– Когда вы успели замыслить этот маленький заговор? – поинтересовался Хьюго, и в его глазах при этом запрыгали чертики.

– Прямо сейчас, – скромно ответила Камилла. – Я довольно изобретательна, не правда ли? И не забудьте добавить, что не собираетесь ничего рассказывать в Мелденштейне о его невнимательном отношении к будущей княгине. Это будет гарантией того, что он не станет торопиться с жалобами в адрес баронессы.

Хьюго Чеверли откинул назад голову и расхохотался.

– Я назвал вас неисправимой, – сказал он, – но лучше было бы назвать вас несравненной. На всем свете нет другой такой женщины.

– Вы и вправду так думаете?

– Конечно, я говорю чистую правду, – ответил Хьюго, став вдруг сразу серьезным. – О, моя дорогая, я не знаю, как я буду дальше жить без вас, ибо, клянусь вам, любая другая женщина по сравнению с вами покажется мне неинтересной и невыразительной.

– А я не знаю, как я стану жить, когда некому будет посмеяться вместе со мной. – На мгновение глаза Камиллы затуманились, потом она решительно добавила: – Я думала, что вчера, возможно, мы оба были немного малодушны. Мы слишком легко смирились с тем, что нам нужно отказаться от всего, что нам дорого, что всему пришел конец. У меня такое чувство, пусть безумное, нелогичное и не имеющее под собой никаких оснований, что мы должны верить.

– Верить? – переспросил Хьюго.

– Да, верить в себя, в наше будущее, – ответила Камилла. – Не может быть, чтобы наша встреча ничего не значила – это судьба.

– О любовь моя, если бы я только мог верить в это. С тех пор как мы расстались, я все время пытался найти какой-нибудь выход. Но у меня такое ощущение, что мы блуждаем в темноте, где нет и проблеска света, а только бесконечная пустота.

– Нет! Нет! – раздался протестующий возглас Камиллы. – Мы не должны предаваться подобным мыслям. Я знаю, что это глупо с моей стороны, но меня не покидает надежда, что мы снова встретимся. Если бы я не верила, что… – Камилла сделала паузу. Она видела, что Хьюго, глядя на нее, напряженно ждет окончания фразы. – Если бы это было так… я бы хотела умереть прямо сейчас, – тихо закончила она.

– Если вы будете говорить подобные вещи, – сказал Хьюго, – я заключу вас в свои объятия и, клянусь Богом, ни за что не выпущу.

По голосу Хьюго, который прозвучал почти исступленно, Камилла поняла, что подвергла его слишком тяжелому испытанию. Женское чутье подсказало ей, что она должна спасти Хьюго от самого себя. Тяжело вздохнув, девушка пересекла комнату и открыла дверь.

– Прошу вас, баронесса, – сказала она.

– Нам пора спускаться вниз, мисс Лэмберн, – торопливо произнесла та. – Маркграф будет ждать нас, и боюсь, что мы уже опаздываем.

Хьюго Чеверли не двигался. Не отрываясь, он смотрел на Камиллу. Его глаза горели, как раскаленные угли, как будто он задумал какой-то отчаянный поступок. Однако слова баронессы вернули его к действительности. Он посмотрел на каминные часы:

– Мы опаздываем на десять минут. Это совершенно недопустимо, и маркграф, без сомнения, поднимет по этому поводу ужасный шум. Я передам ему ваши извинения, мисс Лэмберн, и поговорю с ним на тему, которую мы только что обсуждали. Предлагаю вам подождать еще пять минут.

– Хорошо, – согласилась Камилла. – И я думаю, что бокал вина не повредит баронессе и мне перед дальней дорогой.

– О нет, нет, мисс Лэмберн! Я ни в коем случае не притронусь к вину в такой ранний час! – запротестовала баронесса.

Но когда распоряжение было выполнено и вино доставлено, баронесса выпила свой бокал без дальнейших возражений.

– Капитан Чеверли обо всем позаботится, – сказала Камилла. – Он поговорит с маркграфом, и обещаю вам, ни малейшего намека на то, что произошло прошлой ночью, не дойдет до ушей княгини. Все уже устроено.

– Но как вам это удалось? – с удивлением спросила баронесса.

– Всего лишь небольшая военная хитрость, – ответила Камилла. – После разговора с вами я начинаю думать, что, если мне хочется хоть немного сохранить свои позиции при дворе, я должна все время быть начеку.

– Я вовсе не хотела огорчить вас, – заверила ее баронесса, – или вселить в вас чувство неуверенности. В этом совершенно нет нужды, уверяю вас, коль скоро вы будете придерживаться определенных правил.

– Именно это мне всегда удавалось с большим трудом, – призналась Камилла и улыбнулась пожилой даме, которая в перьях и оборочках была похожа на взъерошенную курицу.

– У меня такое чувство, – добавила девушка, – что все будет не так страшно, как я думала вначале.

Она знала, что это любовь вселила в нее мужество, любовь рассеяла страхи перед тем, что о ней могут подумать при этом крошечном дворе. «Какое они имеют право критиковать или осуждать англичанку?» – спрашивала она себя.

Прежде Камилле казалось, что дверца клетки за ней захлопнулась навсегда. Однако теперь она начала верить в возможность избавления. Она не знала почему, но, спускаясь в зал к ожидавшей ее королевской процессии, чувствовала, что сердце ее наполняется надеждой.

