Ольга Михайлова - Брачный сезон в Уинчестере

После буланже к виконту подошёл Вивьен Тэлбот, подводя сестрицу. Шелдон тихо вздохнул, понимая, что этого всё равно не миновать, и поклонился мисс Эннабел, приглашая её на следующий танец. Вглядевшись в лицо партнерши, ощутил, как по коже пробежала противная дрожь. Раймонд иногда позволял себе в полночных мечтах раздеть женщину, но тут почувствовал, что подобные греховные мысли, пусть и в фантазиях, ничего волнующего не принесут. Полуобнажённые руки и плечи мисс Эннабел были усеяны мелкими крапинками родинок и странных шероховатостей, а взглянув в лицо девице, он заметил, что если мисс Тэлбот высунет кончик языка меньше чем на дюйм, она запросто достанет до кончика носа. Чтобы прогнать эти дурацкие мысли, Раймонд попытался галантно улыбнуться своей партнерше и тут с ужасом обнаружил, что, хотя правый глаз девицы смотрит на него, её левый глаз устремлён куда-то в другую сторону. В эту минуту Шелдон с ностальгией вспомнил не только красавицу Кору, но даже мисс Сесили Сейвари — и та была прекрасна по сравнению с этой особой.

Танец казался бесконечным, и когда музыканты наконец смолкли, Раймонд возблагодарил Бога.

Достаточно привлекательной показалась Шелдону мисс Гилмор, милая шатенка с карими глазами, в поведении которой не было ни излишнего кокетства, ни навязчивой разговорчивости, но пару раз он подметил её грустные взгляды в сторону Тэлбота, всецело занятого Корой Иствуд.

После того, как сам Шелдон оказался партнёром всех девиц, скрипачи вновь заиграли контрданс. Кого он пригласит второй раз? Девицы затаили дыхание. Кору Иствуд? Тут Шелдон неожиданно вздрогнул, заметив в компании пожилых дам её — встреченную им у Салливанов Девушку в розовом, Патрицию Монтгомери. Это имя впечаталось в память. Теперь она была в бледно-зелёном платье, которое тоже удивительно шло ей. Она сидела рядом с миссис Грэхем, глядя не на танцующих, но в темноту за окном, и свечи в напольном канделябре бросали на её белокурые волосы странный отблеск, казавшийся сияющим нимбом, окружавшим её головку и изящные, точно выточенные из слоновой кости, плечи.

Раймонд, внутренне затрепетав, подошёл к девице и пригласил её, заметив, что она робко взглянула на миссис Грэхем, но та, восхищённо взирая на прекрасного юношу, не заметила взгляда Пэт. Сама мисс Монтгомери, побледнев от удивления и страха, на дрожащих ногах прошла с Шелдоном на середину зала. Она знала, что в своём платье в глазах всех богатейших наследниц графства выглядит нищенкой, и старалась быть как можно незаметнее. Раймонд, оказавшись в паре с предметом своего интереса, чувствовал, как её холодная мраморная рука леденит его ладонь, он не знал, как себя вести, все галантные фразы вылетели у него из головы, он не мог отвести взгляда от завораживающей красоты девушки. Сердце его стучало гулко и лихорадочно. Растерянная и побледневшая мисс Монтгомери была грациозна, но немного скованна, и оттого, что удостоилась приглашения того, о ком восторженно говорили все девицы и их матери, ещё больше волновалась. Шелдон, опуская глаза, иногда останавливал взгляд на её бело-розовой груди, и его дыхание пресекалось, обжигая душу, по телу проходила волна пламени.

Музыка смолкла, и Раймонд очнулся. Глупец! Ну почему он не заговорил с ней? Что с ним? Его ум профессор Хоуп называл утончённым. Знать бы, что порождением самого утончённого разума может быть самое причудливое безрассудство! Раймонд почти не мог дышать, темнело в глазах, голова шла кругом. Что за вздор? Наваждение какое-то. Почему какая-то девица, которую он и видит-то второй раз в жизни, вдруг так заворожила его, приобретя над его душой ничем не оправданную власть? Красота её, бросившаяся в глаза Раймонду, похоже, никем, кроме него, не замечалась. Может быть, ему просто мерещится? Шелдон беспомощно оглянулся на девицу. Нет, не мерещится. Такие лица он видел в Лондоне — в музейном греческом мраморе. Но все почему-то прославляли красоту Коры Иствуд — если разобраться, просто кукольно-смазливое личико и ничего больше.

Нет, мисс Патриция была прекрасна, как Афродита, вышедшая из розово-белой пены Адриатики, как лилейный лунный диск, отраженный в серебряных зеркалах, как мрамор Пароса, опал и жемчуг… Ничего ему не мерещилось. Но это всё равно ничего не объясняло. Почему он теряет себя, почему не может быть собой, глядя на неё? Безумие, вот что это такое. «Возьми себя в руки, идиот», приказал себе Шелдон. «Что с тобой происходит?»

Он постарался овладеть собой. Музыканты заиграли снова. Все матери опять затаили дыхание. Шелдон не мог пригласить мисс Монтгомери ещё раз, это нарушение этикета было бы немедленно подмечено пожилыми дамами, разместившимися на удобных диванах в танцевальной зале, но приглашать мисс Иствуд не стал. Это могло породить надежды, которых Раймонд, памятуя отцовские наставления, внушать отнюдь не хотел.

