Так в жизни Лены Кораблевой появилась самая близкая подруга. Жизненная хватка и изворотливость сочетались в Светлане с потрясающей наивностью и доверчивостью в отношениях с мужчинами.

Карякина суетилась как мышь перед зимовкой, запасаясь дипломами для удачной карьеры и жизненным опытом в общении с парнями для удачного замужества. Пока ни то, ни другое у нее не получалось.


Лена, шаркая старыми тапочками, выползла в кухню. Мама уже пила чай.

— Когда ты выйдешь замуж, — строго сказала она вместо приветствия, — первый же твой выход в таком сеновальном варианте закончится разводом. А если ты будешь жить со свекровью, то еще и узнаешь о себе много удивительных подробностей.

— Вот когда выйду, тогда и появится тема для разговора, — зевнула Лена. — А пока, мамуля, это все демагогия. И потом: я же только что встала. Вот сейчас пойду, почищу перышки, прихорошусь…

Леня плюхнулась на стул и отломила кусок пухлой булки.

— Перья здесь будешь чистить? — ехидно поинтересовалась мама. — Смотри, в чай не насыпь!

— Ой, — хлопнула себя по лбу Лена. — Ма, какое сегодня число?

— Посмотри на календарь, если ты не в курсе, он у меня за спиной.

Лена округлила глаза и в ужасе прикрыла рот ладошкой:

— Катастрофа! Надо срочно сделать тест!

И она унеслась по коридору, громко щелкая задниками тапок.

— Ветер в голове, — проворчала мама. — Если забываешь, надо записывать.

Она со вкусом отпила кофе и вдруг резко побледнела.

— Какой тест?! Когда это произошло?! Отвечай немедленно! — мама распахнула двери ванной. Там было пусто.

— Доченька, где ты? — Вероника Федоровна заполошно металась в тишине квартиры.

Лена сгорбившись сидела за столом, спиной к входу. Плечи подрагивали. Мама застыла, боясь задать срывающийся с губ вопрос. Наконец, она осторожно шагнула в маленькую комнату. Комната была не просто маленькой, а крошечной. В их двухкомнатной «хрущевке» было всего две комнаты: четырнадцатиметровая гостиная и маленький восьмиметровый чуланчик с окном, выделенный Лене в единоличное пользование.

— Хоть и маленькая территория, но своя, — любила говорить Вероника Федоровна.

Лена что-то быстро писала. Ночнушка ситцевым балахоном свешивалась до самого пола, из-под подола выглядывала розовая пятка, выписывавшая замысловатые кренделя.

— Ну? — как еще озвучить свой вопрос, Вероника Федоровна не знала.

— Ой, мам, мне страшно некогда, — забормотала Лена.

— Что с тестом? В смысле, какой результат? — дрогнувшим голосом спросила мама, чувствуя, что вся кровь прилила к лицу, а ноги онемели.

Никакой, забыла я про него! — раздраженно воскликнула Лена. — Надо же, такой заказ хороший! Главное, легкий: сделать тест для студентов-технарей на немецком. Полчаса работы, вот я и отложила на потом. И как отрезало! Вот кошмар. Я его сегодня к часу уже привезти должна к ним на кафедру и секретарю отдать. Там девица такая, ждать не будет, возьмет и уйдет!

— Убить тебя мало! — выдохнула мама. Лена, наконец, оторвалась от своего теста.

— Я думала, ты беременна!

— Я???

— Нет — я! — мама сердито провела пальцем по книжной полке и молча сунула его под нос хлопающей глазами Лене. — Ты спрашиваешь таким тоном, словно этот вопрос я задала не своей двадцатишестилетней дочери, а мужику на улице! Какие тебе дети, ты даже пыль вытирать не научилась!

Гневно стуча пятками, Вероника Федоровна вернулась на кухню. Лена еще несколько секунд поморгала, пытаясь осмыслить суть диалога, и снова застрочила на аккуратном тетрадном листочке.

Полпервого Лена вынеслась из подъезда и, то и дело поскальзываясь на гладких ледяных проплешинах, побежала к остановке. Похоже, у дворников сегодня был общегородской выходной: ни у дома, ни на проспекте, ни у института не было даже намека на песок. Выпавший в феврале снег почти парализовал движение наземного транспорта. Автобус тащился, как умирающая лошадь в Поволжье во времена свирепствовавшего там голода. Лена притоптывала от нетерпения и тихо ненавидела медлительных пассажиров, степенно вползавших и выползавших по склизким ступенькам новенького «Икаруса». Она катастрофически опаздывала.

Дорога от остановки до института могла бы поспорить с любой полосой препятствий в самом экстремальном шоу: там лед был уже не проплешинами, а сплошной бугристо-зеркальной поверхностью. Лена в очередной раз убедилась в явных преимуществах своих дешевых мальчишеских ботинок на плоской ребристой подошве. Шедшие впереди нее студентки в сапожках на небольших каблучках обреченно цеплялись друг за дружку и страдальчески взвизгивали, боясь неизбежного падения и последующей порчи ажурных чулочек, украшавших их длинные стройные ножки.

Когда она, грохоча ботинками, внеслась на второй этаж, секретарь Алла уже закрывала двери.


