Ольга Михайлова - Брачный сезон в Уинчестере

Леди Холдейн не могла не улыбнуться, заметив выражение лица сэра Остина, когда ему сообщили о предстоящей женитьбе мистера Лоренса Иствуда на мисс Эннабел Тэлбот. Баронет, вопреки всем уговорам, намеревался высказать негодяю в конце вечера всё, что думал по поводу его попытки обесчестить его племянницу, но теперь просто замер с открытым ртом, ловя воздух. Когда сэр Остин чуть пришёл в себя, чему немало способствовала леди Холдейн, поднёсшая ему бокал вина, он, внимательно взглянув в насмешливые глаза леди Фанни, понял, что его намерения оказались абсолютно излишними. Худшего наказания, чем этот брак, глупцу не вынес бы и королевский суд.

Тут Монтэгю, незаметно наблюдавший за Иствудом, обратил внимание на молодого Чилтона, который что-то сосредоточенно говорил его Кэтрин. Ага. Неужели? Джулиан сразу забыл про Лоренса, вперив взгляд в сестрицу. Мистер Себастиан Чилтон был взволнован, его Кэт, блестя синими глазками, выглядела мило и благонравно. Наконец она что-то сказала своему кавалеру и направилась к брату. Тот, стараясь, чтобы это не выглядело торопливостью, медленно встал и ждал, когда сестра подойдёт. «Ну, что?»

— Мистер Чилтон просил меня быть его женой.

Монтэгю облегчённо вздохнул. Лицо его просияло. Все заботы позади, сестрица устроена и будет женой достойного человека, чего ещё желать?

Но, теперь, когда напряжение и волнение за Кэтрин оставили его, Монтэгю погрустнел. Его ждал Лондон. А что ждало его в Лондоне?… Ну, ничего. Прошедшие полгода многому научили его, многое изменили в нём, Монтэгю смотрел в будущее уже далеко не так безнадёжно и зло, как по выходе из университета. Его ожесточение прошло, он научился видеть причины своих бед в себе самом, научился судить себя. Это, господа, дорогого стоит. Воистину, чрезмерные притязания — вот источник наших горестей и обид. Стоит ему иссякнуть — мы успокаиваемся и обретаем… если не счастье, то хотя бы его иллюзию. Ему, что, не хватает денег? Да он ни разу не потратил больше пятисот фунтов в год! А меньше шлялся бы по лупанарам — может, и трехсот хватало бы. Дурная гордыня, высокомерие и тщеславие, не желающее мириться с подчинённым положением — вот чем на протяжении почти десятилетия он сам отравлял себе жизнь. Щенячья дурь это всё. Блудливое ничтожество — вот спокойно вынесенный им самому себе приговор. Слава милосердию Божьему, что плоды его грехов пожинает он сам, а чистой душе — его милашке Кэт — выпал, кажется, счастливый жребий. После званого обеда у них в доме срочно нужно поехать в имение, решить с отцом и братом дела. Свадебный контракт, приданое — сколько времени это займет? А потом — Лондон. Монтэгю задумался. Или всё-таки, принять предложение Кемптона? От себя-то не убежишь… Размышляя об этом, Джулиан не заметил, как внимательно смотрела на него мисс Кора Иствуд.

Взгляд её был серьёзен и пристален.

По дороге в деревню брат и сестра были веселы и болтливы. Кэт была счастлива, Джулиан радовался за неё.

— А правда, если свинья перебежит свадебной процессии дорогу, новобрачным предстоит несчастливая жизнь?

Джулиан не знал о такой примете, но откуда же взяться свинье в городе-то? В деревне — пожалуй, может, откуда-нибудь и выскочит.

— А помнишь, как миссис Варин посадила клубни каких-то редких тюльпанов на клумбе у ворот, а из закута выскочила толстая свинья Зануда и все их пожрала?

Джулиан помнил. Как ни помнить? Он сам и выпустил Зануду. Правда, о тюльпанах он не думал, просто свинка так горестно хрюкала в сарае, что он решил дать ей возможность прогуляться по саду. Да она, вообще-то, на желуди у дальнего дуба кинулась, а эти тюльпаны так, попробовала просто. Там, под дубом в конце сада её и отловили скотник и кухарка. Смеху было! Ему тогда не влетело. Все решили, что Зануда выбралась сама, подняв пятаком щеколду.

А однажды под вечер Джулиан до смерти напугал гувернантку сестры, забравшись на крышу и свесив оттуда на тонких веревочках вырезанное из старой простыни привидение, которое под её истошные крики нагло танцевало на карнизе перед её окном целых пять минут.

— Так это был ты? — Кэтрин помнила, как до смерти перепуганная миссис Варин долго рассказывала всем о призраке в Монтэгюкастл и даже написала об этом родным в Солсбери!

Джулиан весело кивнул, заметив, что эта проделка не идёт, однако, ни в какое сравнение с тем наизабавнейшим случаем с чёрным котом Ромуальдом, который он устроил незадолго до отъезда в Кембридж. Он отпечатал лапки Ромуальда на размягченном воске, сделал из папье-маше копии и оставлял грязные кошачьи следы по всем столам и подоконникам. Несчастного кота заперли, — но следы продолжали появляться! Причём — на потолке и стенах! Миссис Варин, особа весьма суеверная, заговорила о дьяволе, отец недоумевал, братец читал молитвы…

Дьявол исчез из дома только с его отъездом.

Вспоминая эту и подобные детские проделки и шалости, они развлекались до самого имения. Кэт не была здесь год, приезжая из пансиона на каникулы, а Джулиан отсутствовал семь лет, и сейчас они озирали дом, где выросли.