Кавалерия маркграфа являла собой красочное зрелище: развевающиеся перья на шлемах, украшенные флагами пики, позвякивающие сбруи. Когда конники шли рысью на поворот, Камилла могла видеть, как играет солнце на их до блеска начищенном снаряжении.

Карета, в которой Камилла приехала из Амстердама, за ночь была украшена цветами. Теперь в нее была впряжена шестерка, а не четверка лошадей, и кучер был одет в новую, очень живописную ливрею.

Девушка обнаружила, что рядом с ней в карете поедет сам маркграф, а его адъютант и баронесса расположатся на сиденье напротив. Хьюго Чеверли снова ехал верхом сразу же за их экипажем. Вместе с ним экипаж сопровождал еще один эскадрон кавалеристов. Замыкали процессию несколько карет, в одной из которых ехала Анастасия.

Когда Камилла спустилась вниз, Анастасия и другие гости уже ждали ее. Несмотря на то, что в платье из кораллового шелка и в бриллиантовом гарнитуре Анастасия выглядела необыкновенно элегантно, а ее шляпка заставила многих из присутствующих дам позеленеть от зависти, было ясно, что она пребывала в дурном расположении духа. Когда все склонились в поклоне, приветствуя Камиллу, Анастасия даже не потрудилась сделать реверанс, а только заметила:

– Если бы вы задержались еще немного, мисс Лэмберн, у многих появилась бы мысль, что вы решились на этот брак против своей воли.

Слова эти были сказаны Анастасией весьма ядовитым тоном, глаза ее гневно сверкали, и Камилла подумала, не высказал ли маркграф свое мнение по поводу того, что произошло накануне, прежде чем Хьюго успел предостеречь его.

Теперь, когда Камилла, наконец, появилась, гости стали рассаживаться в поджидавшие их экипажи. Карету Анастасии уже подали, но она задержалась в зале и слегка приблизилась к Камилле.

– Оставьте его в покое, – проговорила она полушепотом, но так, что Камилла могла отчетливо слышать каждое слово.

На какое-то мгновение девушка пришла в замешательство, но потом с улыбкой обратилась к маркграфу, стоявшему в нескольких шагах от нее:

– Ваша светлость, леди Уилтшир жалуется, что должна ехать в одиночестве. Я надеюсь, ее просто ввели в заблуждение и кто-то обязательно поедет вместе с ней в экипаже.

– Ну, конечно, – ответил маркграф. – В каждой карете разместится четыре человека. Я позаботился об этом.

– В таком случае вашей светлости не о чем беспокоиться, – любезно сказала Камилла, но с той снисходительностью в голосе, которая не могла не произвести впечатления.

Анастасия бросила на нее полный ненависти взгляд и вышла на крыльцо. Там стоял Хьюго Чеверли, наблюдая за тем, как гости рассаживаются по экипажам. Камилла видела, как Анастасия положила руку на плечо Хьюго и заглянула ему в глаза. Ее прелестное лицо, обрамленное пышными перьями, было неотразимо.

О чем они говорили, Камилла не слышала, но неожиданно острая боль пронзила ей сердце. Когда Хьюго вернется в Англию, он непременно встретится с леди Уилтшир. Анастасия будет видеться с ним, разговаривать, кокетничать, как сейчас. А она, Камилла, останется в Мелденштейне пленницей в золоченой клетке.

Ей хотелось закричать от этой жестокости и несправедливости. Ей хотелось подбежать к Хьюго, взять его руку в свои, бросить вызов Анастасии. Ей хотелось показать Анастасии, кому на самом деле принадлежит Хьюго, хотелось навсегда избавиться от нее, чтобы она больше не могла ранить ее своими ядовитыми словами и враждебными взглядами. Но Камилла знала, что не сделает ничего подобного: все уже ждали, когда она сядет в экипаж, и маркграф предложил ей свою руку.

Усилием воли Камилла овладела своими чувствами и даже ответила с улыбкой на какое-то замечание маркграфа, хотя не имела понятия, о чем он говорил. Она села в карету, и под приветственные восклицания придворных и слуг, стоявших на ступенях, процессия тронулась. Скрип колес, цокот лошадиных копыт, побрякивание конской сбруи напомнили Камилле, что началась ее новая жизнь и обратной дороги нет.

Для столь многочисленной процессии они ехали довольно быстро. В дороге маркграф не замолкал ни на минуту, рассказывая о своем преклонении перед Великобританией, о будущем-процветании его страны. Рассказы эти навевали бесконечную скуку.

Голос маркграфа звучал очень монотонно, и Камилла заметила, что сидевшую напротив баронессу начало клонить ко сну, а адъютант, без сомнения слышавший эти речи много раз, давно перестал обращать на них внимание.

Камилла тоже перестала слушать и пыталась освежить в памяти те чудесные мгновения, когда Хьюго говорил ей о своей любви, и она поняла, как глубоко ее ответное чувство. О, как она желала, чтобы он отбросил свою щепетильность и заключил ее в объятия! Больше всего на свете Камилле хотелось ощутить прикосновение его губ, и она думала о том, что всю жизнь будет сожалеть, что ей не дано было узнать сладость его поцелуев.