Лиза Джексон - Бремя страстей

Уважаемый читатель!

С разрешения моего издателя хочу поделить­ся с тобой той радостью и волнением, которые вызывает во мне выход в свет романа «Сокрови­ща» (русский перевод романа издан редакцией международного журнала «Панорама» в начале 1996 г.— Ред.). Эта книга стала воплощением моей мечты писать более объемные и более проникновенные, более чувственные книги.

Надеюсь, ты получишь удовольствие от «Сокровищ» — одного из моих самых любимых сочинений. Хочется верить, что ты познако­мишься и с моим следующим романом («Бремя страстей».— Ред.). В этом произведении рас­сказывается о судьбе двух единокровных сестер и соперниц Энджи и Кэссиди Бьюкенен, добива­ющихся любви сурового нелюдима Брига Маккензи. В книге тесно переплетаются тайные желания, беспощадная месть и смелая любовь.

Благодарю всех, кто уже не первый год ин­тересуется моими сочинениями. Я люблю полу­чать письма от своих читателей и надеюсь, что и ты черкнешь мне пару строк.

С самыми теплыми поже­ланиями Лайза Джексон Lisa Jackson 333 South State Street, 308 Lake Oswego, Oregon 97034 1994

Эта женщина лгала. Лгала умело. Чертов­ски умело!

За годы, что Т. Джон Уилсон проработал в должности помощника шерифа, у него вы­работался нюх на лжецов. Ему пришлось по­знакомиться с «лучшими» представителями населения округа: дешевыми осведомителями, головорезами, ворами, профессиональными убийцами — и ему легко было распознать за­блудшую душу среди тех, с кем сводила его судьба.

Эта красивая женщина, не просто красивая, а состоятельная красивая женщина, что-то скрывала. Что-то очень существенное. То, что вынуждало ее лгать, демонстрируя при этом восхитительно белоснежные зубы.

Спертый воздух в комнате дознания пропи­тался едким запахом табачного дыма. Некогда бледно-зеленые стены успели покрыться серым налетом грязи и пыли за время, прошедшее с тех пор, как их закрасили в последний раз, еще до того, как начали урезать бюджетные ассигнования, но Т. Джон чувствовал себя здесь уютно и уверенно, восседая на крепко сбитом старом стуле. Он потянулся к нагруд­ному карману за пачкой сигарет, но вспомнил, что вот уже два месяца как бросил курить, и утешился пластинкой «Дентайна», которую не спеша развернул, сложил пополам и запих­нул в рот. Конечно, жевательная резинка не заменит доброй затяжки крепкой сигаретой «Кэмел», но с этим приходится мириться. По­ка. До тех пор, когда он, наконец, прекратит перманентную войну с пагубной тягой к нико­тину и вновь одержит верх старая привычка.

— Давайте пройдемся еще раз,— предло­жил он, откинувшись на спинку стула и забро­сив ногу в тяжелом ботинке на колено.

Его напарник, Стив Гонсалес, остался стоять, упи­раясь плечом в дверную раму и скрестив руки на худосочной груди; взгляд его темных глаз неотрывно был направлен на женщину, кото­рая оказалась в центре всего происшедшего: убийство, поджог, а возможно и что-то значи­тельно большее.

Нарочито небрежным жестом Т. Джон при­двинул к себе папку и начал листать страницы, пока не дошел до записи сделанного ею в от­сутствие адвоката заявления всего лишь нес­колько часов назад.

— Ваше имя?..

Ее янтарные глаза вспыхнули от возмуще­ния, но не вызвали в нем и намека на чувство вины за то, что ей придется снова пройти через всю эту процедуру. В конце концов, она обяза­на сделать это для него, коли ситуация не проясняется, а она явно не намерена сдавать своих позиций… Ну, надо же, вцепилась зуба­ми, как бульдог, и повисла. Репортеры никогда не отказываются от своих слов, во всяком случае, в тех делах, которые оказываются в ве­дении представителей закона или окружного прокурора; хорошо хоть, у него был в про­шлом небольшой опыт…

— Мое имя Кэссиди. Кэссиди Маккензи… и вам оно уже известно.

— Кэссиди Бьюкенен Маккензи.

Она даже не потрудилась отреагировать на его поправку. Он покачал головой, плюхнул на стол папку и вздохнул. Постукивая кончиками пальцев по поверхности стола, он перевел взгляд на звуконепроницаемое покрытие по­толка, как будто желая, чтобы вмешался сам Господь Бог, скрывавшийся где-то там, между балочных перекрытий.

— Понимаете, я надеялся, что вы настро­ены быть более откровенной со мной.

— Я с вами предельно откровенна. От то­го, что мы будем повторять все заново, ничего не изменится. Ведь вам самим известно, что произошло…

— Ни хрена мне не известно, леди, и перестаньте нести чепуху! — Его тяжелые ботинки выразительно грохнули об пол.— Послушай я не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, с кем вы говорите, но я знавал лгунов и похле­ще вас и справлялся с ними не раз, вот так! — Он щелкнул пальцами так оглушительно, что, казалось, звук рикошетом отлетел от стен.— Осознаёте вы или нет, но вы в большой беде, в большей, чем вам самой кажется. Так что давайте приступим к делу… О'кей? И без вранья. Ненавижу вранье. Не так ли, Гонсалес?

