Ольга Михайлова - Брачный сезон в Уинчестере

Мисс Иствуд не стала продолжать разговор, переведя его на посторонние вещи, а вскоре поторопилась уехать — задолго до конца вечера, сославшись на недомогание. Уже дома, в своей спальне она обдумала услышанное и расстроилась ещё больше. Восемь тысяч годовых! Монтэгю теперь может выбрать кого угодно. Наверняка, став богачом, он отомстит ей за былое пренебрежение. Впрочем, нет. Монтэгю благородный человек и истинный джентльмен. Он не опустится до такого. Как может она так думать о нём? Но новый статус Монтэгю всё равно не радовал. Если раньше у Коры Иствуд была надежда, что после его возвращения в город ей удастся привлечь его, то теперь это становилось невозможным. Если она сделает хоть что-нибудь, чтобы обратить на себя его внимание, это будет истолковано низменно — её обвинят в расчетливости и корысти.

Кора поделилась новостями и своими размышлениями с подругой Энн. Только с ней она могла быть до конца откровенной, к тому же ей было приятно слышать уверения Энн, что мистер Монтэгю влюблён в неё. Кора оспаривала суждение подруги, но слышать его хотела вновь и вновь. Она искренне рассказала Энн о своих мыслях. Бог весть, почему она внушила себе, что была влюблена в Шелдона. Ничего подобного. С первого взгляда её сердцем завладел мистер Монтэгю, и если бы не слова сэра Чилтона, она могла бы быть счастлива. Ведь он столько раз говорил ей о своей любви! Жаль, что всё столь неудачно сложилось…

Мисс Энн Гилмор утешала подругу. Мистер Монтэгю по-прежнему любит её. Ведь в тот день он не просто сидел у её дома. Он хотел увидеть её. Как же Кора может говорить, что нелюбима? Да, теперь, когда Джулиан так разбогател и должен был унаследовать титул, положение менялось, и мисс Гилмор понимала это. Найдутся те, кто скажут, что Кора пренебрегла нищим, а теперь старается понравиться богачу. Но мнением света, если ты в полной мере осознаёшь свою правоту, можно и пренебречь, заявила Энн. Что скажут женщины типа миссис Лавертон или мисс Глэдис — понятно, но нелепо строить жизнь по их принципам.

— Мистер Монтэгю привлёк тебя благородством, а не состоянием, ты к тому же имеешь прекрасное приданое, и обвинять тебя в расчетливости могут только низкие люди.

— Но ведь ты же видела, Энн, с той самой ночи он ни разу не пригласил меня, даже не подошёл ни разу!

— Мистер Монтэгю благородный человек и не хотел пользоваться тем, что мы обе в долгу перед ним.

Кора усмехнулась.

— Если это так, то надеяться мне вообще не на что — ведь мы по-прежнему обязаны ему.

— Я думаю, что пережив такую потерю, утратив брата, мистер Монтэгю почувствует себя одиноким, и снова проявит свои чувства.

— Он разлюбил меня! Я для него теперь ничего не значу!

— Вздор это всё.

Когда Джулиан Монтэгю — и в детстве, в имении отца, и в юности, в Кембридже, — оглядывал себя в зеркалах, он не находил ни особого основания для восторгов, ни существенного повода расстраиваться. Сестрица Кэт, любя брата, была убеждена, что его красивые синие глаза и улыбка делают его весьма обаятельным, Шелдон полагал, что Джулиан имеет облик настоящего джентльмена. Но в Уинчестере, где сразу стало известно, что он — младший сын сэра Этьена Монтэгю, баронета, и его доход не превышает и тысячи фунтов, Монтэгю не показался никому особенно привлекательным. Ничего впечатляющего, таково было мнение о нём всех девиц в округе.

Однако теперь все вдруг поняли, что жестоко обманулись! Едва безвременная смерть старшего брата сделала Джулиана Монтэгю наследником имения, приносящего восемь тысяч годовых, его внешность в глазах всех девиц волшебно преобразилась. Монтэгю стал красавцем. Все были уверены, что более интересного и обаятельного молодого человека трудно даже представить! Как одевается, как танцует, а какой вкус! Повторяемая шёпотом история о госпитале ещё больше поднимала престиж Джулиана Монтэгю в глазах общества. Он не только красавец, но и смельчак! Настоящий герой! Слухи о некоторой испорченности мистера Монтэгю не вызывали теперь ни малейшего доверия. Их просто не слушали, либо видели в его похождениях вполне простительную склонность к приключениям, свойственную молодости. Отмечали его обаяние, безупречное знание французского, прекрасные манеры.

Монтэгю оказался почти в том же положении, что Шелдон в марте: пред ним заискивали мамаши, ему улыбались все дочки, но если раньше положение Раймонда казалось ему завидным, то ныне сам Джулиан чувствовал себя уставшим, вымотанным до крайности, истомлённым дурацкой необходимостью улыбаться всем подряд, не обидеть ни одну девицу невниманием. А тут ещё Шелдон нагло подлил масла в огонь, посоветовав ему, упаси Бог, не уклоняться от танцев, не садиться за карточный стол и не уединяться с мужчинами — а то, как бы кто не усомнился в его способности к брачной жизни и не заподозрил в каких иных порочных наклонностях… Джулиан Монтэгю тихо, сквозь зубы, бормотал проклятия и радовался только тому, что сезон заканчивался, многие уже собирались в Лондон на зиму.

Ситуация усугубилась для Монтэгю ещё одним обстоятельством, которое сам он звал ужасом, а Раймонд мягко именовал… неприятностью. Мисс Глэдис Сейвари по возвращении из Лондона ждало убийственное известие о замужестве подруги Эннабел Тэлбот. При одной мысли, что Эннабел уже замужем, а она — с приданым на двадцать тысяч больше — всё ещё остаётся без мужа, Глэдис просто теряла голову. И тут появившийся к концу сезона новый богач… Глэдис буквально не давала мистеру Монтэгю проходу. Тот, замечая её зовущие улыбки, вздрагивал, ощущая противную дрожь возле солнечного сплетения и лёгкое тремоло в коленях. Господи, спаси и сохрани…

Но проходу мисс Сейвари не давала не только Джулиану Монтэгю. Встретившись в гостиной Лавертонов с мисс Корой Иствуд, Глэдис не преминула заметить — и достаточно громко, чтобы быть услышанной, что теперь-то своенравная красотка пожалеет о былом пренебрежении… Мисс Кора поморщилась. Некоторые люди, что бы они ни сказали, не могут вызвать ничего, кроме тошноты и уныния. Но сама Кора не могла не понимать, что сказанное Глэдис скоро станет мнением всего общества.

На званом ужине у леди Холдейн, Кора, впервые после возвращения Монтэгю, заметила его издали и сразу поняла, что с ним произошло нечто страшное. Если Монтэгю и походил на корсара, то вернувшегося с галер. Кора видела, что Джулиан очень устал, потерян и сломлен. Сегодня он мало чем напоминал того Монтэгю, что появился в гостиной Сейвари в марте. Кора поняла, что надеяться не на что.

Сам Джулиан Монтэгю вошёл в гостиную леди Френсис без мыслей и предчувствий. Его безумная страсть, пережив и пик желания, и холод отстранённости, и безнадежность, пройдя Долину теней и Елисейские поля, утратила остроту и накал, превратившись в томящую боль, саднящую как незаживающая царапина. Выйдя из смертного круга, Джулиан полагал, что всё прежнее для него утратило прежний смысл. Что ему деньги, титул баронета? Дурная гордыня и пустое честолюбие… Монтэгю полагал теперь, что и Кора покажется ему таким же туманным призраком былого, и он окончательно сможет уверить себя в том, что нет в этом мире ничего устойчивого, и что её власть над его сердцем не беспредельна, что она истекла, истаяла, кончена…

Но вот Монтэгю снова, словно невзначай, бросал взгляды на высокие скулы, прекрасный чистый лоб, бездонные глаза и понял, что это — единственное, что живо в нём. Наваждение. Поистине эта женщина была его проклятием. А ведь сейчас Джулиан глядел на неё не теми отуманенными и воспалёнными глазами, что раньше, но взглядом отвердевшим и спокойным. Монтэгю отметил, что мисс Иствуд изменилась за то время, что он не видел её. Заметно похудела, стала ещё бледней, чем раньше, глаза стали глубже и печальней. Но Кора казалась Монтэгю ещё красивее, чем раньше, и сердце сжимало мукой при взгляде на неё. Её власть над ним была безмерна. На миг в Монтэгю взвихрилось яростное желание добиться её любви. Он хотел её так мучительно и страстно, что зубы его свело судорогой. Усилием воли Монтэгю одёрнул себя. Сумасшедший. Вечная гордыня, вечное самоутверждение. Разве мало его сокрушала и смиряла жизнь? Уймись, глупец. Ты что, стал достойным любви? Давно ли? При этой мысли глаза мистера Монтэгю потемнели.

Шелдон, зная его мимику, спросил, что с ним? Джулиан хандрил, нервничал и злился.

— Я знаю всё, что вы скажете, Раймонд. Я не стою любви, всё дурная надменность, я не имею права требовать…. Мои губы оскверняют… всё так. Я идиот. Не надо было приезжать. Это мистика. Я просто думал, что теперь смогу смотреть на неё спокойно. Это колдовство.

— Ну что вы, Джулиан. Скажу вам по секрету… Или не говорить? — задумчиво проронил виконт. Монтэгю пронзил его взглядом. — О вас осведомлялись и подробно расспрашивали. Мне даже показалось, что в вас… заинтересованы. Что до вашего желания, чтобы вас полюбили, то оно не надменное, а просто мужское. Хотя, боюсь, друг мой, вы многого пока не понимаете. Женщины, постоянно повинующиеся, ловящие вашу улыбку, взгляд, желание — самые страшные деспоты, они повелевают вами, как хотят…. Впрочем, это неважно.

Монтэгю искоса бросил взгляд на Раймонда. Правильно ли он понял? Между тем Шелдон, опасаясь, что сказал слишком много лишнего, поспешил вернуться к обсуждению темы «укрощения строптивой».

— Вы должны добиться её. Всё надо продумать, хотя, с другой стороны, как можно предсказать женщину? Да она одним капризом разобьёт все ваши расчёты…

Монтэгю с изумлением вытаращился на Шелдона.

— Вы же сами изволили выразиться, что мои губы оскверняют само имя Любви. Чего же я, по-вашему, могу добиться? И как же ваши моральные принципы?