— Джинджер, — сказала я, — завтра мы уезжаем. Не успеешь оглянуться, как мы уже будем в Торнтоне.

Она ничего не ответила, только продолжала рыдать, уткнувшись в подушку.

— Вставай, Джинджер, — попросила я. — Давай поиграем в карты, как дома. Пойдем, я хочу играть в карты.

Она замолчала и просто лежала не шевелясь. Я снова испугалась.

— Сделай мне горячего шоколада, Джинджер. Поднимайся же, мне нужен шоколад. И ты тоже можешь выпить чашечку. Хочу горячего шоколада, такого, какой ты всегда варишь мне дома.

И, Ниси, она посмотрела на теня так, как никогда в жизни не смотрел ни один цветной, и сказала:

— Пойди и свари себе сама!

Отвернулась, опять всхлипнула и вытерла глаза краем простыни.

Пришлось встать и вернуться к себе. Но все крепко спали. Я так напугана, Ниси, а почему — сама не знаю.

Твоя Виви».

«16 декабря

8 часов вечера

В поезде, по дороге домой.


Мы снова в поезде, и я буквально измотана. Противно рассказывать, чем закончилось наше приключение, но я поклялась ничего от тебя не утаивать и сдержу клятву.

Утром мы проснулись, сложили вещи и спустились к завтраку. У меня ужасно болели глаза, совсем как в ту ночь, когда мы остались у тебя и болтали до утра. Стол накрыли в столовой, и тетя Луиза, охая и ахая над снимками, читала «Атланта конститьюшн». Джеймс-младший, наглый пронырливый хорек, тоже там был.

— Мы хотели искренне поблагодарить вас за то, что позволили погостить в вашем доме и побывать на празднике, тетя Луиза, — пропела Тинси. — Дома все нам будут завидовать.

— Поскорее бы вернуться и все рассказать нашей подруге Ниси, — поддержала ее я.

Каро тоже поблагодарила тетю Луизу. Я хотела добавить еще что-то, но гнусный червяк Джеймс-младший принялся повторять за мной каждое слово.

— Прошу прощения, попугай, что это на тебя нашло? — осведомилась я.

— Пытаюсь усвоить говор деревенских олухов. Уедете, и поучиться не у кого будет, — преспокойно заявил он.

Я взглянула на тетю Луизу в надежде, что она одернет его. Но она как ни в чем не бывало откусила кусочек бисквита и принялась пить кофе. Я попробовала продолжать, но Джеймс-младший не дал мне говорить.

Вдруг из кухни вышла Джинджер, что меня очень удивило. Все это время я ни разу не видела ее в столовой. Представляешь, Ниси, она несла на подносе чашку с горячим шоколадом. Сварила его специально для меня! Джинджер подошла к моему стулу, и я уже хотела поблагодарить ее.

И тут Джеймс-младший снова открыл свою пасть!

— Ниггер, — прошипел он, — кто сказал, что ты имеешь право тащить в нашу столовую свою черную луизианскую задницу? Проваливай отсюда!

Джинджер застыла как вкопанная прямо на персидском ковре. Она не двигалась. Просто смотрела перед собой, словно осталась одна в комнате. Словно никого из нас здесь не было. Я снова взглянула на тетю Луизу, проверить, не врежет ли она Джеймсу-младшему по голове, но эта женщина спокойно продолжала помешивать кофе.

И вдруг с того места, где стояла Джинджер, я услышала дребезжание чашки с шоколадом о блюдце. Потом все как-то случилось сразу, в одно мгновение. Не успев сообразить, что делаю, я схватила свою тарелку и швырнула в Джеймса-младшего. Тарелка лиможского фарфора с яичницей, овсянкой, беконом, бисквитами и инжирным джемом полетела через стол прямо в физиономию маленького двуногого хорька.

— Заткни свою грязную глотку, ты, длинноносый толстомордый маменькин сынок! — взвизгнула я. — Неужели мать не научила тебя приличным манерам?!

И мне показалось, что за какой-то миг до того, как выйти из комнаты, Джинджер покосилась на меня и подмигнула. Не уверена, было это на самом деле или я все это придумала.

Не представляешь, что началось. Тетя Луиза завопила, прибежала другая горничная, а Джеймс-младший заревел. В самом деле заревел, Ниси! И не то чтобы так уж сильно я ему заехала тарелкой. То есть ни крови, ничего такого, если не считать, что он весь в желтках и беконе.

Но тетя Луиза стащила меня со стула и начала трясти — так яростно, что я испугалась, как бы язык не прикусить. А потом она швырнула меня на пол, как игрушку. И, Ниси, по тому, как она трясла меня, я сразу поняла: ей всегда хотелось этого, с того самого момента, как она меня увидела.

Наконец она взяла себя в руки и отпустила меня.

— Вивиан Эббот, отныне ты нежеланная гостья в этом доме! И не только в этом, но и в домах моих подруг! И это после всего, что я сделала для вас троих! Из кожи вон лезла, чтобы показать, как живут цивилизованные люди! И все потому, что брат просил меня за вас. Потому что Тинси уже искалечена Женевьевой, этой лишенной вкуса особой! Старалась изо всех сил, чтобы вы, маленькие провинциалки, не стали посмешищем всей Атланты! Ну так вот, я умываю руки! Возвращайтесь в свое захолустье и продолжайте расти дикарками, не знающими, что такое приличное воспитание! Ничего, кроме стыда и позора, от вас не дождешься! Эме, я немедленно телеграфирую твоему отцу, что не желаю иметь с тобой ничего общего. С тобой и твоей наглой шайкой потаскушек.

— Мы не потаскушки, тетя Лу. Мы я-я! — возразила Тинси так энергично, что Каро зааплодировала.

Но тетя Луиза, словно не слыша, сухо сообщила:

— Я уже говорила: меня зовут Луиза.

«Тебя зовут старая задница», — подумала я, но ничего не сказала, потому что была ее гостьей.

Тетя Луиза велела Уильяму отвезти нас на станцию пораньше, чтобы поскорее убрать из своего дома. Знаешь, Ниси, я плакала и плакала и никак не могла успокоиться. Мне было так плохо! А Каро и Тинси все обнимали и обнимали меня. Когда поезд отошел от перрона и мы в последний раз смотрели на Атланту, то видели ее такой, как тогда, разрушенной, сожженной, заваленной трупами умирающих солдат Конфедерации. И я все время думала, какой измученной и голодной была Скарлетт и как ей недоставало матери.

Я все плакала и плакала, пока вдруг меня не осенило. Ниси, я совсем как мисс Митчелл, которую не пустили в Молодежную лигу из-за индейского любовного танца. И тут я подумала: может, мисс Митчелл знала, что делает, когда танцевала этот танец. Может, она хотела, чтобы ее вышвырнули из клуба, чтобы быть свободной и написать величайшую книгу всех времен.

Да, я решила, что между Скарлетт, мисс Митчелл и мной есть вполне определенное сходство. Все мы терпеть не можем бледных, жеманных, чопорных дурочек. И если это не нравится кому-то из Молодежной лиги, что ж, тем хуже для них.

С любовью

Вивиан (помни, читается как «Вивьен»)».

«Позже

12.07 утра


Ниси!

Мы пересекаем штат Алабама. Я отправилась в вагон для цветных посмотреть, что поделывает Джинджер, и принести ей кока-колы. И не поверишь, но она развлекалась на всю катушку! Курила сигареты, жевала жвачку, прикладывалась к ходившей по кругу бутылочке и играла в карты с компанией цветных. И при этом хохотала во все горло, но, завидев меня, улыбнулась и сказала!

— Мы едем домой, малышка! Ну разве не хорошие новости?

— Еще какие! — согласилась я и отдала ей кока-колу.

— Спасибо, детка, — кивнула она и глотнула сначала колы, а потом того, что было в бутылке.

— Джинджер, — сказала я, — ты ведь знаешь, что леди не курят, не пьют и не жуют жвачку в обществе незнакомых людей.

Джинджер посмотрела на остальных, и все засмеялись словно старые друзья.

— Миз Виви, — объяснила она, — старой Джинджер ни к чему беспокоиться о таких вещах. Она не леди и никогда не будет леди. Это твоя проблема, детка. Это твоя проблема.


Ниси, довольно с меня путешествий. Скорее бы оказаться дома. Я люблю тебя. Мы все тебя любим. И нам одиноко без тебя. Сегодня Каро сказала, что ты немного похожа на Мелани. Не думаю, что это так. Но все равно люблю тебя, как Скарлетт, которая поняла, что любит Мелани, только когда та умирала. Ты наша кровная сестра, помни это, а кровные сестры не уезжают друг от друга надолго, как бы тоскливо ни звучали паровозные гудки в ночном воздухе.

С вечной любовью

Виви».

11

Сидда аккуратно сложила письма и спрятала в пакет. А когда встала, голова немного закружилась. Ее охватило ощущение нереальности, в точности как бывает, когда выходишь на солнце из полутемного кинотеатра. Оглядев комнату с удобной мебелью, типичной для северо-запада, и фамильными фотографиями на стенах, она вдруг почувствовала себя чужой. Волна ностальгии впервые за несколько лет нахлынула на Сидду. Она нагнулась к лежавшей на диване Хьюэлин и почесала ей брюшко. Хьюэлин заворчала, перекатилась на спину и раскинула лапы, требуя новых ласк. Сидда пробурчала что-то, подражая собаке, и потерла курчавые уши. Как получается, что кокер никогда не теряет добродушия и жизнерадостного настроя? Так готов любить и принимать любовь?

— Пойдем, подруга, — позвала Сидда. — Пора гулять.

Они пошли в лес, густой и старый. Было только четыре часа дня, но тучи нависли так низко, что казалось, уже наступили сумерки. Сидда вдруг задалась вопросом, действительно ли поваленные деревья, мимо которых они проходили, лежат здесь уже несколько веков?

Она остановилась у одной из табличек Службы национальных парков, гласившей: