– Уходи!

Подавив раздражение, Ника отправилась готовить кашу. Кастрюля, молоко, манка. Просто какой-то день сурка. Во что превратилась ее жизнь?

Ребенок пришлепал на кухню и с обиженным видом уселся на кафельный пол.

– Там холодно. – Изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно, сказала Ника. – Садись на стульчик.

Ребенок вытянул вперед руки.

– На нуки!

– Нет, милый мой, – фыркнула она, помешивая бурлящую кашу. – Таскать такого теленка я не намерена. Ты, в свои три с половиной года, по-моему, и сам в состоянии сесть за стол.

Она выключила конфорку и накрыла кашу крышкой. Ребенок продолжал сидеть на полу.

– Хочешь простудиться и умереть?

– Та нет, – с экзистенциальным безразличием пожал плечами он.

Она поставила на стол две тарелки с манной кашей и уселась на стул.

– Твоя любимая, не хочешь? – Взяла ложку. – А я, пожалуй, попробую! Ведь ко всем моим бедам не хватает только парочки лишних килограммов. М-м-м, вкусно!

Степка мечтательно улыбнулся:

– Я сказу папе, и он тебя убьет.

Наконец мальчишка встал с пола, уселся за стол и принялся возить туда-сюда тарелку, как машинку.

– Осторожно! Ты ее уро…

Тарелка с горячей кашей упала и перевернулась прямо Нике на колени.

Она взвыла от боли. Содрала с себя халат, бросилась в ванную и принялась яростно запихивать халат в барабан стиральной машинки. Руки дрожали. Все, хватит! С самого начала было понятно, что эта работа не для нее. Если останется тут хоть на полчаса, просто свихнется! Должен быть какой-то другой способ найти эти деньги. Должен! Ника помчалась за телефоном и в сотый раз набрала номер Юрика – мало на что рассчитывая, скорее для успокоения нервов.

Но – о, чудо! Послышались длинные гудки, и шеф снял трубку.

– Юрик, наконец-то! – завопила Ника. – Куда ты пропал?!

– Пришлось задержаться, с испанским делом вышла ерунда…

– С московским делом тоже та еще ерунда! – перебила она. – На нас наехал муж Ираиды! Ты в курсе?

– Мишка все рассказал, он тут с ума сходит. Ника, ты где? – вкрадчиво спросил шеф.

Признаться? Вот Юрик посмеется, а потом разболтает всем общим знакомым, что она, дипломированная актриса и жена владельца сети раскрученных зубных клиник, работает нянькой в Люблино. Ника так и слышала их злорадное шушуканье: «Кто бы мог подумать, что она так плохо кончит? Сбитый летчик!» Ника даже Мишку не смогла бы в это посвятить. Номер телефона сменила. Шифровалась, как радистка Кэт.

– Я… решила некоторое время пожить у подруги, на Полежаевской. Так что там с Ринатом и деньгами?

– Ника, я на мели. Беда, как говорится, не приходит одна.

– Брось, Юрик, для тебя это не бог весть какие деньги. Нам в любом случае надо разобраться с этим «косяком».

На том конце провода повисла пауза.

– Вероника, это твой косяк. Ты плохо сработала, внушила мужу клиентки подозрение и вляпалась по уши. И не надо строить из себя сиротку Хасю, попроси благоверного решить твою проблему, и все дела! Разве он откажет?…

Не дослушав, Ника нажала «отбой». Выцарапала из телефона симку, разломила пополам и смыла в унитаз. Шумящая вода забурлила и схлынула. Так же и ее жизнь – била ключом: муж, достаток, налаженный быт, какая-никакая работа. Все было да сплыло. Смыто в унитаз.


Степка сидел за столом и ел ложкой сахар. Ника забрала у него ложку, отвела в большую комнату и включила мультики. Ей надо срочно выйти, проветрить мозги. А с ребенком за полчаса ничего не случится.

На улице моросил дождь. Ника медленно шла по аллее между набухших деревьев. Желтые листья, устилавшие дорожку, скомкались и потеряли свой лоск, как намокшие кошачьи хвосты. Ледяной ветер пронизывал душу. Больно, когда предают. Да, но Юрик за три копейки мать родную продаст, разве Ника этого не знала? Знала и все равно на него рассчитывала. Значит, сама виновата, и нечего теперь себя жалеть. Надо думать, как жить дальше.

Целый год в няньках она не протянет, это ясно. Либо ребенка прибьет, либо харакири сделает. Егору. Выход один. Придется мириться с Андреем. Как там говорил Мишка? Первым на примирение идет не тот, кто слабее, а тот, кто умнее. Точно! К чему из-за какой-то глупой гордости так мучиться? Любит ведь его, да и Андрей ее тоже – Ника это чувствует. Деньги даст без звука и никогда не припомнит, что она приползла к нему на коленях. Ника хмыкнула, выпустив пар, как загнанная лошадь. Может, она когда-нибудь даже расскажет, как ходила в люди, и они вместе посмеются… Да, надо идти к Андрею, пока он не нашел себе кого-нибудь и окончательно ее не забыл. Не то, как говорит мать, Ника останется у разбитого корыта. И у разбитого дворника, которого сватает ей Валентина. Решено! Пора забыть о глупых обидах самолюбивой пигалицы и принять единственно верное решение зрелого человека.

Быть умнее. Это она может.

Ника добрела до метро, купила в салоне связи новую симку и набрала одиннадцать цифр заветного номера. Сердце бешено застучало. Палец сам собой нажал на кнопку «отбоя».

Бред! Другие по три штуки рожают и всю жизнь с ними мучаются, а ей и потерпеть-то надо всего какой-то годик! Было б из-за чего унижаться!


– Малыш, я дома! – крикнула она, встряхивая в прихожей мокрое пальто.

Повесила пальто в шкаф, ослепительно улыбнулась, как перед выходом на сцену, и шагнула в большую комнату.

По телевизору вконец озверевший Джерри дубасил Тома кувалдой по голове. На диване вместо Степки сидел огромный медведь.

– Эй, ты где? Смотри, что я принесла! – крикнула Ника.

В детской оказалось подозрительно тихо. Игрушки разбросаны по всей комнате, качели перевернуты. Ника, присев на корточки, подняла парусиновую «дверь» палатки.

– Вылезай, я купила тебе печенье!

В палатке было пусто.

Пачка печенья выпала из рук. Ника вдруг поняла, что имеют в виду, когда говорят: зашевелились волосы на голове. Она подскочила на ноги и резво пробежалась по всем комнатам. Заглянула в ванную и на балкон – никого.

Мамочки, где же он?!

Ника выскочила из квартиры, не надев пальто, и через ступеньку бросилась вниз по лестнице.

Под козырьком подъезда, на лавочке сидели мамаши в спортивных костюмах. В одной из них Ника узнала ревнивую стерву Сашеньку.

– Мальчик тут не проходил? – крикнула Ника срывающимся голосом и пошарила в воздухе дрожащей рукой, показывая примерный рост ребенка. – Мальчик пропал!

Одна из мамаш тут же вскочила с озабоченным видом, зашипела на свою коляску:

– Ш-ш-ш!!!

И, дико озираясь, опрометью бросилась с ней за угол дома.

Остальные уставились на Нику с торжествующим любопытством. Так смотрят на небольшое ДТП из проезжающих мимо машин. Интересно, как так вышло, и отрадно, что не с тобой. Пожали плечами – не видели, не знаем – и отвернулись, вернувшись к разговору.

К Нике шагнула ревнивая стерва. Наверняка хочет позлорадствовать. В людях Ника отлично разбирается.

– Может, он на горки пошел, в соседний двор? Пойдем, покажу, где это, – сказала ревнивая стерва.

Ника потерянно посмотрела на моросящий дождь, расчертивший опустевший двор косыми линиями. Он хотя бы оделся?

– Да не реви ты!

Ника приложила руки к пылающим влажным щекам и только тут поняла, что плачет.

Они выбежали под дождь и понеслись через двор.

– Как тебя там, Варвара, что ли? Ребенка одного оставила, няня называется! Наберут по объявлению! Мне своего скоро из сада забирать, возись тут с тобой… – ворчала Сашенька.

Ника не слушала. Дома все было перевернуто вверх дном, а если его украли? Как шпица, о котором рассказывала мама? Степка ведь такой красавчик! А если украли, чтобы на органы продать? Живот свело узлом.

Они пробежали вверх по улице и свернули в соседний двор. Там одиноко мокла под дождем изогнувшаяся пластиковыми трубами горка.

Ника заглянула в одну из труб и в отчаянии завопила:

– Сте-па!

– Его тут нет. Может, в парке, на площадке?

– Через дорогу?!

По дороге, окатив их из лужи, страшно прогромыхал грузовик. В воображении вспыхнула картинка: Степка выбегает прямо под колеса несущейся на него машины и закрывает глаза пухлыми ладошками. У Ники подкосились ноги.

Сашенька потянула ее за рукав, и они заспешили в сторону парка.

На детской площадке с вырезанной из дерева скульптурой трех медведей и хитро сконструированной верандой было пусто. Ника поняла, это конец.

«Боженька, миленький! Я никогда тебя ни о чем не просила. Если он найдется, обещаю, я никогда больше не буду бегать по кастингам! В этом году. Только, пожалуйста, сделай так, чтобы он нашелся!»

– Оставь его в покое!

Ника обернулась к веранде и… увидела Степку! В куртке Егора и мокрой, как мышь, меховой шапке, он отнимал у мальчика самокат. Тянул транспортное средство на себя, упираясь ногой в живот его владельца.

– Эй, прекрати сейчас же! Я тебе говорю?! – орала из угла веранды какая-то тетка. – Чей это вообще ребенок? Я спрашиваю, чей этот мальчик в пальто?

Ника в два прыжка оказалась на веранде и схватила брыкающегося Степку в охапку.

– Мой! Это мой ребенок!


Чвак-чвак. Туфли противно хлюпали по грязи размытых дорожек парка. Тело била крупная дрожь, мокрые волосы липли к лицу. Сашенька и Ника со Степкой на руках, как солдаты с войны, возвращались домой.

– Ну, слава богу! – выдохнула Сашенька. – А то я вчера по телевизору таких ужасов про педофилов насмотрелась, жуть страшная! Варь, да что ж ты в него вцепилась? Поставь, путь сам идет!

– Ничего. Он не тяжелый.


Человек ко всему привыкает. Вот и Ника привыкла к своему новому положению. За ежедневными заботами о ребенке забывались собственные проблемы. Ника перестала терзаться из-за неудавшейся актерской карьеры. Вернее, отложила свои терзания на год, раз уж все равно ничего нельзя изменить. Как только она это поняла, сразу успокоилась. Стала лучше спать и постепенно втянулась в режим трехлетнего ребенка. Режим этот, с ранними отбоями и ежедневными прогулками на свежем воздухе, возымел эффект СПА-процедур. На лице заиграл румянец, тревожная складочка между бровей, которую раньше она грозилась заколоть ботоксом, разгладилась сама собой. Ника повеселела и… набрала три лишних килограмма! Да-да, минус жизни по режиму трехлетнего ребенка. На готовку диетических блюд для себя не было ни времени, ни ингредиентов. Вот и приходилось подъедать Степкины комплексные обеды. А по выходным еще и Егор устраивал пытку шоколадным муссом. Ника неизменно отказывалась. Сила воли у нее железная! Могла, конечно, потом попробовать пару ложек. Или три. Во всяком случае, в ее креманке всегда что-то да оставалось. На донышке.