Когда Шэннон проснулась, была уже глубокая ночь. Заметив, что на ней по-прежнему промокшие юбка и жакет, она быстро сбросила их и снова улеглась в постель. Завернувшись в одеяло, она подумала, что это была ее последняя ночь в этом доме. В этой жизни.

Глядя на чуть светлевшее в темноте окно, она подумала, не принять ли ей предложение Джейкея о монтукской ферме, но поняла, что это была бы лишь передышка. Она вспомнила слова отца, говорившего ей много лет назад: «Ты будешь стремиться к тому, чего тебе будет хотеться. Но часто хочется того, чего желать не следует». Сейчас она не знала, чего ей хочется. У нее не было цели. «В тебе течет кровь привыкших к борьбе ирландских предков, Шэннон», – часто говорил отец, но теперь она этого не чувствовала.

Сев в постели, она включила лампу и огляделась. Все в комнате выглядело, как всегда. На туалетном столике даже стояли свежие розы. Она могла побиться об заклад, что об этом побеспокоился Джейкей. Этот странный человек превращался в ее глазах в надежный утес среди штормовых волн, и она впервые поняла, что нашел в нем Боб Киффи. Тем не менее, она не могла принять его предложение. Она должна самостоятельно встать на ноги. Именно этого ожидал бы от нее отец.

Оба письма по-прежнему валялись на ковре, там, куда она их бросила. Подняв их, она сначала перечитала письмо Уила и с горечью снова швырнула его на пол.

Письмо из банка заинтересовало ее больше. На ее счете было три тысячи двести сорок шесть долларов, большая часть от продажи автомобиля, а остальное – ее месячное содержание. Она вздохнула, утешая себя тем, что люди начинали и с меньшего, например ее отец. Она была молода, здорова и хорошо образованна. Она, черт побери, найдет себе работу и займет свое место в этом мире.

Она прочла конец письма: «В нашем сейфе хранится документ о вашем праве собственности на имение в Нантакете».

Она перечитала снова. Ее имение. Она слышала об этом коттедже, но никогда его не видела. Отец постоянно обещал как-нибудь туда съездить, но ему всегда было не до того, а одна она так и не собралась. Это была единственная фамильная собственность ее отца.

Шэннон сидела, задумавшись, на кровати. Коттедж в Нантакете был местом, куда отец с матерью ездили вместе, «так часто, как нам это удавалось», говорил он, «и каждый раз это было прикосновение к волшебству». Ну что же, она могла приобщиться к этому волшебству прямо сейчас! У нее был собственный дом, крыша над головой, место, где она может уединиться и подумать над тем, как жить дальше. Она уедет туда до начала аукциона. Приняв это решение, Шэннон почувствовала большое облегчение и снова откинулась на подушки. Через несколько минут она уже крепко спала.

Проснувшись утром, она обнаружила под дверью записку от Джейкея: «Позавтракаем вместе?» – всего два слова. Шэннон чувствовала себя лучше. Она сообщит Джейкею о своем решении и посмотрит, что он на это скажет.


Он привез ее в небольшую деревенскую гостиницу в получасе езды от города. На столе, накрытом синей клетчатой скатертью, стоял желтый кувшин с белыми маргаритками. Посетителей было много, и атмосфера нормального оживления помогала потрясенной переживаниями Шэннон вернуться в реальный мир.

– Здесь так хорошо, – удивленно заметила она.

– Так и должно быть, – подхватил Джейкей. – Я знаю, вам будет нелегко, Шэннон, но придется через это пройти. Постарайтесь успокоиться. Я пригласил вас на ленч потому, что беспокоюсь о вас. Один удар за другим… отец, мачеха, Уил… Вас покинули все, словно сговорившись, и я хочу, чтобы вы знали: я вас не покинул. Чем бы вы ни решили заняться, я вам помогу.

Его карие глаза тревожно смотрели на Шэннон из-за очков с золотой оправой. Она протянула руку над столом, коснулась его руки и благодарно ее пожала.

– Я никогда не видела вас таким милым, Джейкей, – проговорила она. – Теперь я понимаю, почему папа не выставил вас за дверь, когда вы пришли к нему наниматься на работу.

– Ну, было бы справедливо, если бы он сделал это. Я был нахальным, неотесанным и грубым. – Джейкей рассмеялся. – Слава Богу, он этого не сделал, ведь у меня, кроме десяти баксов, ничего не было. Я сделал все, чтобы работать у Боба Киффи. Он был моим кумиром, человеком, сделавшим состояние из ничего. Я хотел добиться того же. И помнил о том, что есть вы. Ну, вот теперь вы знаете обо мне все.

– Нет, я ничего не знаю о вас, Джейкей, – сказала Шэннон.

– Вероятно, потому, что почти меня не замечали, – возразил он, и они рассмеялись.

– Так почему бы вам теперь не рассказать о себе поподробнее? – предложила она. – Где вы родились, о вашей семье, о ваших приятельницах, сливом, обо всем. В конце концов, обо мне-то вам известно все.

Он с минуту подумал и заговорил:

– Мой отец был незаконнорожденным ребенком.

Она посмотрела на него, явно шокированная этим открытием, а Джейкей продолжал:

– Он был пьяницей и гулякой, жил в основном на стороне. Слава Богу, я едва его помню. Да и мать тоже. Воспитывала меня бабка. Она была очаровательной женщиной, дочерью врача. Я ее обожал. Готов был для нее на все. Однако вряд ли вам интересна моя грустная история, – проговорил он с виноватой улыбкой, но она горячо ему возразила, и Джейкей заговорила снова:

– Бабушка была замужем за очаровательным негодяем. Представьте провинциалку из небольшого городка, никогда не покидавшую его пределов. Ее мужу было далеко за сорок. Бабушка говорила про него, что он мог очаровать птиц на деревьях, если ему это было нужно. Он быстро убедил ее в том, что влюблен. И бедняжка ему поверила.

Ей было двадцать три года, она была простой, скромной девушкой, и это была ее первая любовь. Ее отец, врач, выгнал ее из дому, когда она объявила ему о своем решении. Они уехали в другой город, и тогда-то и начались все ее несчастья. Они переезжали из одного штата в другой, и у них всегда недоставало денег.

Бабушка говорила, что, когда у нее родился сын, муж посмотрел на них долгим взглядом, прикидывая, во сколько ему обойдется их содержание, затем вытряхнул из кармана все оставшиеся деньги, до последнего цента, положил их на стол и объявил, что отправляется на Запад, один. Он слышал, что там можно сделать деньги из нефти. Эта перспектива его захватила.

Пять лет она воспитывала мальчика одна, работала в местной аптеке, едва сводя концы с концами.

Она уже не ожидала увидеть своего мужа и была удивлена, когда через пять лет он появился опять. У него были деньги, и он увез их обоих на ранчо, которое, как он сказал, купил в Южной Каролине. Ранчо это оказалось крошечной фермой, но ему не принадлежало. Он был всего лишь издольщиком, фермером-арендатором и выплачивал ренту частью урожая. Он заставлял ее работать в поле, и даже ребенок помогал собирать скудный урожай.

Джейкей вздохнул.

– Разумеется, случилось неизбежное: муж снова ее оставил, и на этот раз уже не вернулся. У нее не было денег, и ей пришлось жить на ферме, управляться с которой ей помогал молодой парень-негр по имени Ной, которого она приютила.

«Вы сами вкалываете, как рабыня, мэм», – говорил ей Ной, глядя, как она работала наравне с ним в поле. И он был прав.

Джейкей мрачно улыбнулся.

– Произошел скандал. Дочь белого доктора и молодой чернокожий жили в одном доме, хотя негр спал в деревянной пристройке. Она говорила мне, что все добропорядочные местные жители ее избегали и что она за десять лет едва ли перекинулась с кем-нибудь несколькими словами, кроме, разумеется, своего сына и Ноя. Ее сын – мой отец – рос босоногим, нищим мальчишкой, прогуливал уроки в школе, а в пятнадцать лет и вовсе бросил ее. К семнадцати годам он прослыл скандалистом в трех ближайших округах.

В восемнадцать лет, кажется, в тысяча девятьсот сорок девятом году, он записался в армию, но вскоре возненавидел ее. Он был уже запойным пьяницей и дезертировал точно так же, как когда-то сбежал из школы. Спустя несколько месяцев он попал под суд. Бабушка так и не узнала, в чем было дело, но, вернувшись домой, работать на ферме он отказался. Он колесил по стране, как когда-то его отец. Время от времени он возвращался, вручал матери пачку денег, а через пару дней уходил опять.

Официантка принесла ему еду.

– Вы уверены, что вам хочется все это слушать? – спросил Джейкей. – Вряд ли это подходит для разговора за ленчем.

Шэннон покачала головой:

– Нет-нет, продолжайте! Вам надо выговориться. К тому же я начинаю вас по-настоящему понимать.

– О'кей, – согласился он. – Так вот, когда отцу было около тридцати, он встретил женщину по имени Элма Бреннэн. Бабушка говорила мне, что она была яркой женщиной, из тех, что ходят, покачивая бедрами. Она носила короткие платья и не уступала отцу в умении пить. Они постоянно жестоко ссорились, и он то и дело исчезал, оставляя ее одну без цента денег. Элма с отвращением жила на ферме, но выбора у нее не было: она была беременна. Сразу же после моего рождения она нашла себе работу в магазине, в ближнем городке, надеясь накопить денег и уехать, но каждый раз, получив очередную зарплату, она спускала ее в местном салуне.

К тому времени отец окончательно спился и в один прекрасный день, совершенно так же, как мой дед, ушел и не вернулся. Мать проводила большую часть времени в салуне, и, в конце концов, ее взяли туда на работу. Крупная, толстощекая, подвыпив, она становилась веселой и нравилась посетителям. Да и сама не упускала случая получить удовольствие.

Джейкей встретился глазами с Шэннон и с горечью проговорил:

– Я рос в небольшом южном городке, внук женщины, о которой говорили, что она жила с чернокожим, и сын местной шлюхи. Вы можете себе представить, насколько я был одинок и несчастен? Какие родители позволили бы своим детям дружить с таким, как я?

Шэннон печально вздохнула:

– Бедный Джейкей, я не знала, что у вас была такая ужасная жизнь.

– Однако какой бы ужасной она вам ни казалась, должен сказать, что в действительности все было намного хуже, – печально проговорил он. – Единственным спасением для меня была моя бабушка. Она была образованной женщиной. Она воспитывала меня. Научила читать и писать, рассказывала мне сказки и пробуждала во мне мечты. И постоянно говорила, что я должен держаться подальше от выпивки.