ты слязняк! Жалкий слиз­няк! — прорычал Деррик и для вящей убеди­тельности смачно плюнул Чейзу в лицо.


Кэссиди почти весь день без устали работа­ла. Так продолжалось недели две. Пока Чейз был на процедурах или в конторе, она работа­ла для «Тайме».

Они с Чейзом находились в состоянии шат­кого перемирия — прошлое по-прежнему сто­яло между ними, будущее же представлялось весьма туманным. О физической близости не могло быть и речи. После той утренней сцены возле бассейна они боялись даже невзначай коснуться друг друга. Впрочем, между ними уже давно пролегла пропасть, еще до пожара. Каждый жил сам по себе, преследуя какие-то свои цели. Сейчас по крайней мере они хотя бы внешне походили на семью.

Дома они вели себя подчеркнуто вежливо, заново постигая науку доверять друг другу, х отя давалось им это с трудом и за внешним спокойствием таилось огромное внутреннее напряжение, чреватое очередным нервным срывом. Часто он украдкой наблюдал за ней или провожал ее настороженным взглядом, не подозревая, что ей ведомы все его ухищрения. А в отсутствие Кэссиди он рылся в ее столе — и об этом она также догадывалась, с грустью констатируя, что он по-прежнему не доверя­ет ей.

Однако хуже всего ей было ночью. Мучило сознание того, что он рядом, что их разделяет всего лишь коридор, что скорее всего он так же, как и она, не спит, ворочаясь в постели. Как невыносимо терзаться желанием, вспоми­нать и притворяться! Перед семьей, перед лю­дьми, друг перед другом…

—   Ты правильно делаешь, что не сдаешь­ся,— сказала Дена, заглянув к ней как-то ут­ром. — Брак сложная штука.

—   Это точно,— согласилась Кэссиди.

—   У нас тоже все очень сложно,— удру­ченно покачала головой Дена.— Особенно после того, как твой отец признал Уилли сво­им сыном. Ты знаешь, что он отдал ему комна­ту наверху? Бывшую комнату Деррика. Ты не поверишь — я вся дрожу, когда остаюсь дома один на один с этим типом.

—   Уилли совершенно безобиден, мама.

—   Ты находишь? Ну не знаю! Помню, он все время увивался вокруг вас с Энджи, пря­тался в кустах, подглядывал. Одному Богу из­вестно, что там было у него на уме, но несколь­ко раз я заставала его за бассейном, в кустах рододендронов, глазевшим в окно Энджи. Мо­жет, он ждал, что она покажется в трусиках и лифчике? Все это так противно.— Помор­щившись, Дена достала из сумочки золотой портсигар. — Подумать только — вы с ним сводные брат с сестрой. Это… это выше моего понимания. Это непристойно! — Она достала сигарету.— Похоже, все забывают о том, что Уилли присутствовал на обоих пожарах.

— Откуда ты знаешь?

Дена прикурила сигарету, затянулась и, сложив губы трубочкой, выпустила вверх струйку дыма.

—   Это очевидно. На первом он точно был — помнишь, он еще опалил себе брови? Что касается второго, то всем известно, что Уилли нашел там бумажник, принадлежавший этому Маршаллу Болдуину. Полиция не на­шла, а он нашел! Совершенно очевидно, что он оказался там раньше полиции.

—   Уж не думаешь ли ты, что это он устро­ил оба пожара? Уилли слишком… слишком добросердечен, слишком мягок для этого. На­деюсь, ты не серьезно? — Кэссиди недоверчиво смотрела на мать.

—   Куда как серьезно. И это не только мое мнение. Многие считают, что он вполне способен на такое. Обыкновенная пиромания. Дорогая, ты ведь не станешь возражать, что у него явно не все в порядке с головой. Он… просто ненормальный. Тот несчастный случай с ним, когда он тонул, настоящая трагедия. Я не настолько мстительна, чтобы думать, будто Бог покарал Санни за гре­хи, однако… Что ни говори, тот факт, что Уилли присутствовал на обоих пожарах, наводит на мысль о том, что это не просто совпадение, ведь так? Полагаю, твой отец образумится и отправит Уилли в специальное заведение, где он будет находиться в обществе себе подобных. Ему же самому там будет лучше. Он хотя бы перестанет чувствовать себя убогим и отверженным.

— Мама, он не отверженный. Он…

— Меня бросает в дрожь при одной мысли о нем! — Дена нервно теребила свое жемчуж­ное ожерелье. — Только подумай, каково жить с ним под одной крышей. Мне неприятно это говорить, но пора принять решение. Это и мой дом тоже. Пора выбирать — или он, или я.

— Но мама…

У Дены дрожали губы. Пепел от сигареты упал на пол, но она и не заметила этого.

— Я просто не знаю, что делать! — В гла­зах Дены стояли слезы.— В последнее время твой отец ведет себя совершенно безрассудно!

— Успокойся. Все не так плохо…

— Плохо, Кэссиди, плохо,— срывающим­ся голосом произнесла Дена, пытаясь смахнуть слезы, чтобы не расплылась тушь. — Быть же­ной Рекса Бьюкенена — это крест. Только те­перь я начинаю понимать, что заставило его обожаемую Лукрецию наложить на себя руки.

Глава 21

Т. Джон остановил машину перед «Мор­ским окунем». Он сбился с ног, пытаясь выйти на след Санни Маккензи. Ему уже начинало казаться, что шансов найти ее у него не боль­ше, чем встретить неопознанный летающий объект, про который талдычил старик Петер-сон, — что тот, мол, приземлился прямо у него на поле, сжег траву и до смерти перепугал его черных овец. Т. Джон подозревал, что Петер-сон чересчур налегает на домашнее, собствен­ного приготовления зелье, утверждая, что это пиво. Наверняка какая-нибудь отрава.

Он потянулся, так что хрустнуло в плечах, и вышел из машины. В «Окуне» двое маль­чишек, расположившись за игровыми автома­тами, увлеченно гоняли на автомобилях. Еще один глазел на обложки разложенных на при­лавках журналов с девочками. Женщина с ре­бенком на руках покупала подгузники — ребе­нок все время хныкал. Все как обычно.

Т. Джон улыбнулся продавщице Дори Ри-Дер, особе лет пятидесяти — с отечными нога­ми, бочкообразной фигурой и пережженными химией ярко-желтыми волосами.

Размазав по хлебу колбасный фарш, он по­просил у нее горчицу.

—Я же тебе говорила, Т. Джон,— если хочешь чего-нибудь остренького, отправляйся к Берли, напротив.

Т. Джон хмыкнул. Это была расхожая шут­ка, поскольку «У Берли», местное заведение со стриптизом, пользовалось дурной славой, и сам же Уилсон приложил руку к тому, что на дверях его чаще всего висел замок.

Маринованный лук, немного овощей, гор­чица — вот и весь его ланч. Он купил бутылку кока-колы— поскольку пиво на работе он не употреблял, — пачку «Кэмела» и упаковку же­вательной резинки.

— Бон апетит! — шутливо напутствовала его Дори, наблюдая, как он, пятясь, пытается открыть дверь.

— Того же и тебе.

На улице, щурясь от полуденного солнца, Т. Джон заметил, что возле заведения Берли околачивается несколько подростков, и поду­мал, что скоро ему, видно, снова придется применить санкции. А жаль. Берли был слав­ным малым, исправно платил алименты трем своим бывшим женам и старался хоть сколько-нибудь разнообразить скучную жизнь их захо­лустья. Что с того, что девицы немного потря­сут грудью и повиляют задницей? Посетите­лям не позволялось никаких вольностей, к то­му же танцовщицы скрывали свои лица гримом и выступали под вымышленными именами. Берли лично следил за порядком и хоро­шо платил своим артисткам.

Однако несмотря на то, что Берли был движим самыми чистыми побуждениями, не­приятности все же случались. Слишком много выпивки, обнаженные девицы, разношерстная публика — многие чуть что хватались за ору­жие; если добавить ко всему этому агрессив­ную безапелляционность проповедей препо­добного Спирса, становилось понятно, почему предприятию Берли фатально не везло. Если не скандалили посетители, то роптали добро­порядочные прихожане. Что до Т. Джона, то он считал, что Берли давно пора отступиться. Тот же, казалось, свято верил, что сам Все­вышний наказал ему обеспечивать зрелищами местного обывателя.

Спирс мог сколько угодно изрыгать про­клятия, стоя на паперти, устраивать марши протеста и предавать анафеме богохульников, но Т. Джон знал, что многие члены паствы преподобного, являясь простыми смертными, по утрам в воскресенье страдают похмельем после обильных возлияний накануне в общест­ве полуобнаженных девок…

Задумчиво жуя свой сандвич, Т. Джон ог­ляделся по сторонам. Сегодня его меньше все­го интересовало заведение Берли— вот уже почти два месяца он ломал голову над загадкой пожара на лесопилке Бьюкененов. За делом надзирал Флойд Доддс, он ждал резуль­татов, надеясь, что если Т. Джон и не найдет истинного виновника, то по крайней мере вы­стави! кого-нибудь в качестве козла отпуще­ния. Но Т. Джону пока порадовать его было нечем.

Сумасшедшую старуху и ту не смог разыс­кать. Эти мысли угнетали его. Проклятье! Сан­ни всех обвела вокруг пальца. Даже собак. Полиция пустила по следу пару ищеек в лесу, в том месте, которое указали местные маль­чишки,— они божились, что видели старую ведьму на поляне. Предварительно собакам дали понюхать ночную рубашку, которую на­шли в заведении, куда Чейз поместил свою мамашу. Собаки словно обезумев принялись носиться кругами и отчаянно выть, но следа так и не взяли. Точно Санни растаяла в воз­духе, как и положено ведьмам, к числу коих ее причисляла молва. Может, один из пришель­цев, о которых грезил старик Петерсон, под­хватил ее да и уволок к себе на другой край Вселенной? Т. Джон подозревал, что эта Санни Маккензи далеко не такая сумасшедшая. Прос­то намного хитрее всех тех, кто тщетно пытал­ся найти ее.