Вечером я все-таки заявилась к маме. Недолго мялась, но все же поинтересовалась ее прошлыми отношениями с Борисом Игнатьевичем. Она и не думала отнекиваться:

– О, а ты про это откуда узнала? Да не было ничего серьезного. Боря красиво ухаживал, букеты присылал – я тебе говорила, что от выпускников, в рестораны пару раз сходили…

– Ого, Боря? – удивилась я, ни разу от нее такой фамильярности не слышавшая. – И что же потом произошло?

– Да ничего не произошло. – Она пожала плечами. – Ты в восьмом классе училась, да и у него двое мальчишек. Стасик вообще шебутной был, сладу с ним никакого. Трудный ребенок, в те времена еще слишком остро переживавший смерть матери. Это не очень просто – воспитывать детей в одиночку, но намного сложнее – заявлять неготовым к такому детям, что у них теперь есть отчим и мачеха.

– Мам, ты думаешь, что я была бы против? – Я накрыла ее руку своей. – Да я к Борису Игнатьевичу всегда с уважением относилась!

– Нет, я так не думала. Просто перемены в личной жизни сразу такого количества людей можно проводить только при условии сильных чувств. А иначе зачем тужиться? У нас с Борей были теплые отношения, но на самом деле ничего общего в интересах. Даже близко не было к тому, что я чувствовала с твоим папой. Мне рабочий процесс в деканате интереснее, чем его благосостояние, а он только о бизнесе, об инвестициях, о поездках… Слишком самоуверенный, слишком зацикленный на результатах и победах. Ты меня знаешь, доча, меня другой тип людей привлекает – созерцатели, способные полтора часа вещать о прочитанной книге. Сослалась на то, что не хочу травмировать детей, Боря сразу тактично отступил. Вот и все отношения, если их так можно назвать.

Я кивнула, тем подчеркивая, что она не обязана дальше объясняться, если не хочет. Но закончила:

– Ты у меня красавица, мам. И если вдруг найдешь себе мужчину по душе, то я буду только за!

– Да я тебя тогда и спрашивать не стану! – рассмеялась она.

А я с удовольствием отметила, как мы все-таки с ней похожи – принципиальные, целостные и не способные раскидываться чувствами на каждого встречного самоуверенного самца. Притом это никак не отражается на результатах и победах в собственной работе, уж мою маму никто не упрекнет в том, что она негодный специалист.

Глава 5. Мое кунг-фу сильнее твоего кунг-фу

Разумеется, на работе я притихла и к Стасу не придиралась. На моем месте было разумно притихнуть, чтобы дать остальным возможность забыть мой последний прокол. Но если дело не касалось работы, то я позволяла себе некоторые послабления:

– Стас, как ты думаешь, почему моя кружка утром стояла в моем ящике за тремя стопками бумаги, четырьмя папками с отчетами и запиской «Не смей брать мои вещи!»?

– Не знаю. Чтобы не пылилась?

– Не-е-ет. Еще попытка!

– Полька, у меня день рождения тридцатого числа. Сможешь использовать этот повод, чтобы вручить мне кружку и притом не быть заподозренной в личных мотивах!

– Тридцатого? – обрадовалась Ольга.

Но я на нее внимания не обратила:

– Я бы давно тебе ее вручила без повода, но поняла, что это не остановит посягательств на мою. Смысл же не в этом.

– О-о… ты меня так хорошо изучила, что страшновато становится. И ведь реально, не остановит. Гребаная сталкерша! Прекрати читать мои мысли!

– У некоторых такие сложные мысли, что труда не составляет. Все две.

Настя вздохнула и прервала его очередную реплику:

– Ребят, вы уже плюньте на старые обиды и поцелуйтесь! А то от ваших искр я сосредоточиться не могу!

– А мы уже, – огорошил всех Стас признанием. – Нам не понравилось, потому спасибо за предложение, но уже проверено и не помогло. Помнишь, Полька, как на новогодней вечеринке ты меня изнасиловала своими губехами? Я три года в Сорбонне у психолога наблюдался, но до сих пор вздрагиваю. А отомстить-то смог всего лишь эксплуатацией кружки.

– Не так все было! – ответила и отвернулась к компьютеру. – Ты поцелуй от плевка не отличаешь?

Он, конечно, не мог оставить последнее слово за мной:

– Ага, налетела, повисла, прижалась и как давай всеми мышцами лица вращать. На нас ее парень смотрит, ни стыда ни совести, а я в ауте. Уж от кого, но от Полиночки Андреевночки Луговой, главного светоча всего высшего образования и образца благовоспитанности, я подобного не ожидал.

– Не так все было, – повторила я тише.

Девчонки, к счастью, рассмеялись, уловив, что он явно преувеличивает. А я занялась работой. Да и монитор не осуждал меня за искривленное от злости лицо. Но они все продолжали обсуждать нетрудовые вопросы – в этой легкости отвлечения на пустую болтовню заключается самый главный недостаток женских коллективов:

– Ну, может, неправильный момент выбрали! А мы отвернемся и Ванечке не расскажем. Да не обижайся, Полин, мы ведь шутим!

– Стас, а у тебя девушка-то есть?