Экипаж остановился у ворот Монтэгюкастл, Кэт выпрыгнула навстречу отцу, показавшемуся в дверном проёме. Джулиан мысленно ахнул. В испуге остановилась и Кэтрин. Отец выглядел развалиной. Джулиан с ужасом вглядывался в седые, спутанные космы волос, в пугающие коричневые пятна, залегшие под глазами и в провалах морщин.

— Папочка, — Кэт кинулась к отцу, — что случилось?

Отец, молча повернувшись, сгорбясь и чуть прихрамывая, вошёл в холл. Брат и сестра в испуге переглянулись и пошли следом. Сэр Этьен поднялся на второй этаж по центральной лестнице, свернул в коридор и подошёл к двери, за которой раньше, насколько помнил Джулиан, были апартаменты Томаса. Кэт шла за отцом, и он пропустил её впереди себя. Они прошли через обширную гостиную, и вошли в спальню. Джулиан вспомнил, что отец писал ему о болезни Тома, и сейчас, видя отца в столь ужасном состоянии, впервые подумал, что брат может быть болен серьезней, чем он предполагал. Но чем можно заболеть в двадцать шесть лет? От размышлений Монтэгю отвлекли сразу два обстоятельства. Кэт отскочила прямо на его ногу, а её вскрик пронзил его уши. Он же сам, разглядев на постели брата, от которого остался только обтянутый пергаментной кожей скелет, на лице которого жили страшно увеличившиеся глаза, почувствовал, что по спине заструился пот. Потом пот стал ощутим по вискам и взмокли ладони. Том попытался улыбнуться им и полушёпотом поприветствовал их. Умненькая Кэт уже сумела взять себя в руки и защебетала что-то ласковое. Сжав зубы, Джулиан тоже поприветствовал брата. Отец сказал, что утомлять больного не нужно, и они вышли.

Достаточно было одного взгляда на Тома, чтобы понять, что перед ним — смертник. Это поняла и Кэт, которая в гостиной вцепилась в брата и беззвучно разрыдалась. Джулиан обнял её, долго гладил по волосам, успокаивая. Но кто бы успокоил его? Кто бы сказал ему, что он не виноват?

Безрассудные пожелания наказываются их исполнением. Монтэгю представлял иногда, что с Томом что-то случается — несчастный случай на охоте или роковая дуэль — и он, Джулиан Монтэгю, становится наследником всего состояния и хозяином Монтэгюкастл. Восемь тысяч годовых вместо жалких восьмисот фунтов! Он всегда обрывал себя, говорил себе, что это… это пустые мечты. Мечты… Он мечтал о смерти брата? Да… хотя нет.

Он не хотел!! Он не желал… Хотел. Желал. Монтэгю раскачивался в такт судорожным всхлипываниям сестры и понимал, что он — просто негодяй. Законченный мерзавец. Потому-то отец и не протянул ему руки, ибо тоже понял, что Джулиан всегда мечтал об этом. Но… нет. Разве он рад? Разве он счастлив сейчас? Джулиан не чувствовал ничего, кроме мучительно раскаяния в дурном отношении к брату, в безразличии к отцу, к семейным делам. Если Тома можно было вылечить, он сделал бы для этого всё возможное. И невозможное.

Или он лжёт? И всё-таки где-то в глубине души ощущает некую потаённую радость?

Джулиан задумался. Нет. Он не хочет этого имения! Оно просто не нужно ему! Монтэгю вздохнул с некоторым облегчением. Да, ещё два дня назад он строил планы на будущее, и разве думал о возможности подобного? Он планировал заняться юридической практикой, снять жилье в Лондоне или остаться в Уинчестере в полиции. Эти мысли немного успокоили его. Они позволяли думать, что он вовсе не подонок. И не виноват…. Но Монтэгю сам понимал, что успокаивает себя. Помышлением он стократно желал смерти брату.

Джулиан отвёл Кэт в спальню, уложил на постель. Молча вышел в сад по боковой лестнице. Вот старый сарайчик, откуда он выпустил свинью, вот конюшня, его коня звали Персик, вон там псарня… Монтэгю что было силы стиснул руками лестничный парапет и вдруг содрогнулся в таком рыдании, что рухнул на ступени. Его сотрясало и колотило, бросало то в озноб, то в жар. Люди склада Джулиана, спокойные и сильные духом, не позволяющие себе истерик, не имеют и опыта обуздания их. Несколько раз Монтэгю пытался успокоиться, но совладать с собой не получалось, и новые приступы нервного истеричного плача, почти воя, били его изнутри, словно вытрясая из него душу. Он то захлебывался слезами, то надрывно стонал в неконтролируемом, каком-то даже женском визге. Обуздать себя не получалось — мерзейшие мысли, что он подлинно позволял себе о брате, всплывали в раскаленном мозгу и убивали, усиливая поток слёз. Сердечный спазм пробегал по телу, боль сковала левую лопатку.

Неожиданно Джулиан увидел отца, который в безмолвии стоял у садовой калитки и смотрел на него в некотором отрешённом недоумении. Джулиан ясно, с необычайной отчетливостью понял этот взгляд. Все его редкие письма из Кембриджа всегда сводились к нескольким строкам. Он никогда не утруждал себя даже вопросом о здравии домашних, ибо всегда подчеркивал этим, что не считает этот дом своим. Монтэгю никогда не писал брату и все сведения о доме черпал из писем Кэт. Он знал, что друг отца, преподаватель университета, часто писал сэру Этьену о нём, и не сомневался, что все слухи о его распутствах и дуэлях тоже переданы отцу. И потому сэр Этьен даже не счёл нужным известить его о смертельной болезни брата. Отец терял кроткого и послушного сына. Ему оставался бретёр, дуэлянт и распутник, знать ничего не желающий о семье, готовый, видимо, тут же пустить по ветру всё семейное достояние. От такого понимания и поседеть недолго.