Каро взглянула на все еще стоявшую у стола Сидду и показала на свой стул.

— Подруга, почему бы тебе не устроиться поудобнее? Мне вроде как одиноко в этом углу.

Сидда сняла с шезлонга пару подушек, бросила на пол и уселась у ног Каро. Ниси и Тинси уже лежали валетом на диване. Каро поднялась, молча подошла к столу, взяла подушку, брошенную там Сиддой, и принесла ей.

— Возьми, солдатик, — улыбнулась она. — Следующую часть, думаю, ты запомнила навсегда. Виви жестоко избила всех вас ремнем, предварительно раздев догола. К тому времени как примчалась я, Вилетта уже успела вымыть и одеть вас. Рубцы были ужасными. Никогда таких не видела. Вы бились в истерике. Вилетта и ее муж со своего двора случайно увидели, как мать порола вас, прибежали на помощь, остановили Виви и забрали вас с собой. Потом Вилетта позвонила вашей бабушке, а та позвонила мне. По настоянию Багги я прежде всего пошла к Вилетте.

Каро внезапно замолчала.

— Каро! — окликнула Тинси, вставая. — Ты в порядке? Тебе вредно так много говорить.

Каро отложила незажженную сигарету, придвинула поближе кислородную подушку и быстро, деловито привинтила трубку с раструбом.

— Помочь тебе, Каро? — спросила Сидда. — Принести еще воды?

Сама пытаясь дышать ровнее, Сидда направилась на кухню, где налила Каро воды. В кухне было темно и пахло крепким кофе. Она наклонилась, на секунду прижалась щекой к прохладной столешнице и глубоко вздохнула.

Спокойно. Ты уже все это пережила.

Каро глотнула воды, потом черного кофе и продолжила рассказ:

— Багги забрала вас к себе, а я отправилась к вам и нашла голую Виви, лежащую на кухонном полу. Сначала я думала, что смогу урезонить ее. Вытащить из этого состояния. Моя ошибка. Я любила твою мать как сестру, как родную, не меньше, чем своих детей. С того самого дня тридцать третьего года, когда встретила ее в буфете кинотеатра, принадлежавшего моему отцу. До сих пор помню ее короткое желтое платьице с красными тюльпанами на карманах и как она покупала апельсиновый «краш». И больно было видеть ее в таком состоянии.

Каро снова помолчала и потерла глаза.

— Я отвела ее в ванную, посадила на унитаз. И она не могла вспомнить, что делать. «Подруга, — сказала я, — просто попытайся расслабиться, и пусть вода сама вытечет».

Тело Виви было так напряжено, что даже на лице выступили вены. Тогда я и решила позвонить Бо Поше, вашему детскому доктору — ты, наверное, помнишь его. Понятия не имела, куда девался твой отец. Шепа никогда не бывало дома. Поэтому я сама вызвала Бо Поше, прекрасно сознавая при этом, что он всего лишь педиатр. Он знал всех нас много лет, играл на трубе в оркестре, когда мы учились в старших классах. Я не собиралась звонить тем мерзавцам, называвшим себя психиатрами, в этом городе, который позволил нам потерять Женевьеву.

Уже через полчаса приехал Бо. Виви опять лежала на полу, только в прихожей. Я едва успела накинуть на нее халат. Она не могла сказать Бо, какой сейчас год. Не помнила собственного имени. Он сделал ей укол какого-то транквилизатора, и она даже не сопротивлялась. В это время подъехал грузовик, и я пошла посмотреть, кто там. На улице уже стемнело, но я сразу поняла, что приехал ваш отец.

— Шеп, — крикнула я, когда он вылезал из грузовика, — Виви больна. Она не в себе. Ей нужна помощь.

— Где мои дети! — разозлился он. — С ними все в порядке?

— С Багги.

Он повернулся и шагнул к грузовику.

— Даже не думай, — велела я.

Ваш отец закрыл глаза руками.

— Где Виви?

— В доме. С доктором Поше.

— Ты вызвала этого человека в мой дом? — взвился он.

— Да, Шеп, и я не желаю слышать ни единого слова на эту тему.

— Может, она притворяется, Каро. Ты же знаешь, какой она бывает.

Я промолчала. Войдя в дом, Шеп проигнорировал Поше и подошел к Виви.

— Виви, детка, — позвал он, — похоже, ты сильно проголодалась. Хочешь, я что-нибудь приготовлю?

Он отправился на кухню и поджарил фунт бекона. Твоя мать пошла следом. Я стояла и смотрела, как твой отец жарит бекон, режет томаты и латук, жарит хлеб. Потом он сел на пол рядом с твоей матерью и попытался заставить ее откусить кусочек сандвича. Но она не смогла жевать. Забыла, как это делается. Еда вываливалась у нее изо рта. Шеп беспомощно взглянул на нас.

— Не можете вы заставить мою жену съесть этот сандвич? — спросил он, не вытирая струившихся по лицу слез.

— Нет, Шеп, — покачал головой Бо. — Боюсь, не получится.

Тогда твой папа снял бекон с коленей Виви и вытер майонез с ее лица.

И это было… дай сообразить… четвертое воскресенье поста.

Назавтра Чак отвез Тинси, Шепа, твою маму и меня в частную клинику на окраине Нового Орлеана. Ниси присматривала за вами. День выдался тяжелым. В больнице мы попытались уговорить Виви расписаться в книге приема больных. Шеп не хотел, чтобы она посчитала, будто от нее избавляются. Но когда администратор спросил, как ее зовут, Виви ответила:

— Королева Танцующий Ручей.

Администратор уставился на Шепа.

— Спросите ее еще раз, — велел тот. Мужчина так и сделал.

— Рита Эббот Хейуорт, — объявила Виви, — дитя любви Герберта Джорджа Уэллса и Сары Бернар.

Я засмеялась бы, не сопроводи твоя мама свой ответ тем, что схватила пресс-папье и швырнула в голову администратора. Тот едва успел увернуться. Чак бросился к Виви и обхватил за плечи. Со стороны могло показаться, что он обнимал ее, но на самом деле старался удержать, боясь, что она натворит бед.

— Боюсь, ваша жена не может ответить на вопрос, поэтому придется обойтись без добровольного согласия.

Твой отец угрожающе шагнул к нему.

— Слушай меня, Нимрод. Я оплачиваю счет в вашем поганом заведении, и если моя жена хочет назваться президентом чертовых Соединенных Штатов, так оно и будет, ясно? Ее зовут Рита Эббот Хейуорд. Моя жена подпишется любым именем, каким только пожелает, а потом вы, черт вас всех побери, будете ее лечить. Это лучшая в мире женщина. Я понятно выразился?

Господи, куда уж понятнее!

Перед уходом твой отец поцеловал Виви в лоб и плакал всю дорогу до отеля «Монтелеоне», а в номере молча напился и отключился еще до того, как мы заказали ужин. Так что нигде не сохранилось записей о помещении Виви Уокер в клинику на три месяца. И, кроме нас, никто ничего не знал. Когда Виви через три месяца приехала домой, она вполне ясно дала понять, что не желает, чтобы кто-то что-то узнал.

После возвращения галлюцинации у нее прекратились. Она снова изъяснялась связно. Только страшно похудела. И первое время не ела ничего, кроме персиков.

Мы пытались заставить ее поговорить о срыве, но она мгновенно замыкалась. Только все повторяла, что «уронила корзину». Вся история уместилась в одну эту фразу.

Только однажды, много лет спустя, когда мы с ней как-то вечером остались вдвоем, она сорвалась. Дело было на Спринг-Крик. Уже совсем стемнело, и мы пили джин. Она заставила меня подробно описать, в каком именно виде я нашла вас в то воскресенье. Заставила рассказать все… о каждом синяке, о каждой кровавой бороздке. И наблюдала за сменой выражений на моем лице, каждым взмахом ресниц, каждым движением. Проверяла, не осуждаю ли я ее. Но я не осуждала. И впредь не собираюсь. Сожалею только об одном: что никто из нас не поговорил с тобой, Малышом Шепом, Лулу или Бейлором. Прятались за давно устаревшим убеждением, что не имеем право вмешиваться в воспитание чужих детей.

Каро перевела дух и резко вскинула голову:

— Но я хочу, чтобы ты знала: во всем этом нет ни капли твоей вины. Говорю же, в Виви что-то сломалось. Может, люди куда больше похожи на Землю, чем мы предполагаем. Может, и в них есть скрытые дефекты, слабые места, которые раньше или позже способны проявиться под давлением. Да, твоя мать была алкоголичкой… вернее, была и есть алкоголичка. Признаю это и понимаю, как трудно тебе пришлось. Не собираюсь отрицать ни единого факта.

Но из всех безумных несовершенных душ, которые ты когда-либо встретишь, подруга, Виви Эббот Уокер — самая светлая. И когда она уйдет, оставшиеся будут мучиться так, словно отмерла часть их души.

Каро оглядела Тинси и Ниси и коротко рассмеялась.

— Мы — уцелевшие члены тайного племени, подруга. И в тебе течет кровь я-я, хочешь ты того или нет. Да, верно, она испорченная. Но что в этой жизни не испорчено, черт возьми?

Она снова вздохнула. Остальные молчали. Сидда встала с пола, подошла к стеклянной двери, открыла и вышла на веранду. Жара летнего дня сменилась вечерней прохладой. Она посмотрела на озеро и вдруг подумала, что могла бы спуститься с веранды, ступить на лунную дорожку, уйти в ночь и никогда не вернуться.

Оглянувшись, она обнаружила, что женщины остались в тех же позах. Свеча еще не догорела. Хьюэлин сидела у двери, склонив голову набок и пытаясь никого не выпускать из виду.

Сидда чувствовала себя одновременно очень старой и ужасно молодой в присутствии этих женщин. Все трое медленно поднялись и направились на веранду. Каро опиралась на руку Ниси. Сидда не пошевелилась, когда они обняли ее. Только вдыхала их запахи, озерный воздух, благоухание сосен. Вдыхала бескрайний мир страданий и чистой, мрачной любви, и прозрачный источник сострадания постепенно открывался в ней. Луна садилась за кроны деревьев на противоположном берегу озера… и тут что-то привлекло внимание Сидды. Тот ключик, что она повесила на окно, тускло мерцал в лунном свете.

28

Просыпалась Сидда с трудом. Было уже довольно поздно, и у нее затекла спина на неудобном диване. Она рухнула сюда прошлой ночью, уступив спальню я-я. Кто-то насвистывал «Загадай звезде желанье», и в первую минуту Сидде показалось, что сон все еще продолжается. Поэтому она поплотнее закуталась в одеяла. Но воздух был теплым, а через открытую дверь веранды плыли ароматы кедра и лилий. Свист все продолжался, пока она не сообразила, что только один человек в мире мог свистеть «Загадай звезде желанье» со всеми восхитительными уолтдиснеевскими изысками.