Джек резко повернулся, подошел к бутылке и налил себе еще один стакан. Руки у него тряслись, и я подумала о том, как много он, наверное, выпил за месяцы после смерти Боба. Но поняла, что он говорит правду. Джек заботился только о том, как выглядит в глазах других, это исчерпывало все его помыслы. Он был позером. Отсюда и его роскошный дом в престижном квартале, и дорогая коллекция картин, и кричащие автомобили. Джек являл собою лишь фасад, лишенный всякого существенного содержания. По какой-то пока непонятной мне причине он думал, что сможет безнаказанно обворовывать свою компанию, что никогда не попадется. Он сделал это для того, чтобы покупать свою экстравагантность, утверждать собственное «я», свой имидж. Но чтобы он убил… думаю, что нет. Перед нами был человек, боявшийся попасть в тюрьму за мошенничество, но не за убийство. Со вздохом сожаления я поднялась, собираясь уйти.

– Вы, разумеется, вор, господин Векслер, – непринужденно проговорила я, не желая быть грубой там, где была гостьей. – И теперь, глядя на ваш особняк и на всю вашу немалую собственность, вам придется задуматься над тем, стоила ли овчинка выделки. Интересно, сколько лет дают за кражу в крупных размерах? – спросила я Шэннон. – Или это будет расценено как мошенничество?

Я, улыбаясь, пожала плечами.

– Но уж это решать судье. А нам следует попрощаться и отправляться в дорогу.

Джек метнул на меня злобный взгляд и просительно обратился к Шэннон:

– Дорогая, я знаю, насколько вы чутки. Верьте мне, я горько оплакивал вашего папу. Мы столько лет проработали вместе. Он был моим другом. Как вы могли поверить, чтобы я украл у него хоть самую малость? Клянусь вам, это неправда.

Джек употребил все свое обаяние, обращаясь к Шэннон. Даже облик его преобразился: он снова был стройным, привлекательным, хорошо одетым мужчиной с таким намеком на порочного юнца, до которых так падки некоторые женщины. Но не Шэннон.

Он положил руки ей на плечи, притянул к себе, заглядывая глубоко в ее глаза, и я заметила, как ощетинился и собрался Эдди, готовый ударить его при первом сомнительном движении.

– Не прикасайтесь ко мне, – отрезала Шэннон таким ледяным голосом, что он содрогнулся. – И ничего мне не говорите. Вы обманули моего отца и, насколько я понимаю, застрелили его, когда он открыл обман. Вы уничтожили этого прекрасного человека, и даже если не убили его самого, то убили все, ради чего он работал. Его фирму и его доброе имя.

Мы вышли из комнаты, не попрощавшись.

– Итак, остался только один – заметил Эдди, – Джейкей Бреннэн.

Шэннон вздыхала на обратном пути в «Ритц-Карлтон».

– Бреннэн был единственным, кому я верила, когда он выражал мне свои соболезнования. Единственным, кто мне помог. У меня все еще не тронута его кредитная линия в пятьдесят тысяч долларов, гарантированная им банку. Я до сих пор не могу поверить, что он участвовал в этой краже. Из них он один был больше всех обязан папе, и слова его доходили до самого моего сердца.


Мы узнали, что Джейкей живет у себя на ферме в Монтуке. Шэннон сообщила ему по телефону о том, что мы приедем. Я считала, что внезапность – всегда самое хорошее оружие, и была против этого звонка, но она сказала, что путь туда долог, и было бы обидно прокатиться к нему зря. Я, было, подумала воспользоваться коммерческой авиалинией, но у Шэннон был другой план.

– К моему двадцать первому дню рождения отец научил меня управлять самолетом, – сказала она, самоуверенно улыбаясь, – и сегодня вашим пилотом буду я.

Мы арендовали самолет – приятную маленькую красно-белую четырехместную «сессну», – и, надо сказать, Шэннон управлялась с нею превосходно. Эдди сидел впереди, рядом с нею, а я с задних сидений в волнении смотрела в окно на зелено-голубые просторы, по которым проплывали светлые пятна от солнца и тени от облаков. Я была рада тому, что Бриджид не полетела с нами. Иначе она все время перебирала бы свои четки, крестилась и нервировала бы нас всех при виде этой девочки за штурвалом самолета. И я надеялась, что она не промотает накопленные за всю ее жизнь сбережения в бурном увлечении покупками.

Джейкей ожидал нас на небольшом аэродроме, он выглядел точно так, как его описывала Шэннон: среднего роста, коренастый, с гладкими, зачесанными назад каштановыми волосами и с мягкими карими глазами за очками в золотой оправе. На нем были хорошо выглаженные джинсы и синяя рубашка с закатанными рукавами: Но даже за рулем своего «Лендровера» он выглядел неуклюже, как человек, которому больше пристало бы сидеть за письменным столом. Трудно найти слова для описания Джейкея Бреннэна. Я догадывалась, что он человек, живущий в строгом соответствии с собственными правилами поведения, – я знаю людей такого типа: они готовы разлететься на куски, лишь бы не выходить за эти рамки. Бреннэн оказался более чем любезен – был по-настоящему гостеприимен и чрезвычайно почтителен с Шэннон. Не проявил ни малейшей фамильярности: пожал ей руку так же официально, как мне и Эдди, и как хороший хозяин рассказывал о достопримечательностях, мимо которых мы проезжали по пути на его ферму, стоявшую на берегу залива Лонг-Айленд.