— Ненавидишь,— ответил Гонсалес, почти не разжимая губ.

Уилсон вновь придвинул к себе папку. У не­го появилось ощущение, что ситуация выходит из-под его контроля. Он вообще не любил проигрывать, а уж в тех случаях, от которых зависела его карьера, тем более. Если он ус­пешно справится с этим делом, то мог бы выставить свою кандидатуру на выборах ше­рифа и, чем черт не шутит, занять место Флойда Доддса, которому так и так пора уходить в отставку. Флойд уже давно всем надоел, как прыщ на заднице. А если он не раскроет это дело… О черт, такого даже в мыслях нельзя было допускать. Т. Джону было свойственно надеяться на лучшее. К тому же он никогда не терял веры в себя.

Помощник шерифа бросил взгляд на часы, вмонтированные в стену над дверью. Секунд­ная стрелка продолжала мерно отсчитывать уходящее время. Сквозь мутное оконное стек­ло в комнату проникли прощальные лучи вече­рнего солнца, обозначив на стенах границы тьмы и света, несмотря на яркие флуоресцентные лампы над головой. Они провели здесь уже три часа, и у всех накопилась усталость. Тяжелее всех в эти часы досталось женщине. Она побледнела и осунулась, резче проступили сквозь кожу высокие скулы, глаза цвета темно­го золота глубоко запали. Пламенеющие каш­тановые волосы, стянутые надо лбом кожаным ремешком, обрамляли ее лицо. Еле заметные тревожные линии обозначились в уголках губ ее чувственного рта, который слегка портила гримаска недовольства.

Т. Джон приступил к повторному дозна­нию.

— Итак, ваше имя Кэссиди Бьюкенен Маккензи, вы служите репортером в «Таймсе» и вам известно на черт знает сколько больше того, что вы мне рассказываете, о пожаре на лесопильном заводе вашего папочки.

Ей хватило приличия побледнеть еще боль­ше. Рот у нее приоткрылся, но тут же губы плотно сжались, при этом она застыла на сту­ле, неподвижная как изваяние. Стройную фигу­ру скрывала плотная куртка, от утреннего ма­кияжа на лице не осталось и следа.

— Теперь, когда мы добрались до главного в этом деле, возможно, у вас появилось желание рассказать мне все, что вы знаете. Один человек почти при смерти находится в реанимации Севе­ро-западной больницы, другой в частной палате е в состоянии говорить. Врачи полагают, что парень в реанимации вряд ли выкарабкается.

Губы ее на миг дрогнули.

— Я слышала,— прошептала она и закры­ла глаза, но самообладания не утратила.

Он и не рассчитывал на это. Она была Бьюкенен до мозга костей. А они, как известно, отлича­лись жесткой стойкостью и непробиваемым упрямством.

— Кажется, это не первый пожар во владе­ниях вашего папочки?— Он встал со стула и зашагал по комнате взад-вперед, щелкая пу­зырями жевательной резинки в такт громким ударам своих каблуков по грязно-желтому ли­нолеуму пола.— И, если мне не изменяет па­мять, после первого пожара вы внезапно уеха­ли из города. Поговаривали, что вы уж больше никогда не вернетесь. Но, видимо, почему-то передумали… О чем речь! Конечно, каждый имеет на это право, не так ли? — Он сверкнул очаровательной дружеской улыбкой свойского парня. Это был его коронный номер.

Она никак не отреагировала.

— А теперь послушайте, что меня, собствен­но, беспокоит. Вы бросаете работу, за которую большинство мужчин и женщин убились бы, возвращаетесь домой и выходите замуж за одного из парней Маккензи. И что происходит дальше? А происходит то, что мы имеем еще один грандиозный пожар, равного которому мы не имели… Сколько лет прошло? Почти семнадцать лет! Один малый едва не погиб во время взрыва, жизнь второго висит на волос­ке.— Он поднял руки.— Восстановим кар­тину.

Гонсалес оторвался от двери, выхватил из упаковки на столе пластиковую чашку и налил в нее тоненькой струйкой кофе из стеклянной кружки, подогревавшейся на электрической плитке. Потом подошел с кружкой к женщине и, не спросив ее согласия, долил ее чашку.

Уилсон развернул стул и оседлал его. Об­локотившись на спинку, он наклонился вперед и уставился на женщину сердитым взглядом. Она выдержала его взгляд.

— Мы только пытаемся уточнить, что про­изошло и кто там находился. К счастью, у ва­шего мужа был при себе бумажник, в против­ном случае мы не смогли бы его узнать. Он в ужасном виде. Опухшее лицо в порезах, воло­сы сожжены, челюсть сломана и нога в гипсе. Врачам удалось сохранить ему поврежденный глаз и он даже сможет ходить, если будет стараться.— Он заметил, что женщина содрог­нулась. Значит, муж ей не безразличен… хотя бы немного.— Второго мы не знаем. Не идентифицирован. Лицо у него тоже здорово изуро­довано. Сплошная багрово-черная маска. Не хватает нескольких зубов и руки страшно обожжены. Волосы сгорели почти начисто. Мы потратили уже черт знает сколько времени, чтобы вычислить, кто бы это мог быть, и поду­мали, может, вы сумеете нам помочь.— От­кинувшись назад, он взял в руку чашку с уже остывшим кофе.