Мы идем за ним, а я все вспоминаю, как он назвал нас стариками. Старичьем, фактически. Ему самому на вид не больше двадцати, так неужели же мы кажемся ему такими древними? Нет, мы, конечно, старше, но только формально – в душе-то мы остаемся молодыми. И не только в душе́, а вообще… Нас в любом случае еще не возят в коляске! Не знаю, как Бен – лично я чувствую себя лет на двадцать или около того.

– О какой общаге речь? – интересуется Бен, когда мы оказываемся на берегу. – Разве вы все не живете вон в том пансионе, на горе́?

– Некоторые живут. – Парень пожимает обгоревшими на солнце плечами. – Но немногие, очень немногие – уж больно он древний, и там не слишком удобно. К тому же, я слышал, старый хозяин его недавно продал или вот-вот продаст. Нет, мы живем не в пансионе… Ярдах в ста за ним – отсюда не видать – построили студенческую гостиницу, очень недорогую, кстати. Это было лет десять назад, насколько я знаю… Ну, конечно, началось все с мощной рекламной кампании, а дальше само пошло… Народ как узнал, так от желающих отбоя не стало. Здесь все-таки очень красивое место. А какие закаты – сказка!.. – добавляет он и, повернувшись, шагает прочь. – Ну, пока. Еще увидимся.

Бен машинально улыбается в ответ, но я не в силах заставить себя быть вежливой с этим парнем, хотя он-то, конечно, ни в чем не виноват. Кто посмел построить здесь студенческую гостиницу, думаю я вне себя от ярости. Кто посмел испоганить этот заповедный уголок, выстроив дешевую, вонючую общагу для сотни неопрятных, шумных гамадрилов, которые называют себя студентами? Кто посмел ее рекламировать? Ведь это было наше место! Наше!!!

Нет, вообще-то, я хорошо отношусь к студентам. Но одно дело – студент, который приходит на собеседование, чтобы поступить на работу в крупную компанию, и совсем другое – толпа юных, безответственных сорвиголов, которым недосуг задуматься о завтрашнем дне и которые живут только здесь и сейчас! Неудивительно, что они относятся к окружающим и окружающему столь потребительски, без какого-либо уважения. Я говорю не о том, что меня назвали старухой, хотя мне всего тридцать три и мне обидно слышать подобные вещи. Я говорю о том, что́ они сделали с пляжем, во что превратили! Песок завален пустыми бутылками, ржавыми консервными банками и пакетами из-под чипсов. Среди мусора я замечаю даже пару использованных презервативов и чувствую, как во мне нарастает отвращение. Они что, занимались здесь сексом? На этой помойке? Кем же надо быть, какой свиньей, чтобы предаваться этому среди вонючего мусора?!

Нет, в свое время мы тоже занимались сексом на пляже, но тогда это было совершенно иначе. Это было романтично и даже возвышенно, теперь же все свелось к самой примитивной физиологии. Как у животных.

– Где же этот парень, у которого мы брали лодки? – говорю я и оглядываюсь по сторонам. В наше время на берегу каждый день появлялся худой, дочерна сожженный солнцем, очень подвижный мужчина, чем-то похожий на ящерицу. Мы его так и звали – Непоседа. У него было две лодки, которые он давал напрокат всем желающим, но сейчас я его нигде не вижу, зато замечаю рослого, крепкого парня, который как раз сталкивает в воду маленькую гребную шлюпку. Бросив Бена, я бегу к нему:

– Здравствуйте! Прошу прощения, не могли бы вы минутку подождать?! – кричу я на бегу, и парень, обернувшись, улыбается мне широкой, белозубой улыбкой.

– Скажите, пожалуйста, где здесь можно взять напрокат лодку? – спрашиваю я. – Это ведь прокатная лодка, правда? – Я опускаю руку на широкий деревянный борт.

– Да, – кивает парень, – здесь сдают лодки напрокат, но сейчас, боюсь, уже поздно. Все разобрали. Попробуйте завтра встать пораньше, может, вам повезет. Или запишитесь в список у коменданта на первом этаже гостиницы.

– Понятно. Видите ли, проблема в том, что я и мой муж приехали сюда только на один день. У нас медовый месяц и… нам очень нужна лодка!

Мне очень хочется, чтобы парень проявил галантность и предложил нам воспользоваться его лодкой, но он преспокойно продолжает толкать ее на глубину.

– Да, не повезло! – произносит он, вроде как даже с сочувствием.

– Понимаете, – торопливо объясняю я, шлепая по воде следом за ним, – для нас это очень важно. Нам обязательно нужна лодка, иначе мы не сможем попасть в нашу любимую маленькую бухточку, которая находится здесь неподалеку. Это было наше потайное место, оно для нас очень много значит.

– А где находится ваша бухточка? Вон там? – Парень рукой показывает направление, и я киваю.

– Да. Разве вы ее знаете?

– Знаю, только если это она, туда вовсе не обязательно плыть, можно добраться и по суше. Видите вон там пешеходную дорожку?

– Пешеходную дорожку?!

– Ну да… – Он машет в дальний конец пляжа. – Ее соорудили лет пять назад, чтобы открыть доступ в новый район туристам и спортсменам, и даже вымостили досками.

Я смотрю на парня в немом ужасе. В нашу потайную бухточку теперь ведет деревянный тротуар? И по нему ходят… все, кому не лень? Мне это кажется святотатством. Даже хуже – извращением. Нет, я этого так не оставлю, я напишу письмо с протестом и отправлю… не знаю кому. Кому-нибудь. Это было наше секретное место, и оно должно было оставаться недоступным для посторонних. Как же теперь мы будем заниматься там сексом?

– И что, многие там бывают?

– Да, это весьма посещаемое место. – Парень усмехается. – Между нами, многие специально ходят туда, чтобы ширнуться или закинуться.

Ширнуться?! Мой ужас становится еще глубже. Наша прекрасная, спокойная, романтическая бухта меж скал превратилась в наркоманский притон!

Я с силой тру лицо, пытаясь приспособиться к новой, унылой реальности.

– Значит… значит, и сейчас там кто-то есть?

– Конечно! Вчера там зажигала крутая вечеринка. Думаю, те, кто не сумел вернуться, спят прямо там. Ну, пока… – Он прыгает в лодку и берется за весла, а я стою по колено в воде и смотрю ему вслед. Вот, значит, как… Наркоманская вечеринка в нашем священном месте. Похоже, наши планы потерпели крушение, и тут уж ничего не поделаешь.

Медленно я бреду по мелкой воде туда, где стоит Бен.

– Там было так хорошо! – говорю я и чувствую, как сердце щемит в груди. – Наша бухта… они ее погубили! Даже не знаю, как я это переживу. Ты только посмотри!.. – Широким жестом я обвожу пляж. – Это ужасно, разве нет?

– Ради бога, Лотти, успокойся! Не надо делать из мухи слона! – отвечает Бен несколько нетерпеливым тоном. – Мы и сами устраивали вечеринки на берегу, жгли костры и пили пиво, а кое-кто и забивал косячок с «травкой». Артур постоянно жаловался, дескать, мы опять намусорили на пляже.

– Но мы не оставляли на виду использованные презервативы! – с негодованием парирую я.

– Ну, не знаю… – Бен пожимает плечами. – Я, правда, ничего такого не помню, но ведь должны же мы были куда-то их девать!

– Ты действительно все позабыл! – Я смеюсь, хотя слышать эти слова мне не очень-то приятно. – Мы не пользовались резинками. Я была на таблетках.

– Ах да! Конечно! Извини, я и правда забыл.

Как можно забыть подобные вещи, если речь идет о девушке, которую ты, по твоим же собственным словам, любил больше всего на свете, думаю я. «Если бы ты действительно меня любил, – хочется сказать мне, – ты бы вспомнил, что я принимала противозачаточные таблетки». К счастью, я успеваю вовремя остановиться. Не стоит отравлять медовый месяц ссорой из-за того, кто из нас лучше помнит, к какому способу контрацепции мы прибегали пятнадцать лет назад. Тем не менее мое настроение изрядно подпорчено, и я, отвернувшись от Бена, мрачно всматриваюсь в безмятежную морскую даль. Мне хочется плакать, но причина, конечно, не в забывчивости Бена, а в разочаровании, которое я испытываю. Ничего подобного я, разумеется, не ожидала. Почему-то я не сомневалась, что, когда мы сюда приедем, на берегу не будет ни единой живой души, и этот пляж, это море и солнце будут принадлежать нам одним, и мы снова сможем бегать по песку, барахтаться в пенных морских волнах и обнимать друг друга под звуки невидимых скрипок. Возможно, с моей стороны было глупо надеяться увидеть знакомый пляж совершенно неизменившимся, но и смириться с тем, что за пятнадцать лет он превратился в свалку, я не могу.

– Ну, что будем делать? – спрашиваю я.

– Получать удовольствие, конечно. – Бен крепко обнимает меня и целует. – Ну и пусть кое-что здесь изменилось, вернуться все равно приятно, не так ли? Ведь море и песок остались теми же.

– Да.

Я с благодарностью целую его в ответ.

– И Лотти тоже не изменилась, – добавляет он лукаво. – Она все так же хороша и соблазнительна в этих своих мини-шортиках. – Его рука опускается на мой зад, а я вдруг испытываю сильнейшее желание осуществить хотя бы часть из того, о чем я так долго думала и мечтала.

– Подержи-ка!..

Я отдаю ему свою сумку, а сама набираю в грудь побольше воздуха, разбегаюсь и, оттолкнувшись ногами от песка, подпрыгиваю, чтобы сделать безупречное «колесо». Когда-то мне это удавалось, и я уверена, что в этот раз у меня тоже все получится.

Ах ты, ч-черт!..

Мои руки не выдерживают мой вес, локти подгибаются, и я довольно чувствительно приземляюсь на голову. Я еще не понимаю, что произошло и только чувствую, что лежу на дорожке задрав ноги и что у меня полный рот песка. Потом до меня доносятся чьи-то встревоженные голоса. Подвернутая рука болит, а сама я буквально сгораю от стыда и унижения. Неужели я больше не могу делать «колесо»? Но как, когда я этому разучилась? Или я просто… растолстела?

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? Ты не ушиблась? – Это Бен. Он подходит ко мне и опускается рядом со мной на корточки. Взгляд его перемещается с моего лица на мои шорты. – У тебя, кажется, небольшая авария…

Проследив за его взглядом, я чувствую новый приступ жгучего стыда. Мои шорты разошлись по шву, да еще в таком месте… В это мгновение мне хочется просто умереть, чтобы избавиться от кошмара.