— У бедняжки так болит нога, — качая ставшей вдруг почти невесомой головой в такт движениям бокала, сообщила мужу Эрика. Она немного помолчала, а затем неожиданно предложила: — Ему нельзя никуда ехать. Давай оставим его до утра у нас. А завтра ему станет легче и он сможет вынести дорогу до дома Элинор.

— Да что ты, Эрика, брат умрет от ревности, если я у вас останусь, — притворно нахмурился Доминик, пытаясь встать.

Это оказалось непросто, потому что ногу ему забинтовали на совесть. В месте повязки она никак не сгибалась, а кресло было глубоким. Доминику не понадобилось никакого притворства, чтобы изобразить недовольство собственной неуклюжестью.

— Как можно ревновать к родному брату? — с деланной беспечностью пожал плечами Дастин. — Оставайся хоть на неделю, только не действуй мне на нервы.

— Ладно, тогда поживу у вас пару дней. Не желаю, чтобы мать кудахтала надо мной, — ловко воспользовался ситуацией Доминик.

Он догадывался, как недоволен брат предложением Эрики, но утешал себя тем, что действует для его же блага.

— Отлично, пойду приготовлю для тебя комнату! — воскликнула Эрика, придя в восторг от мысли, что принимает в своем доме первого гостя.

Ей не хотелось, чтобы кто-то мог назвать ее плохой хозяйкой. Однако благим намерениям не суждено было осуществиться. Властная рука мужа перехватила Эрику, едва она попыталась привстать с дивана. Дастин обнял ее за талию и повел в спальню, извинившись перед посмеивающимся втихомолку Домиником.

На лестнице Дастину пришлось поддерживать Эрику еще и под локоть, потому что она шла с полузакрытыми глазами и спотыкалась на каждой ступеньке. Он почти внес ее в спальню и усадил на кровать. Она немедленно упала на подушки и блаженно раскинула руки в стороны. Невинное выражение ее лица и легкая улыбка, слегка изогнувшая губы Эрики, удивительно успокаивающе подействовали на ревнивого мужа.

Глядя на нее, Дастин чувствовал, что его гнев постепенно уменьшается, а на смену ему приходит теплое чувство заботы о легкомысленной жене. Эрика ни в чем не виновата, решил он. Ему с самого начала было известно, что она неравнодушна к Доминику, который преследует ее. Нужно оградить бедняжку от навязчивости Доминика, тогда и не придется мучиться черными подозрениями. Дастин осторожно раздел полусонную жену и накрыл одеялом. Затем вернулся к брату.

Тот ожидал его, вертя в руке блестящую зажигалку. Заметив брата, Доминик сунул ее в карман и поднял над головой пустой бокал. Намек был понят, но проигнорирован. Дастин направился к дивану, сел и сердито уставился на ухмыляющегося брата.

— Что ты задумал? — спросил он напрямик и заметил, что Доминик слегка изменился в лице.

Так и есть, брат действительно что-то затеял. Неужели его травма — чистое притворство? Дастин продолжал зло сверлить сузившимися глазами брата, сидевшего в кресле как на иголках. Если бы не туго перебинтованная нога, тот бы уже улизнул из гостиной, чтобы избежать неприятного разговора. Он уже был не рад, что вмешался в семейные дела Дастина. Но из-за повязки, сильно стесняющей движения, Доминику пришлось остаться на месте, и он чувствовал себя более и более неуютно.

А Дастин продолжал допытываться:

— Говори сейчас же, что все это значит? Не испытывай моего терпения. Тебе прекрасно известно, что оно не безгранично.

Однако Доминику не хотелось раньше времени раскрывать свои карты.

— Да что такого случилось? Посидели немного с твоей женой, поболтали о том о сем, выпили немного! — воскликнул он, всплескивая руками.

— Не увиливай! Ты никогда ничего не делаешь просто так! Что ты пытаешься мне доказать?

В тихом голосе Дастина зазвенел металл. Звон этот был едва слышен, но для Доминика он прозвучал похоронно. Поразмыслив немного, хитрец решил отделаться полуправдой.

— Я только хотел доказать, что Эрика недостойна быть твоей женой. Тебе не стоило доводить дело до свадьбы. Неужели нельзя было откупиться? — Доминик уже не оправдывался, а обвинял: — Надо было посулить побольше, она бы не устояла. Такие вертихвостки обычно клюют на приличные суммы, а ты можешь себе это позволить. Все лучше, чем связываться с нелюбимой женщиной и позволять ей носить свое имя. Погоди, ты скоро пожалеешь о своем необдуманном поступке!

— Значит, мне нужно было заплатить за твой промах? Из твоих доходов, не так ли? И сколько же, по-твоему, я должен был ей предложить? — обманчиво мягко спросил Дастин, откинувшись на спинку дивана и скрестив руки на груди. Ему живо вспомнилась сцена в «Сан-Лоренцо», когда он выписал чек, а Эрика без колебаний отказалась от денег да еще всласть посмеялась над ним. Видел бы ее тогда Доминик!

— Тысяч пятидесяти вполне хватило бы, я полагаю.

— Да будет тебе известно, мой милый, что Эрика отказалась от миллиона фунтов, — ядовитым тоном сообщил Дастин.

Доминик онемел от услышанного. А Дастин смотрел на разинувшего рот брата и впервые в жизни видел, как тот безуспешно пытается найти хоть какие-то слова для выражения своих непростых чувств. Да, ради такой минуты и миллион отдать не жалко! — подумал он.

Наконец Доминик пришел в себя. Он схватился за голову руками и, вцепившись пальцами в волосы, закачался из стороны в сторону.

— Не может быть! Не может быть! Я, конечно, польщен, что ты оценил меня в такую сумму, но… Это уже слишком! Я могу назвать подобное предложение только сумасшедшим!

— Знаешь, на твоем месте я бы помалкивал. Все ведь случилось из-за тебя.

Голос Дастина постепенно набирал силу.

Глядя на дрожащего от негодования брата, Доминик окончательно осознал, что вышел за границы дозволенного, и испугался. Он еще никогда не видел брата в таком гневе. Даже тогда, когда крупно проигрывал в карты, на ипподроме или заключал невероятные пари, Дастин терпимо относился к его грешкам. Он улаживал любые конфликты и даже не требовал от возмутителя спокойствия извинений. Все это, как бы его не касалось. Что они теряли? Деньги? Но жадность никогда не была отличительной чертой Дастина.

В нынешней же ситуации он также сделал все, что мог, чтобы избавить Доминика и семью от неприятностей. Но в этот раз Дастину пришлось пожертвовать собственной свободой, которая была ему очень дорога. Впервые Доминик искренне сожалел о содеянном и глубокого раскаивался. Он опустил голову, не в силах смотреть брату в глаза.

— Ладно, что сделано, то сделано, — подвел черту Дастин. — Прошу тебя об одном — держись подальше от моей жены. Если посмеешь коснуться Эрики, я вполне могу забыть, что ты — мой брат! Она — моя жена и когда-нибудь станет матерью моих детей. И совершенно неважно, что наш брак заключен не по обоюдной любви. Тебе все ясно?

— Да, ясно, — буркнул Доминик, терзаемый противоречивыми чувствами.

Ему было не совсем понятно, как он сможет держаться подальше от жены брата, если ему во что бы то ни стало нужно было добиться их развода. Но и игнорировать столь грозное предупреждение Доминик тоже не мог. Он и не думал отказываться от своих намерений, только решил действовать тоньше и изобретательнее. Пока же не мешало изобразить раскаяние. Но Доминик не был уверен, что Дастин поверил в искренность его чувств.

— Будем считать, что мы все выяснили и обо всем договорились. Завтра же отправляйся к матери. Я могу отвезти тебя перед работой. Или ты предпочитаешь, чтобы это сделал Джеффрис? — спросил Дастин, вставая с дивана и направляясь к двери.

— Я бы хотел выспаться, если ты не против.

— Значит, Джеффрис.

Ужинал Доминик в одиночестве. Отсутствие хорошей компании ничуть не уменьшило его недюжинного аппетита. Он сидел за длинным столом, украшенным свечами и цветами, и не спеша наслаждался нежным салатом и мясом, приготовленным с душистой зеленью и маслинами. После ужина он по давней привычке посидел в библиотеке с рюмкой выдержанного хереса, неторопливо размышляя о событиях прошедшего дня.

Супруги обошлись без ужина. Дастин допоздна работал в кабинете, изредка прерываясь, чтобы взглянуть на жену. Она безмятежно проспала до самого утра и, кажется, даже ни разу не повернулась с бока на бок.

9

Эрика чувствовала, что ее голова буквально раскалывается. Она приподнялась на локтях и обвела печальным взглядом спальню. Мужа в комнате не было. Очевидно, он уже уехал в офис. На его половине супружеского ложа лежал забытый им второпях халат. А на столике возле постели стоял стакан с водой и лежала упаковка аспирина. Превозмогая боль, Эрика улыбнулась. С первого же дня семейной жизни она ощущала ненавязчивую заботу мужа.

Она так привыкла, что иногда даже не замечала ее проявлений, принимая знаки его внимания как нечто само собой разумеющееся. А между тем, далеко не все мужья отнеслись бы так мягко к ее вчерашней выходке. Хороша она была прошлым вечером: гость был предоставлен самому себе, сорвались планы Дастина поужинать где-нибудь в городе, а сама Эрика оказалась неспособной добраться до постели без посторонней помощи.

Коротко вздохнув, Эрика приняла аспирин и нашарила ногой пушистые тапочки возле постели. Ежась от утренней прохлады и беспрестанно зевая, она побрела в ванную. Там сбросила одежду, в которой проспала всю ночь, и встала под горячий душ.

Закрыв глаза, Эрика наслаждалась приятным теплом и чувствовала, как головная боль постепенно сворачивается в маленький тугой комочек и прячется где-то в глубине мозга.

Все, больше никогда не буду пить коньяк на пустой желудок! — торжественно поклялась Эрика. После душа она почувствовала себя совершенно другим человеком. Взамен утренней вялости пришли бодрость и желание заняться делом.

Она вспомнила, что в доме гость и следует поинтересоваться, как Доминик провел ночь. Меньше ли болит его нога? Завтракал ли он или еще спит?

Гостя Эрика нашла в гостиной. Он сидел в том же кресле, что и накануне вечером. Глядя на его хмуро сдвинутые брови, можно было смело предположить, что он не в духе. Эрика поздоровалась и сбивчиво извинилась за то, что не уделила ему вчера должного внимания. Доминик махнул рукой, не отрывая взгляда от статьи в газете.