Молодой виконт медленно прошёл по залу и приблизился к компании мужчин, где громко высказывался адмирал Салливан, обратившийся к нему с вопросом, как он смотрит на события во Франции? Пожилые люди определяли мнение общества, и проявить неуважение или невнимание к старшему было более чем неприлично. Раймонд не любил кривить душей и высказался категорично. По его мнению, произошедшее на континенте — безбожное безумие парвеню, жаждущих патрицианских привилегий. Но глупо думать, что это переменит мир. Можно поменять плебеев и патрициев местами, но плебеи останутся холуями и в роскоши, аристократ будет собой и в лохмотьях. Если же, паче чаяния, произойдет внутренняя перемена — и вчерашние парвеню или хотя бы их внуки обретут подлинный интеллект, благородство и силу духа, а нынешний аристократизм деградирует — ну и что это даст? Мир останется поделённым всё на тех же плебеев и патрициев…

Сам Шелдон полагал, что вообще-то светская аристократия, патрицианство крови — это всего-навсего наличие денег в одной семье на протяжении нескольких поколений, дающее возможность покупать лучших учителей, лучших врачей и лучших женщин в жёны своим отпрыскам. С течением времени кровь облагораживалась, удлинялись лбы и пальцы, утончались вкусы и манеры, ум становился изощреннее. Сам же он предпочитал истинную знать — аристократию духа — природное благородство, не позволявшее человеку утратить честь ни при каких обстоятельствах. Аристократия, элита нации, необходима. Бунты же плебса всегда сводились к попытке поменяться местами со знатью, и в основе этих дурных притязаний лежала обыкновенная зависть — невольное признание чужого превосходства, злоба на собственную обделённость да стремление к животному самоудовлетворению.

Шелдон заметил, что Монтэгю, выслушав его, покосился на него с тонкой улыбкой, Иствуд — с явным раздражением, Тэлбот — безучастно, зато адмирал одобрительно покивал головой и пробормотал, что завидует милорду Брайану. Иствуд же нервно заметил, что события во Франции всё же всколыхнули Европу и многому учат. В этом не было демарша, Лоренс просто был раздражён поведением Шелдона, не пригласившего вторично Кору, тот же в ответ заметил, что не понимает, какие уроки можно извлечь из бунта нотариусов и адвокатов, равных по значимости тысячам невинно убиенных. Этот пошляк Вольтер утверждал, что «наступит день, когда у руководства встанут философы. Готовится царство разума». Вот это оно и наступило? Но, ему, Шелдону, кажется, что Разум должен проявлять немного больше уважения к своему вместилищу — человеческим головам, между тем первым изобретением этого царства Разума стала гильотина.

Кора тоже была удивлена поведением Шелдона, его сдержанностью и спокойствием. Он, правда, никому из девиц не выказал никакого предпочтения, но она уже привыкла к тому, что преимущество всегда оказывалось за ней. Она продефилировала перед мужчинами, краем глаза заметив, как пожирает её глазами Тэлбот и как побледнел стройный смуглый юноша, стоявший рядом с Шелдоном, которого ей представили как мистера Джулиана Монтэгю. Она снова внимательно вгляделась в него. Он напомнил ей вдруг её детскую фантазию: итальянского красавца-пирата, грозу морей, который брал на абордаж судно с золотом испанской короны и прекрасной принцессой на борту. Кора заметила, что Шелдон смотрит в её сторону, и чтобы позлить его и заставить ревновать, улыбнулась мистеру Монтэгю и, слегка стиснув веер в правой руке, свернула его, сжав пальцами левой. Монтэгю вспыхнул. Виконт же чуть прикрыл глаза, сохраняя на лице улыбку. Мисс Иствуд только что предложила Монтэгю быть смелее, дав ему понять, что он не противен и вполне может подойти.

Язык галантности мужчины понимали ничуть не хуже дам.

Джулиан Монтэгю поспешно отошёл от компании мужчин и пригласил мисс Кору. До этого он вообще не танцевал. Тэлбот, заметив, что мисс Иствуд приглашена Монтэгю, поморщился и, пока они танцевали, не спускал с них мрачных глаз. Внимательно смотрел на танцующих и Раймонд — с улыбкой. Монтэгю всегда был великолепным танцором, ещё в Кембридже удивляя их на вечеринках грацией и удивительной пластикой, а что удивляться, французская кровь и за столетия в Англии не свернулась — и сейчас Шелдон просто любовался этой парой. Было заметно, что и мисс Иствуд отметила изящество своего партнера и даже несколько раз посмотрела на него с восхищением. Теперь мистер Монтэгю напомнил ей не менее любимых, чем пираты, рыцарей Круглого стола.

В зале снова появился милорд Брайан Шелдон и тихо примкнул к небольшому избранному кругу своих ближайших друзей, состоявшему из весьма любопытных особ. То были сэр Остин Чилтон, состоятельный и неглупый человек, почти всю жизнь проживший в Италии и Франции, леди Френсис Холдейн, для друзей — просто Фанни, мудрая и более чем зажиточная вдова, похоронившая двух мужей, мисс Летиция Хилдербрандт, особа богатая, но настолько умная, что мужа ей просто не нашлось, и полковник Габриэл Карбэри, весьма обеспеченный жуир, казалось, не склонный затруднять себя размышлениями, что, однако, не говорило о его природной неспособности к оным.