Дверь индийского домика была заперта, окна завешены, а разбитые стекла двери заменены досками. Лиана тихо постучала, и осторожная рука чуть отодвинула в сторону одну из плетеных шторок. Вслед за тем дверь бесшумно отворилась.

— Если бы черный пришел, так не попасть бы ему сюда, — шепнула Лен, опять закрывая дверь на задвижку.

Покойница лежала на своей тростниковой кровати, покрытая белым полотном, а в кресле полулежал утомленный Габриель — он спал крепким сном. Ключница прикрыла его теплым одеялом. Его печальное личико казалось еще бледнее на фоне темной обивки кресла. Эта картина освещалась трепещущим пламенем восковых свечей, горевших в серебряном канделябре.

— Тоже остаток прежнего величия, который мне удалось спасти от жадного старика, — сказала ключница, указывая на великолепный канделябр. — Бедняжка была такой же госпожой в замке, как и другие, — пусть же будут отданы ей последние почести.

Лен осторожно откинула покрывало. Сердце бедного «цветка лотоса» перестало биться, а между тем казалось, что прекрасная белая «водяная роза» на ее груди мерно поднимается от дыхания. Подушка и платье покойницы были усыпаны этими цветами.

— Их принес Габриель, — сказала Лен. — Это были ее любимые цветы, и бедный мальчик не раз получал за них побои от садовника, когда попадался ему у пруда.

С этими словами она нежно приподняла голову умершей, а Лиана дрожащими руками сняла с шеи цепочку; также легко вынула она и книжечку из похолодевших пальцев: они не оказывали уже ни малейшего сопротивления… Молодая женщина надела на свою шею цепочку, а злополучную книжечку спрятала на груди.

— До завтра, — сказала она Лен тихо и вышла из домика.

Какое-то необъяснимое чувство стеснило ей грудь и заставило замереть сердце, как будто, надев на себя серебряную цепочку, она приближала собственную смерть. Напрасно всматривалась она с веранды в темноту, напрасно прислушивалась, затаив дыхание, к малейшему шороху — не было ни единого признака присутствия поблизости живого существа. Егерь и его невеста, испуганные ее появлением, наверняка ушли уже из сада. Но, сходя со ступенек веранды, она невольно содрогнулась — ей было страшно идти одной, но она постеснялась снова постучаться в запертую дверь и попросить Лен проводить ее. Медлить тоже было нельзя: на ней лежала ответственность за каждую лишнюю минуту борьбы Майнау за своего сына.

Она быстро сбежала по ступенькам и миновала кусты роз, но тут увидела того, чье присутствие предугадывала; лицо его было бледно и расстроено, и белое пятно тонзуры как-то странно выделялось на его темных кудрявых волосах, когда он, торжественно кланяясь, наклонил голову.

В первую минуту кровь молодой женщины застыла в жилах от страха, но затем ее охватил такой гнев, какого она до этого момента никогда еще не испытывала. И это чувство одержало верх — оно сделало ее суровой, беспощадной… Подобрав платье, чтобы и край его не коснулся заграждавшего ей дорогу человека, Лиана стала обходить его, не отвечая на поклон. Но он снова загородил ей дорогу и даже осмелился коснуться ее обнаженных рук, желая удержать ее. При этом прикосновении Лиана побледнела и с силой оттолкнула его руку. Она несколько раз вытерла кружевным рукавом то место, которого коснулись его пальцы.

— Безжалостная! — воскликнул он. — Вы выходите от умирающей…

— От умершей… от умершей в язычестве, то есть, как мы, христиане, говорим, умершей телом и душой. Вам лучше знать, принимает ли Бог душу только из рук священника, хотя бы эти руки и совершили подлог и другие преступления против совести. Уйдите с дороги! — потребовала она гордо и запальчиво. — Настоящим священникам я уважительно уступаю дорогу, и, слава Богу, у нас еще есть такие! А вы открыли мне свои карты, и я вижу, что в вас нет и капли благочестия, так что меня не удивляют театральные фразы, которые я слышала из ваших уст. Пропустите меня!

— Куда вам спешить? — спросил он насмешливо, но голос его выдавал сильнейшее волнение. — Вы успеете увидеть, как произойдет окончательный разрыв между дядей и племянником, как распрекрасный господин фон Майнау разорвет все свои прежние связи и отношения, чтобы принадлежать исключительно вам.

Значит, он опять подсматривал, притаившись за колоннами у стеклянной двери, а потом последовал за ней, как и в первую ночь. Ей наконец удалось пройти мимо него, но она вынуждена была идти по берегу пруда, так как он снова нагнал ее.

— Да, исключительно вам, баронесса! Ваша угроза покинуть Шенверт, без сомнения, бросила его к вашим ногам. Но как и когда это произошло? Я отдал бы полжизни, чтобы узнать это… Сегодня в концертном зале вы торжествовали: вы гордитесь своим мужем, но долго ли так будет? «Мотылек должен порхать», — сказала герцогиня, и я добавлю: яркий мотылек должен порхать, чтобы свет мог удивляться радужной расцветке этого исключительного существа. Вы можете рассчитывать самое большее на один год безоблачного счастья и ни одним днем более.