При виде его ранчо я улыбнулась. Оно было больше похоже на ирландскую ферму, чем на американскую. Пара огороженных полей, тщательно возделанный участок под овощами, немного цветов и низкий белый дом, вцепившийся в участок земли в постоянном страхе перед готовыми снести его атлантическими штормовыми ветрами.

– Здесь нет ничего особенного, – извиняющимся тоном заметил Джейкей, – но это превосходное место, где можно укрыться от крысиной гонки.

– Убежище, – тихо заметила Шэннон, и они улыбнулись друг другу, вспомнив о том, как он когда-то предложил ей этот дом именно по этой причине.

Шэннон рассказывала мне о его давней жизни на ферме в Южной Каролине, и я подумала, что, может быть, он просто стремится к своим корням, поселившись на этой чистой, небольшой ферме, на которой не нужно работать, чтобы обеспечивать свое существование, как это было на ферме его юности.

Интерьер дома был очарователен, в нем было легко и уютно. Старые диваны были покрыты какими-то специфически мужскими пледами, горели лампы под зелеными абажурами, а у большого камина лежало несколько поленьев, более походивших на бревна. Можно было представить себе, как приятно посидеть вечером у огня. Он вырос в моих глазах, а когда рассказал нам, что купил дом целиком, с мебелью, у одного писателя, который не мог больше жить в затворничестве, я рассмеялась, вынужденная снова пересмотреть свое мнение о нем, вернувшись к нейтральной оценке. Было трудно понять человека, который как бы готов носить одежду другого и жить в его доме.

Джейкей выразил надежду, что мы останемся у него на ленч, но я быстро отклонила эту идею, потому что, как только он узнает действительную причину нашего появления, возникнет неловкость и он, возможно, пожалеет о своем предложении.

На этот раз инициативу проявила Шэннон. Она твердым голосом объявила:

– Моди и Эдди и мы с Джоанной Бельмонт думаем, что мой отец был убит. Нет, не думаем, мы знаем это. И мы решили выяснить, кто это сделал.

– А я думал, что вы уже отказались от этой мысли, – проговорил он с озадаченным видом.

Шэннон покачала головой.

– Теперь я уверена в этом еще больше. Особенно после того, как мы получили доказательство того, что Брэд и Джек обкрадывали отца.

Она взяла контракты и передала их Джейкею.

– Вы видели это когда-нибудь раньше? – спросила она.

Джейкей пробежал глазами документы и покачал головой.

– Нет. Но это не значит, что они незаконны. Партнеры часто подписывают контракты, даже достаточно крупные, хотя Джек обычно занимался поставщиками и подрядчиками. Знаете, все эти балки, мрамор, лифты… Но, Шэннон, вы же знаете, как ваш отец ненавидел все то, что он называл кабинетной работой. Это было, кстати, одной из причин того, что он нанял меня для рутинной работы с контрактами и письмами, желая освободить себя от нее. Ваш отец был инженером, и ему нравилась его профессия. Три четверти своего времени он проводил на стройках, а остальное тратил на выпивки и обеды с банкирами, уговаривая их ссужать ему все больше денег. И ему, черт побери, удавалось и это.

– Наверняка все контракты перед подписанием визировали его поверенные, – высказала я вслух только что пришедшую в голову мысль.

– Обязательно, – без колебаний согласился Бреннэн. – Но, как мне показалось, в этих контрактах нет ничего неправильного.

– За исключением того, что были приобретены бросовые земли, – резко заявил Эдди, и Джейкей посмотрел на него с удивлением.

– Это компетенция партнеров, – заметил он, пожав плечами. – Вам следует поговорить с ними. Мне же об этом ничего не известно.

– А что входило в вашу «компетенцию», господин Бреннэн? – с язвительным любопытством спросила я, недоумевая, почему Бобу О'Киффи понадобился этот ничем не примечательный человек.

– Наверное, я был для Боба чем-то вроде робинзоновского Пятницы. Я делал все, чем он не хотел заниматься сам. Каждый день, каждый месяц это было что-нибудь новое. То он посылал меня в Италию выяснить, почему задерживается отгрузка мрамора, или в Лондон для переговоров с каким-нибудь банкиром. Или в Питтсбург для подыскания какого-нибудь нового поставщика стальных балок. А то и в Гонконг для ознакомления с опытом или же в Сидней или Тимбукту для контроля за ходом строительства. Я делал за него все, на что его самого не хватало. Порой случалось, мне в голову что-то приходило раньше, чем он успевал высказать ту же мысль. Иногда он говорил, что мы похожи на близнецов. Мы знали очень многое друг о друге.

Я подумала, не знал ли Боб слишком много о Джейкее в ту ночь, когда был застрелен, и внезапно спросила:

– А не вы ли убили своего босса, господин Бреннэн?

С виду потрясенный этим вопросом, он возразил:

– Боже мой, как вы только могли такое подумать? Боб О'Киффи открыл мне дорогу в бизнес. Он подобрал меня буквально на улице, когда у меня никого не было.