Таисия Даниловна, выдававшая Лене эти редкие, но очень легкие и хорошо оплачиваемые халтурки, еще в самый первый раз предупредила Кораблеву:

— Имей в виду, Алка редкостная стерва, но она у нас тут на привилегированном положении. Спит, с кем надо. Вот так вот. Поэтому в конфликты с ней не вступай, на хамство не реагируй.

Не реагировать на Аллу оказалось сложно. Если бы не крайняя привлекательность легкого заработка, — а здесь было единственное место, где не требовали набирать текст в печатном виде, — она просто из принципа отказалась бы от дальнейших контактов с невыносимой девицей.

Аллочке было лет восемнадцать. Она обладала стройной фигуркой, обворожительной улыбкой и абсолютно невыносимым характером. На нее было приятно смотреть ровно до того момента, пока барышня не открывала рот. Склочности и запасу ненормативной лексики этой юной феи могла бы позавидовать любая обитательница одесского Привоза.

Впервые передав Алле два варианта контрольных для студентов-технарей, Лена была сражена ее внешностью. Густой конский хвост глубокого каштанового цвета, огромные кукольные глаза и губки бантиком под аккуратным носиком ввели Кораблеву в кратковременное заблуждение.

— Будьте добры. Вот это надо напечатать и передать Таисии Даниловне… — договорить Лена не успела.

Вульгарный, хрипловатый голос, который мог принадлежать кому угодно, только не такой очаровашке, резанул ухо почище любого хлыста:

— Кому надо? Мне не надо! Будут тут всякие… с панели приходить и мордой тыкать, что мне делать, а что не делать!

Кораблева едва не выронила тонкую пачку листков. Пара интеллигентного вида мужичков, пивших кофе за книжным шкафом, старательно изображали глухих.

— Чего растопырилась? Пшла отсюда!

Лена машинально повернулась и двинулась к выходу.

— Ой, только не надо мне тут рожи строить! Я тебе сама такое сострою, спать перестанешь! Хочешь?

— Нет, — неожиданно для самой себя совершенно искренне выкрикнула Лена, ускорив шаг.

— Листы оставь, дебильная! Во народ! Понаберут лимиты невменяемой, а я тут мучайся! — отчетливым периферийным говорком рявкнула ей в спину Алла.

Автоматически повернувшись, Лена домаршировала до стола, аккуратно положила заказ и молча вышла. Ее колотило от злости, она презирала себя за то, что промолчала и не ответила малолетней хамке. За полгода сотрудничества она привыкла к наглой девице и смотрела на нее, как на соседскую болонку, которая облаивала все, что двигалось в пределах видимости.


Алла демонстративно не замечала спешившую к ней девушку, с садистским наслаждением поворачивая ключ в весело щелкающем замочке.

— Алла, подождите! — запыхавшись, прокричала Лена.

— Еще чего! У меня рабочий день закончился, — желчно оповестила ее нахалка и, повиливая круглым задом, пошла навстречу. Лена с убитым видом застыла у стены. Теперь придется ехать сюда в понедельник к началу рабочего дня, чтобы не подвести Таисию. На работе опять будут проблемы, потому что отпроситься она не сможет и в любом случае опоздает к началу. Конечно, ее не уволят, потому что на зарплату переводчика технических текстов в эту заштатную фирмочку мало кто согласится пойти, уж больно смешной там оклад, зато климактерическая начальница оттянется по полной программе.

— Вот ведьма! — сочувственно прошамкал за спиной чей-то голос. — Не девка, а чистый сатана! Тебе чего надо-то, милая?

— Да мне только документы оставить! — в сердцах ответила Лена. — Положила бы на стол и ушла. А теперь как быть?

Она расстроенно махнула рукой и побрела к выходу.

— Эка беда, — догнал ее голос. — Иди сюда, у меня ключи от всех ихних конур есть. Иди, открою.

Не веря своему счастью, Лена подбежала к круглой бабульке в синем халате со шваброй и косым ведром, помеченным загадочной аббревиатурой. Оставив листочки на столе и поблагодарив уборщицу, она радостно поскакала по ступенькам. Эта удача взбодрила ее настолько, что Лена решила не ехать сразу домой, а пройтись по Невскому.

У остановки она нагнала коряво семенившую на своих шпильках Аллу. Коротенькая меховая размахайка, не прикрывавшая аппетитный зад секретарши, моталась туда-сюда, как колокол на ветру. Голубенькие прорезиненные джинсы, обильно разукрашенные цветными стразами, обтягивали тоненькие ножки, едва стоящие на накатанной за день поверхности. Лена, мстительно улыбаясь, уверенно вышагивала сзади, стыдясь признаться себе, что ждет, когда эта цапля во всем своем великолепии загремит на исцарапанный лед, взметнув к небу соблазнительные конечности.

Прямо у остановки стояла серебристая иномарка, рядом с которой расхаживал высокий блондин в короткой бандитской дубленке.

«Конечно, — обиженно подумала Лена. — Небось эту мегеру ждет. Поедут сейчас по городу кататься, в ресторан пойдут, потом будут целоваться у всех на виду…»

Это был самый болезненный для Лены момент: она категорически не могла видеть целующиеся в общественных местах парочки. К чувству неловкости за увиденный интим добавлялось четкое осознание собственной ущербности. Ее целовать никто не рвется. За двадцать шесть лет жизни она так и не дошла ни с одним из своих малочисленных кавалеров до этой романтической стадии.