— Ну и замечательно! — воскликнула она, подняв голову. Невольно отступая перед священником, Лиана была уже у самой кромки воды. Тут она остановилась, скрестив на груди руки, а прекрасное лицо ее, освещенное луной, излучало неподдельный восторг. — Один только год? Нет, целый год невыразимого счастья! Я люблю его, люблю всей душой и буду вечно любить, и за этот год взаимной любви я буду благодарна ему всю жизнь.

Сдавленный крик бешенства и отчаяния вырвался из груди священника.

— Вы клевещете на себя, — воскликнул он, — чтобы ублажить вашу трахенбергскую гордость осознанием того, что этот Майнау действительно хоть на мгновение, но у ваших ног… Вы не можете любить того, кто при мне и многих других обходился с вами с такой ледяной холодностью, который всему свету демонстрировал, что ему неприятно даже прикасаться к вам. Он оскорблял вас так, как может мужчина оскорбить женщину, желая сделать ей больно, и вы хотите уверить меня, что не чувствовали боли, не замечали оскорблений и не краснеете сейчас при воспоминании о них? Посмотритесь в это прозрачное зеркало! — Он указал на неподвижную поверхность воды. — Взгляните в ваши собственные глаза там! Вы ведь не сможете еще раз сказать, что за минутную прихоть осчастливите его упоительным блаженством любви!

Она действительно взглянула на воду, испытывая неописуемый страх, который вызывал в ней устремленный на ее лицо огненный взгляд священника.

— Вы ведь любите этот пруд, прекрасная баронесса, — сказал он негромко, как будто открывал ей тайну. — Вы как-то сказали, что предпочитаете его нежные волны моему прикосновению. Посмотрите, как он манит вас!

Она содрогнулась и с ужасом взглянула на него.

— Вы боитесь меня? — спросил он с сардонической улыбкой. — Ведь я ничего от вас не требую, кроме признания пред этим неподвижным зеркалом, что вы не настолько чувствуете влечение к «тому» и отвращение ко мне, как стараетесь уверить меня.

Она призвала на помощь все свое мужество и всю силу воли.

— Это неслыханно!.. По какому праву требуете вы от меня объяснений? Я протестантка, а не ваша духовная дочь; я — госпожа в Шенверте, а вы гость; я — женщина, свято хранящая верность, а вы — клятвопреступник. Я могла бы, продемонстрировав вам, что есть моя гордость, молча уйти, но так как вы угрожаете мне, знайте же: я не боюсь вас и презираю до глубины души уже потому, что вы осмеливаетесь так дерзко обсуждать и опошлять первую и единственную любовь женщины.

Лиана хотела было уйти, но сильные руки обхватили ее.

— Если я не могу, то и он не должен прикасаться к вам! — прокричал он.

Она хотела позвать на помощь, но горячие губы прижались к ее губам… затем толчок — и стройная женская фигурка мгновенно полетела в расступившиеся воды пруда… Страшный крик пронесся над водой, но это был голос не утопавшей, а бежавшей из аллеи служанки. Следом за ней бежал егерь.

— Мы все видели, бессовестный убийца! — крикнула девушка и не помня себя протянула руки, чтобы удержать убегавшего священника. — Спасите, спасите! Держите его!

Он оттолкнул девушку и как безумный бросился бежать и вскоре скрылся из виду.

Между тем Даммер добежал до пруда и сбросил с себя верхнюю одежду. В этом месте берег был не топкий и почти отвесно уходил в воду, а глубина здесь была большой. Вода у берега была неподвижна и прозрачна, как и на середине пруда. Сначала вода сомкнулась над головой Лианы, но вскоре на поверхность всплыло ее белое платье. Оно, подобно блестящим крыльям сказочного лебедя, широко раскинулось по поверхности воды, а затем показалась и откинутая назад женская головка. С нее струилась вода, в волосах при лунном свете сверкали изумруды. Это было волшебное зрелище! Вскинутые над водой белые руки напрасно искали точку опоры, и только теперь из уст молодой женщины вырвался крик о помощи. Тяжелая ткань, не пропускавшая воду, пока держала ее.

Егерь хорошо плавал, но ему пришлось проплыть порядочное расстояние — толчок священника был настолько силен, что несчастную женщину отнесло далеко от берега. Даммеру, однако, удалось поймать ее за руку в тот момент, когда она снова начала погружаться в воду. Он подхватил ее и медленно доплыл с нею до берега. Не успел он стать на землю, как уже бежали к ним по разным тропинкам люди. Жуткий крик девушки был слышен как в индийском домике, так и в вестибюле замка. Лен, прибежавшая не разбирая дороги, видела, как ее госпожа чуть не погрузилась в воду второй раз; лакеи же из замка примчались как раз вовремя, чтобы вытащить на берег лишившуюся чувств Лиану.

Глава 27

Лен стояла на коленях на траве и поддерживала голову молодой женщины. Она громко кричала и плакала, в то время как девушка прерывающимся от рыданий голосом рассказывала лакеям о случившемся. Девушка сняла свой нарядный белый батистовый передник и нежно отирала им воду с лица и плеч своей госпожи. Это освежающее прикосновение и громкий плач ключницы постепенно привели в чувство Лиану.