– Как же ей не быть? Машенькой зовут. Весной свадьбу намечаем.

– Как здорово! Хоть бы фотку показал, интересно же глянуть.

– Завтра сфотаю, послезавтра принесу.

– Ой, Евгений Михайлович, конечно, работаем, а не трындим…

Было все не так, конечно, а я тот случай никогда всерьез не анализировала. Институтская дискотека, вполне себе приличная и почти безалкогольная – ну, за исключением тех студентов, кто с собой принес и от кураторов скрыл. Мне тогда Сашка очень нравился. Я танцевала в общей мешанине, давая ему возможность насладиться зрелищем и определиться с симпатией ко мне.

И вдруг меня резко развернули, взяв за талию, а я даже чьего-то приближения за спиной не почувствовала. Я уж было подумала, что Сашка наконец-то созрел. Но руками за плечи парня зацепилась не потому, а чтобы не упасть после крутого виража. Стас меня поддержал, дал возможность восстановить равновесие. И через секунду мы почему-то поцеловались. Не было ни единой причины и никакого желания. Скорее всего, сработал набор миллиона случайных факторов. Я после разворота могла спонтанно потянуться к нему, а он мог спонтанно потянуться ко мне, чтобы держать крепче и не позволить крутиться дальше. Миллион случайных факторов привел к тому, что мы мазнули друг по другу губами. Это был не поцелуй, конечно, а секундное касание чьей-то кожи к моей. Всё, обсуждения не стоит! Я сразу отшатнулась и заверещала:

– Отпусти!

Но он держал и как будто даже еще сильнее сдавил руки на талии.

– Отпусти, придурок! Ты что творишь?

– Это ты что творишь? – ответил Стас заторможенно. – Я тебя просто напугать хотел.

– Напугал! И теперь мне хочется зубы почистить!

– А зубы тут при чем? – он тоже разозлился. – Зубы вроде не участвовали.

– Отпусти!

Но он все держал – ровно столько секунд, сколько потребовалось для того, чтобы Сашка, который до этого наблюдал за мной и собирался подойти, исчез с радаров. Навсегда исчез, если уж вспоминать всю историческую точность. Как и остальные нерешительные докладчики конференций, которые или собственными глазами видели, или им донесли всеведущими сплетнями. И когда я план отморозка осознала, то вывернулась и попыталась залепить пощечину. Ушлепок увернулся, чем разъярил меня еще сильнее – не дал выхода эмоциям.

– Как же ты мне противен! – орала я, но вряд ли нас могли расслышать другие парочки из-за громкой музыки.

– А ты мне не противна, думаешь? Слушай, да я… А я сейчас догоню его и все объясню!

Ну, он догнал и объяснил, как мне потом рассказала Сашкина одногруппница, поглядывая на меня с неприязнью. Стас заявил, что ничего такого между нами нет, а пара постельных эпизодов не считается – мало ли, что случается между сыном Стрельцова и деканской дочкой, когда мы так часто ночуем друг у друга. Вот во время танца и сработал рефлекс, на который и внимания обращать не стоит. Сашка после таких откровений, говорят, снова заикаться начал, а ведь думал, что два года, как от такой напасти избавился.

Уж разумеется, бегать и опровергать это заявление с моей стороны было глупо. Собственно, тот его поступок я и посчитала самым неприятным, после чего уже не стеснялась в методах. И вот, он теперь это вылил в виде смешной байки, которой вряд ли кто-то поверил из-за накрученности сюжета. Но мне все равно стало неприятно, почти как в тот самый день.

После рабочего дня Стас меня окликнул с парковки и зачем-то направился наперерез.

– Тебе не кажется, что мы сегодня совсем мало ругались, Луговая? У меня чувство незавершенности процесса. Давай минут пятнадцать постоим, после чего ты позеленеешь и бросишься в драку. Вот тогда я гарантированно сегодня спокойно усну.

– Постояла бы хоть час, пока тебя до красных пятен на лице не доведу, но прости, у меня другие планы на вечер.

– А-а, Ванечка? – Стас улыбнулся так, будто сильно сомневался в существовании Ванечки. – Тот самый, от кого жухлый букетик?

Я улыбалась ему так же лучезарно, как он мне.

– Постоянно забываю, что в том мире, из которого ты вылупился, чувства оцениваются стоимостью подарков. Бедный, несчастный, морально незрелый идиот, которому приходится покупать симпатию женщин только охапками самых дорогих роз!

– Да брось, какие розы? Я до такой слюнявой ваты еще ни разу не опускался.

– Не удивлена. А теперь дай пройти, Стас. Твой брат очень явственно намекнул, что я могу обвинить тебя в сексуальных домогательствах при малейшем поводе. Так не буди во мне зверя – я и так едва держусь, чтобы шансом не воспользоваться.

– Не, в этом не обвинишь, – он заявил уверенно, и даже улыбка не померкла.

Я удивилась:

– Почему же?

– Потому что для начала тебе пришлось бы меня спровоцировать. Притом хорошо так спровоцировать, тебе ли не знать, что я поведусь, только если буду совсем не в себе? А тебя от одной мысли колбасит.