— Как это бескорыстно со стороны Гольфельда! Дальше!

— Доходы Эмиля невелики…

— Да, у него всего лишь шесть тысяч годового дохода. Конечно, он вот-вот умрет с голоду.

Елена замолчала, удивленная. Ее брат не мог преувеличить. Сумма, которую он назвал, очевидно, была именно такой.

— Ну, может быть, он и богаче, чем я думала, — снова начала Елена после продолжительного молчания, — но в данном случае это не важно. Я очень люблю ту, которую он выбрал… За то, что она сделала, я буду ей вечно благодарна… — Фон Вальде забарабанил по стеклу пальцами с такой силой, что оно могло разлететься вдребезги. — Пусть она будет моей сестрой, — продолжала Елена. — Я не хочу, чтобы она вошла в дом Эмиля бесприданницей, и хотела бы передать ей доходы с Нейборна. Можно?..

— Это имение принадлежит тебе, ты достигла совершеннолетия, и я не имею права что-либо запрещать или разрешать.

— Конечно имеешь, хотя бы потому, что являешься моим наследником. Значит, я получила твое согласие?

— Разумеется, если ты считаешь, что оно необходимо.

— Благодарю тебя, благодарю! — перебила его сестра, протягивая ему руку, но он не заметил этого жеста, хотя и смотрел на нее. — Ты недоволен мной? — тревожно спросила она, нарушив повисшее молчание.

— Я не могу быть недовольным тобой, когда ты имеешь намерение осчастливить людей. Думаю, ты помнишь, что я не раз помогал тебе в этом. Но в данном случае я вынужден тебя упрекнуть в чрезмерной поспешности. Ты, кажется, очень торопишься сделать несчастной эту девушку.

Елена подскочила как ужаленная и запальчиво воскликнула:

— Это жестокие слова! Твое негативное отношение к бедному Эмилю основано бог знает на чем, а теперь ты заходишь уже слишком далеко… Ты очень мало знаешь этого молодого человека.

— Я знаю его достаточно хорошо, чтобы не иметь желания узнать ближе. Это дармоед, ничтожный человек, не имеющий характера, человек, с которым будет несчастна любая женщина, предъявляющая хоть какие-то требования к мужчине. Горе бедняжке, когда она это осознает!

Голос его дрожал от волнения. Елена же слышала в нем только досаду и злость.

— Боже, как ты несправедлив! — воскликнула она, поднимая глаза, полные слез. — Рудольф, это грешно! Что сделал тебе Эмиль, что ты с таким озлоблением нападаешь на него?

— Разве для того, чтобы узнать характер человека, нужно быть оскорбленным им? — гневно произнес он. — Дитя, а ведь это тебя оскорбляют, но ты ослеплена. Настанет день, когда ты убедишься в этом и прозреешь. Если бы я приложил все усилия, чтобы сия чаша миновала тебя, все равно ничего бы не добился. Теперь ты видишь во мне варвара, оскорбляющего тебя в лучших чувствах. Ты вынуждаешь меня предоставить тебя себе самой до того момента, когда ты придешь искать утешения у меня на груди. А что должна будет делать та, которая свяжет с ним свою жизнь навсегда?

Фон Вальде вышел в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Елена какое-то время сидела словно пораженная громом, а потом, с трудом поднявшись и держась за стены, вышла из комнаты.

Теперь она чуть ли не ненавидела брата. Ей казалось, что она страшно виновата перед Эмилем уже в том, что подобные речи коснулись ее слуха. Он никогда не должен был узнать, что позволил себе сказать о нем ее брат, но теперь она не могла допустить, чтобы Гольфельд пользовался гостеприимством, оказываемым ему в Линдгофе. Ей придется, конечно, не называя причин, предложить ему вернуться в Оденбург. Но перед этим он должен будет выяснить отношения с Елизаветой.

С этими мыслями Елена вошла в столовую, а когда несколько минут спустя там появился Гольфельд, спокойно и ласково улыбнулась ему и сообщила, что брат дал согласие относительно приданого невесты, не спросив ее имени. Она выразила желание сегодня же видеть Елизавету у себя, и Гольфельд, обрадованный ее спокойствием, согласился на это. Было решено, что встреча состоится в четыре часа в павильоне. Гольфельд тотчас ушел, чтобы от имени Елены отдать соответствующие распоряжения. Как удивилась бы она, если бы услышала, что лакею было велено пригласить фрейлейн Фербер к трем часам, а дворецкий должен был все приготовить в павильоне именно к этому времени и никак не позже!

Глава 19

Когда слуга из Линдгофа позвонил у калитки Гнадека, Елизавета сидела во дворе и плела гирлянду из плюща, а мисс Мертенс держала в руках наполовину готовый венок из астр. Склеп на кладбище Линдгофа был готов. Сегодня между пятью и шестью часами пастор назначил торжественное предание земле гроба с бренными останками прекрасной Лилы, и гирлянды и венки должны были стать ее последним украшением.

Посоветовавшись с матерью, Елизавета приняла приглашение, переданное ей слугой. Вскоре после его ухода пришел Рейнгард. У него был озабоченный вид, и на расспросы мисс Мертенс он ответил, что фон Вальде вернулся из Тальлебена в жутком состоянии.

— Вероятно, то, что он пережил там, ужасно. Мне надо было кое о чем ему сообщить, но я вскоре убедился, что он меня не слушает; он сидел передо мной как потерянный. Когда я начал говорить ему о находке здесь, в Гнадеке, он с нетерпением и досадой прервал меня словами: «Я уже довольно слышал об этом. Пожалуйста, оставьте меня в покое».

От мисс Мертенс не ускользнуло, что Рейнгарда оскорбил тон хозяина.

— Мой друг, — заговорила она, желая его утешить, — когда большое горе сваливается на нас, окружающее становится нам безразличным или даже непереносимым. Господин фон Вальде, вероятно, очень любил покойного. Елизавета, дорогая моя, — прервала она себя, — что вы делаете? Неужели вы находите, что это красиво? — И она указала на гирлянду.

Елизавета, слушая Рейнгарда, схватила несколько больших георгинов и вплела их в однообразную зелень гирлянды, что сделало ее безобразной. Девушка, покраснев до корней волос, с неудовольствием посмотрела на свою работу и поспешила вытащить несчастные цветы.

На колокольне Линдгофа уже давно пробило три часа, когда Елизавета торопливо спускалась с горы. Дядя задержал ее своим разговором. Его возмутило то, что Елизавета приняла приглашение.

— Та бедняжка, которая будет сегодня предана земле, вполне заслуживает того, чтобы в этот день все почтили ее память, — справедливо заметил он.

Но добрый дядюшка совершенно не имел представления о том, что совершается в душе племянницы. Он не знал, что его любимица все эти дни считала минуты до того момента, когда «он» вернется.

Ноги Эльзы едва касались земли. Она не хотела опоздать еще больше и чуть не расплакалась, когда ее легкое платье зацепилось за куст шиповника и его пришлось долго и терпеливо распутывать. Она, едва переводя дух, добежала до павильона. Дверь была открыта настежь, но внутри еще никого не было. На столе стояла масса различных угощений, а в углу дивана было приготовлено уютное местечко. С легким сердцем вбежала Елизавета в павильон и подошла к одному из окон, как вдруг услышала позади себя шорох. К ней приближался Гольфельд, прятавшийся за дверью. Елизавета хотела выскочить из павильона, но он заступил ей дорогу и стал уверять, что Елена сейчас подойдет.

Елизавета с недоумением смотрела на него. В его тоне не было и тени той дерзости, которая так возмущала ее.

— Уверяю вас, госпожа фон Вальде сейчас придет, — повторил он, видя, что гостья сделала новую попытку проскользнуть к двери, а затем добавил печальным тоном: — Разве мое присутствие так неприятно вам?

— Да, — холодно ответила Елизавета. — Если вы вспомните, как совсем недавно вели себя со мной, то поймете, что ничего удивительного нет в том, что мне невыносимо оставаться с вами наедине даже в течение одной минуты.

— Как жестоко и непримиримо это звучит! Неужели я должен так страдать из-за невинной шутки?

— Советую вам впредь быть осмотрительнее в выборе людей, над которыми вы собираетесь пошутить.

— Ах, я и сам считаю, что это было непростительной ошибкой и стыжусь своего поступка. Но разве мог я подумать…

— Что я требую к себе уважения? — прервала его Елизавета.

— Нет-нет, в этом я никогда не сомневался. Как вы, однако, вспыльчивы! Но я же не знал, что вы имеете право требовать еще большего.

Елизавета вопросительно посмотрела на него — она не поняла смысла сказанного.

— Могу ли я сделать что-либо большее, чем на коленях попросить у вас прощения? — продолжал он.

— Оно будет дано вам, но с условием, что вы немедленно оставите меня одну.

— Какая вы упрямая! Я был бы дураком, если бы упустил такой удобный случай. Елизавета, я уже говорил вам, что пламенно люблю вас.

— А я, кажется, уже очень ясно выразилась, но повторю: вы мне совершенно безразличны.

Девушку начала пробирать дрожь, но ее взгляд оставался ясным и спокойным.

— Елизавета, не доводите меня до крайности! — взволнованно воскликнул Гольфельд.

— Прежде всего я попрошу вас придерживаться элементарных правил вежливости, которые запрещают нам называть посторонних по имени.

— Вы просто дьявольски холодны и злобны! — воскликнул он, дрожа от гнева. — Я согласен, вы вправе проучить меня, потому что я провинился перед вами, но ведь я готов все исправить! Выслушайте меня спокойно, и вы, несомненно, раскаетесь в своей жестокости. Я прошу вашей руки. Вам, конечно, известно, что я обеспечу своей жене блестящее положение в обществе.

Он с торжествующей улыбкой посмотрел на Елизавету, ожидая, что она будет вне себя от радости. В самом деле, какая перспектива, какой взлет для бедной девушки: попасть в высшее общество, быть принятой при дворе, иметь роскошные туалеты, экипажи, дворец… Елизавета, вне всякого сомнения, должна быть признательна ему, Гольфельду.

Но этого почему-то не случилось. Елизавета гордо вскинула голову и, отступив на шаг, спокойно произнесла: