В конце месяца маркиз вернулся в Париж и, узнав о приезде Боваллета, недолго думая, пнул своего мажордома за то, что тот позволил такому дорогому гостю остановиться не в доме самого маркиза, и отправился за сэром Николасом.

Боваллет нашел себе жилье неподалеку от Сены. Его вполне устраивало такое жилище, но Джошуа продолжал бормотать невнятные жалобы и видел в каждом из приходивших к хозяину веселых сотрапезников только католических шпионов. Варфоломеева ночь[66] еще слишком свежа в памяти простого англичанина, говаривал он.

Маркиз, гибкий и проворный, блистая роскошным нарядом, и молодостью — он был на год старше самого Боваллета — шумно ворвался в его комнату и крепко обнял родственника с множеством восклицаний и упреков. Прошло немало времени, прежде чем Боваллет смог заговорить о своих делах, ибо маркизу надо было прежде рассказать все новости, задать множество вопросов и вспомнить немало приключений, которые они вместе пережили. Когда маркиз услышал, что Боваллету нужен французский паспорт для поездки в Испанию, он воздел руки вверх жестом отчаяния и закричал:

— Невозможно! Полчаса спустя он сказал:

— Ну-ну, может быть! Но это безумие, подлог, а ты просто негодник, что просишь меня об этом!

Через неделю он принес кузену паспорт и на вопрос Боваллета, как ему это удалось, он только неопределенно хмыкнул. Паспорт был выписан на имя некоего мосье Гастона де Боваллета, которому давалось право путешествовать за границей. Боваллет узнал, что этот Гастон был одним из кузенов маркиза, и ухмыльнулся.

— Но будьте осторожны, мой друг! — предостерег его маркиз. — Смотрите, не повстречайтесь в Мадриде с французским послом, ведь он знает и Гастона, и всех нас. Прошу вас, будьте осторожны! Ох уж это путешествие в Испанию! И с вашим именем! Подлинное безумие! Невероятный каприз!

— Basta, basta! — ответил сэр Николас, внимательно разглядывая паспорт.

И теперь, направляясь к югу, он думал, что этот паспорт вполне мог обеспечить ему беспрепятственный пропуск на границе, но мог стать и причиной его разоблачения в Мадриде. Николас ехал молча, сокрушенно раздумывая над этим, но вскоре опять поднял голову, словно отбрасывая заботы, и пришпорил лошадь. Джошуа, который следовал за ним смиренной трусцой, вел за собой вьючного коня. Он увидел, как хозяин исчез в облаках пыли и покачал головой.

— Наше последнее путешествие, — проговорил он и ударил своего конька. — Чума бы забрала всех женщин! Шевелись, кляча!

Они не очень торопились, ибо сэр Николас не хотел загонять приобретенную им в Париже лошадь. Это было благородное животное, и он очень полюбил ее. Они медленно продвигались к югу, останавливаясь в трактирах вдоль почтовой дороги, и наконец подъехали к одинокому трактиру, откуда всего полдня пути отделяло их от испанской границы. Трактир находился в убогой деревушке, путешественники не слишком часто заглядывали туда. В последней большой таверне они не остановились, потому что Джошуа разнюхал, что в ней лежит больной с заразной лихорадкой. Солнце стояло еще высоко, день был теплый, и Боваллет согласился ехать дальше.

Никто не вышел им навстречу в этом забытом Богом месте, и Джошуа принялся барабанить в дверь и кричать. Хозяин с кислой миной появился на пороге, но, увидев богато разодетого дворянина, смягчил свое недовольство и поклонился чуть ли не до земли. Конечно, у него есть комната для монсеньора, если только монсеньор снизойдет до этих убогих апартаментов.

— Снизойдет, — ответил сэр Николас. — Скажи-ка, любезный, а есть у тебя выдвижная кровать?[67] Так пусть ее поставят в моей комнате для моего слуги. — Он спрыгнул с седла и остановился, ласково поглаживая кобылу. — Ах ты, моя красавица! — Это была черная, как смоль, быстроногая лошадь с мощными конечностями и мягкими, теплыми губами. — Позаботься о ней, Джошуа!

Он потянулся, браня себя за усталость. Хозяин открыл дверь и, кланяясь, проводил гостя в общую комнату с низким потолком. Боваллет послал его принести вина и понюхал воздух. В помещении было душно, виной тому, очевидно, была накопившаяся по углам грязь. Он подошел к окну и с рудом открыл его, чтобы впустить внутрь свежий воздух. Вернувшийся хозяин покосился на открытое окно и что-то пробормотал сквозь зубы. Они уже ужинали, поглощая скудную местную трапезу, вызвавшую немало ядовитых замечаний Джошуа, когда во дворе послышалось цоканье подков ведомой на поводу лошади. Спустя минуту дверь распахнулась, и в комнату влетел разъяренный молодой человек.

Одет он был богато, но его костюм был сильно запылен. Он сердито посмотрел на Боваллета, уселся за стол и закричал, требуя хозяина. Едва только хозяин появился, как молодой человек разразился яростной речью. Жалобам его не было конца. Начал он с обилия пыли на дороге, от которой он чуть не задохнулся. Затем он упомянул больного, находившегося в большой таверне на почтовой дороге в нескольких милях отсюда. Последней же соломинкой стала для него захромавшая лошадь. Он немедленно потребовал привести ему другого коня.

Высказав все это, молодой человек сбросил плащ, потребовал ужин и откинулся на спинку стула.

Что касается лошади, то решить проблему хозяин трактира был не в силах. Он объяснил своему новому гостю, что в его конюшне нет верховых лошадей, как нет их и в маленькой деревушке.

Мосье должен послать в ближайший город, он располагается в нескольких милях назад по почтовой дороге.

При этих словах мосье выругался и заявил, что он не может терять времени и рано утром непременно должен пересечь границу. Хозяин ничего на это не ответил и, пожав плечами, повернулся, чтобы уйти. Однако незнакомец схватил его за ухо.

— Слышишь, ты! Лошадь, и побыстрее! — прорычал он.

— Я не держу лошадей, — повторил хозяин, высвобождаясь и потирая ухо. — В моем сарае только две лошади, но обе они принадлежат этим господам.

Тут мосье обратил, наконец, внимание на Боваллета, который все это время пытался разгрызть жесткого рябчика. Он слегка поклонился. Сэр Николас поднял бровь и кивнул, удивляясь тому, что молодой господин не слишком-то вежлив.

— Желаю вам доброго вечера, мосье, — молодой джентльмен старался скрыть свое плохое настроение. — Как вы, возможно, уже слышали, меня постигло несчастье.

— Да, по правде говоря, весь дом уже слышал об этом, — ответил сэр Николас и налил себе еще вина.

Мосье прикусил губу.

— Мне срочно нужна лошадь, — заявил он. — Я был бы счастлив приобрести любую из ваших кляч, если вам будет угодно продать ее.

— Тысяча благодарностей, — ответил сэр Николас.

Лицо незнакомца просветлело.

— Вы сделаете мне это одолжение?

— Увы, мосье! Я не могу этого сделать, — сказал сэр Николас, в чьи планы не входило расставаться с лошадьми.

Это показалось юноше последней каплей. Кровь ударила ему в голову, но он превозмог свою ярость и продолжал упрашивать, хотя и очень неохотно. Сэр Николас откинулся на стуле и засунул руки за пояс, насмешливо глядя на молодого француза.

— Мой дорогой мосье, советую вам быть терпеливее, — сказал он. — Утром вы сможете послать в город и приобрести новую лошадь. Расставаться с моими у меня нет охоты.

— Купить одну из этих кляч, — фыркнул француз. — Не думаю, что они могли бы подойти мне, мосье!

— Мне-то они точно не подойдут, в этом я совершенно уверен, — ответил сэр Николас.

Француз посмотрел на него с явной неприязнью.

— Я уже сказал вам, мосье, мне срочно нужна лошадь.

Сэр Николас зевнул.

Тут француз опять разразился бранью и жалобами. Он кусал ногти, бросал по сторонам свирепые взгляды и, не переставая, ходил по комнате.

— Вы обращаетесь со мной неподобающим образом! — бросил он через плечо.

— Да неужели! — иронически поинтересовался сэр Николас.

Мосье еще раз прошелся по комнате, проглотил какие-то слова, готовые сорваться у него с языка, и изобразил на лице улыбку.

— Я не буду ссориться с вами! — сказал он.

— Да, вам бы это показалось слишком трудным делом, — согласился сэр Николас.

Мосье открыл было рот, снова закрыл его и с усилием сглотнул. — Позвольте мне разделить с вами кров, — произнес он наконец.

— С большим удовольствием, мой мальчик, — отвечал сэр Николас, напряженно сверкнул глазами.

Однако француз, казалось, отбросил в сторону свое плохое настроение. Он сообщил, что решил подождать до утра и приобрести новую лошадь в городе. Больше всего его огорчало, что переход через границу теперь для него задерживался дня на два, а то и больше. Насколько он мог припомнить, город лежал в нескольких лигах назад по почтовой дороге, но нечего было расстраиваться. Он поднес Боваллету полный кубок.

Ужин подошел к концу, и тут французом снова овладело беспокойство, он стал жаловаться на скудость развлечений, обругал тусклый свет, который бросали две сальные свечи, и под конец предложил Боваллету сыграть в кости, если только такое удовольствие могло понравиться его сотрапезнику.

— Ну, что же, отлично, — ответил Боваллет и хлопнул по столу пустой кружкой, призывая хозяина. Принесли кости, на столе появился новый кувшин вина, вечер стал казаться веселее.

Кости загремели в стаканчике.

— Называйте очки! — сказал француз. Боваллет назвал число и бросил кости. Мосье погремел костями и тоже бросил. Монеты покатились по засаленному столу, принесли еще вина, и двое мужчин склонились над столом, поглощенные игрой.

Вечер и в самом деле прошел довольно весело. Свечи уже догорали в грубых подсвечниках, вино подходило к концу, монеты быстро переходили из рук в руки. Наконец одна из свечей, затрещав, окончательно оплыла и погасла. Боваллет отодвинул стул и провел рукой по лбу.

— Хватит! — сказал он немного хрипло. — Бог мой, неужто уже пробило полночь? — Он нетвердо встал и потянулся, подняв руки над головой. От такого движения он слегка качнулся и засмеялся. — Напился! — проговорил он и снова рассмеялся, покачиваясь на носках.