Если дела бывали совсем плохи, мать присылала Джинджер, а иногда и ее внучку, Мэри Ли, но та сама казалась мне еще совсем девочкой. Этого было недостаточно. Всего было недостаточно. Будь Дилия еще жива, она позаботилась бы, чтобы я никогда не нуждалась в помощи.


Когда наконец мне удалось дотащить детей до дома и уложить в постели, я едва держалась на ногах. Этот сукин сын Шеп. Как он мог оставить меня, зная, что Мелинда сегодня уходит?

Я была так взвинчена, что не могла спать. Ощущала, как внутри все дрожит. Чувствовала миллионы собственных нервных окончаний. У детей Ниси была корь, Каро завела идиотскую привычку ложиться спать рано. Поэтому я позвонила Тинси, но Ширли сказала, что они уже уехали.

— Куда именно? — спросила я Ширли, которая сидела с детьми.

— Ужинать к мистеру Частену.

Я позвонила в ресторан и велела им позвать к телефону Тинси.

— Мне необходимы взрослые, — сообщила я ей.

— Счастлива слышать, что мы подпадаем под эту категорию, дорогая. Мы еще ничего не заказывали. Заказать тебе гамбо для начала?

— Все, что угодно. Я не слишком голодна.

С рождения Бейлора у меня не было аппетита. Желудок постоянно расстраивался: еда была тяжким трудом.

Я могла позвонить матери и попросить посидеть с детьми, но заранее морщилась, представляя ее осуждающую физиономию, когда она спросит меня, почему нельзя поужинать дома. Поэтому я позвонила Вилетте Ллойд, чей муж Чейни работал на Шепа и его отца в Пекан-Гроув, куда мы собирались переехать, когда будет выстроен дом и мы выберемся из этого убогой съемной хижины, где приходилось ютиться вшестером. В то время Вилетта убирала в доме доктора Дегре, но одновременно была моей приходящей няней, поскольку дети доктора Дегре уже выросли.

— Только не отказывай мне, Вилетта, — попросила я. — Пожалуйста, не отказывай.

Я натянула слаксы из верблюжьей шерсти, черный свитер и накрасила губы. Вид у меня был самый что ни на есть туберкулезный. Волосы с каждым днем все больше редели. Просыпаясь по утрам, я замечала на подушке целые пряди.


Выпив свой ужин у «Частена», я не нашла в себе мужества распрощаться.

— Не портите праздник! — объявила я. — Что за некомпанейские люди! Время совсем детское. Давайте поедем в «Теодор», выпьем немного.

— И рад бы, Виви, мивочка, — отказался Чак, — но нужно ехать домой, убедиться, что маленькие чудовища не взорвали дом.

— Тинси, останься хотя бы ты! Я не хочу домой. Поиграй со мной.

— Виви, крошка, я совсем измучена. Сегодня утром дети подняли меня затемно, а днем я поспать не успела. В другой раз?

— Обязательно, — кивнула я и расцеловала их на прощание.

— Виви, — удивился Чак, — а почему ты не устаешь? У нас только двое ребятишек. У тебя четверо, ради всего святого.

— Не говоря уже о том, что Шеп, похоже, считает себя бездетным, — ядовито добавила Тинси. Я-я не нравилось, что Шеп бросает меня ради утиной охоты. Ниси прозвала меня Утиной Вдовой.

— А вот я ничуть не устала! И могла бы хоть всю ночь оставаться на ногах! — похвасталась я.

— Поделись своей энергией, — пошутил Чак. — Заработаем миллион, если разольем ее по бутылкам и начнем торговать.


Но, по правде говоря, я невероятно устала, где-то внутри, под кожей. Там, где никто не мог этого видеть. Не знаю, как это случилось. Как я дошла до такого. Все произошло очень быстро.

Я любила звучание голоса Шепа. Любила смотреть, как солнце играет в его белокурых волосах или на плечах. И рассуждала так: у нас будут прекрасные дети, он хорош собой, высок, из приличной семьи. Я думала: он, конечно, не Джек, но Джек ушел навсегда.

Шеп повез меня в своем кабриолете показывать Пекан-Гроув. Все восемьсот акров. И то место, где хотел выстроить дом. С ним я чувствовала себя сексуальной. И испытывала нечто вроде любви. Потому что не знала, каково это просыпаться каждый день в постели с Шепом. И видеть его лицо. Он был не тем, кого я по-настоящему хотела. Не тем, кого я по-настоящему любила.

А вот быть беременной мне ужасно нравилось. Нравилось демонстрировать наряды для беременных, фасоны которых придумывала сама и отдавала шить миссис Бойетт.

Но результатом всего этого явились четверо созданий, во всем от меня зависящих. Они постоянно были при мне. Их нельзя было отнести назад только потому, что они болели бронхитом. Я не хотела, чтобы так вышло. Или хотела? Во всяком случае, я дрейфовала по волнам без руля и ветрил, как брошенная шлюпка, и, сама того не заметив, приплыла в гавань материнства. И не подозревала, как оно пахнет.

Не знала, что быть матерью означает бессонные, мучительные ночи. И груз ответственности, давящий на плечи. Все ли я делаю правильно? Даю ли малышам то, в чем они нуждаются? Достаточно ли делаю для них? Или чересчур много?

Буду ли гореть в аду, если не научусь ставить их нужды выше своих во всякой чертовой мелочи, которую сказала или сделала? Придется ли мне превратиться из Виви Эббот Уокер в Блаженную Деву Марию, Пресвятую Матерь Божью?

Знай я, во что вляпаюсь, сказала бы твердое «нет» на все это. Бежала бы очертя голову при одном упоминании о детях.


Вилетта ушла, когда я вернулась из ресторана. Я дала ей чаевые за то, что вызвала в последнюю минуту. Она не захотела переночевать, как я просила. Почему вдруг чернокожим взбрело в голову отказывать мне? За ней приехал Чейни. Привез еще один свитер, протянул жене. Они повернулись и как ни в чем не бывало направились к пикапу с выведенными на борту словами «Пекан-Гроув».

Последние четыре года я едва ли спала больше пяти часов за ночь. Я, женщина, привыкшая спать по десять-одиннадцать часов! Сон казался таким сладким, что я ощущала на губах его вкус. Вкус сна. Такой же осязаемый, как вкус сандвича с беконом, салатом и помидором на свежем французском батоне.

Но мне не хватало не только отдыха, но и снов. Боже, как мне не хватало снов! Даже кошмаров. Даже снов о Джеке. Я столько лет не видела снов! Меня вечно будили, требуя подогреть бутылочку, отвести сонного малыша в ванную, сменить пеленку, после чего я возвращалась в постель, злая как три черта, понимая, что завтра буду вялой как осенняя муха.

В спокойные ночи я видела, что лежу в бассейне, под водопадом, и могу находиться под водой без воздуха, а потом выныривать и взвиваться в небо. Во время такого глубокого сна я летала по всему миру, а потом просыпалась с улыбкой.

Теперь, когда у меня были дети и Шеп, я уже не могла делать все, что хочу. А я хотела убежать с незнакомцем и быть богатой, до ужаса богатой. Хотела не иметь никаких обязанностей и обязательств. И не то чтобы Шеп был плохим человеком. Вовсе нет. Мы строили большой новый дом на проклятой плантации, а пока жили в крысиной норе. Шестеро в двух спальнях, где мне было нечем дышать!

Как получилось, что я возненавидела Ширли Фрай, ставшую чемпионкой Америки по теннису? Я всегда любила победителей. И сама была победительницей. Занималась теннисом, то есть серьезно занималась теннисом. Была такой сильной! Плоский живот, загорелые ноги, почти белые волосы…

Я смешала еще одну порцию выпивки, на этот раз покрепче. Досмотрела последнюю телепередачу. Поплакала, слушая «Звездно-полосатое знамя». Выкурила сигарету в постели. Попыталась читать, но последняя порция бурбона меня доконала. Слова расплывались перед глазами.

Поэтому я пошла взглянуть на свою четверку. Господи, какие красавчики! Мои дети были самим совершенством: куда прекраснее, чем я могла себе представить. Я благодарю Господа за то, что не дал мне родить уродцев. Насколько легче любить их, когда они красивы. Я дала миру чудесных малышей.

Лулу храпела, как ее папаша, но глаза у нее были больше. А Сидда с ее вишневыми губами идеальной формы и рыжими волосами, за которые каждая из я-я была готова умереть, не говоря уже о ресницах!

И Малыш Шеп со своим игрушечным трактором, который он, несмотря на уговоры, тащил в постель каждую ночь. Этакий мускулистый маленький террор.

И Бейлор в колыбельке. Пучки белых волос торчат в разные стороны, крошечный пальчик во рту, надутые губки и громкое сопение.

Ночник был включен, но я подошла ближе и включила еще и бра. Не хотела, чтобы они испугались, если проснутся. И вообще хочу, чтобы ничто не пугало моих детей.

Вернувшись к себе, я закрыла глаза и подумала о Джеке. Представила его шею. Представила, как он подбрасывает меня в воздух. Высоко. Как умел только он. Просто так. Из чистой радости. Представила, какими были бы наши малыши.

Должно быть, я задремала. И проснулась от чьего-то кашля. Долго ждала, пока он прекратится. Где Мелинда? Куда она смотрит?

Тело налилось свинцом. Я пыталась поднять руку, но она не двигалась. Потом мне приснилось, что я встала и надела халат.

Хриплый захлебывающийся кашель. Это Сидда никак не может отхаркаться. Я должна встать. Идти к ней.

Мне кажется, что я уже на ногах. Кашляет отец, сидя в кресле у огня, и я принесла ему горячий лимонный сок. Но он меня не видел.

— Отец, — попросила я, — выпей это.

И тут я вздрогнула и проснулась. Отец давно мертв. Не вписался в поворот вскоре после рождения Сидды. Почти сразу после того, как мы потеряли Женевьеву.

Рядом с моей кроватью стояла Сидда. Волосы спутаны. Они совсем не похожи на мои. Сидда не настоящая блондинка. Она так и не откашлялась. Я словно вижу ее тело изнутри. Вижу маленькие ребра, готовые треснуть от натуги.

Я села в постели, притянула ее к себе и обхватила за ребра.

— Малышка, — прошептала я, — постарайся задержать дыхание.

Но кашель только усиливался.

— Мне больно, мама, — пожаловалась она.

Я потянулась к стакану на тумбочке.

— Дорогая, попробуй сделать глоточек.

Поднесла стакан к ее губам, и она послушно глотнула.