– О, боже! – воскликнула Лаура. – Не в моде, но мне подойдет?

Месье Ля-Пьерр поспешил ее успокоить.

– Мадемуазель, вы дама, предпочитающая моде свой собственный стиль, а это – редкое качество. Выглядеть à la mode [9], то есть следить за последними моделями шляпок и платьев легко, это сможет любая. Mai le vrai style [10] – дар божий, – с поклоном сказал парикмахер.

Лаура несказанно удивилась столь высокой оценке ее скромной манеры одеваться, неожиданно возвышенной до „собственного стиля“.

– Merci, – поблагодарила она.

Месье Ля-Пьерр улыбнулся и продолжал:

– У вас есть здравый смысл, мадмуазель. Вы никогда не польститесь на однодневное шуршание тряпки и безвкусные украшения.

Когда он ушел, Лаура внимательно изучила в зеркале свою новую прическу и осталась ею довольна. При более короткой длине волосы стали круче завиваться и лежали лучше. Один своенравный завиток надо лбом ускользал от остальных и кокетливо трепетал у виска, и вся густая масса локонов весело раскачивалась при движении. Лаура почувствовала себя моложе.

Затем она обратила внимание на свое платье из однотонного голубого шелка. Погода не была еще достаточно тепла, чтобы перейти на узорчатый муслин. Строгий покрой платья повторял линии тела, но не был выполнен в стиле императрицы, который она находила ужасным – если у дамы тонкая талия, к чему скрывать ее под одеянием, похожим на мешок?

Да, ее платье было достаточно привлекательным, но слишком уж простеньким. Ему не хватало изюминки, которая выделила бы ее из толпы. Оливия, взглянув на унылый туалет своей кузины, протянула ей тонкую золотистую шаль.

– Накинь на плечи, – предложила она, – это оживит твой наряд.

Лаура накинула, но ей не понравилось, как лежит шаль на плечах. Она опустила ее ниже к талии, потом еще ниже, пока шаль не оказалась на бедрах. Вот так – совсем другое дело! Она завязала шаль узлом, и бахрома на концах спустилась до колен.

– Выглядит очень странно, – сказала Оливия.

– Я уже не в том возрасте, чтобы переживать из-за своей внешности, – ответила Лаура, передернув плечами. – Если столь старое существо, как я, не будет выглядеть немного странно, на него никто не обратит внимание.

– Ты прежде говорила, что выглядеть не так, как остальные, вульгарно, – напомнила Оливия.

– Да, но это – последнее утешение и надежда привлечь к себе внимание. В твоем возрасте нет нужды в подобных уловках. О, какая у тебя изящная прическа, ты не находишь?

Оливия отвлеклась на комплимент. Еще большее удовольствие она получила от похвалы мистера Медоуза, когда днем он доставил на суд баронессы очередной экипаж.

– Прекрасная прическа, баронесса, – сказал он.

Оливия вспыхнула от охватившего ее приятного чувства и ответила:

– Кузина Лаура тоже уложила волосы иначе.

– Очень красиво, – послушно сделал комплимент и Лауре Медоуз, но Оливия заметила, что первенство отводится все же ей, и поняла, что Лаура не так уж цепко захватила мистера Медоуза, как это себе вообразила.

На Чарльз-Стрит с Медоузом обращались как со старым другом семьи: ему пришлось отвезти дам на прогулку в парк и возвратить домой к чаю.

Новая карета представляла собой ландо темно-зеленого цвета с разъемным верхом, который можно было опускать в солнечные дни и поднимать, если погода портилась. Туго набитые сидения были из бархата, а дверцы украшены позолотой. Оливии полюбился экипаж с первого взгляда. Единственным его недостатком была мягкость спинок сидений.

– Очаровательно! – пронзительно вскрикнула баронесса. – Вы такой молодец, мистер Медоуз! Вы нашли именно то, что я хотела!

– Это мисс Харвуд подсказала подыскать экипаж, похожий на коляску леди Сифтон.

– Но нашли его вы! Тетушке придется пользоваться своей „душкой-откидушкой“, – добавила она, окончательно решив судьбу покупки.

Ценой Оливия не удосужилась поинтересоваться, а когда мистер Медоуз назвал цену, она не обратила на нее внимание

– Я куплю именно этот экипаж. А впряженные лошади продаются вместе с ним? Их серая масть необычайно сочетается с зеленым, и они подходят к этому ландо больше, чем мои ломовые лошадки, тянущие берлину: берлина ведь тяжела.

– Я одолжил лошадей у знакомого. Его одолевают кредиторы, и потому он продаст их задешево.

– Зайдите к тетушке, она выпишет чек. Теперь вам осталось лишь подыскать мне скакуна, и я постараюсь не докучать вам больше просьбами.

– Как, разве вы забыли, что я должен еще отвезти вас в цирк Астли и зверинец Эксетера? Надеюсь, вы также позволите мне сопровождать вас на прогулках, – с приятной поспешностью добавил мистер Медоуз.

– Мы будем счастливы вашей компании, не так ли, Лаура? – обратилась к кузине Оливия.

– Тогда мне надо нанять верховую лошадь, – бесцветным голосом произнесла Лаура.

Быть может, ей понравились бы еще стремительные скачки за городом, но медлительная тряска по Роттен-Роу не представлялась ей интересной.

– Но если мистер Медоуз сможет сопровождать тебя, Ливви, тогда я, возможно…

– Нет необходимости нанимать лошадь, – сказал Медоуз. – Моя тетя с удовольствием предоставит в ваше распоряжение своих лошадей, если вы, как-нибудь, решите присоединиться к нам с баронессой.

Во время прогулки в Гайд-Парке Оливия продолжала радоваться новому экипажу и тому, что ливреи ее лакеев удачно сочетаются с цветом ландо – лакеи Пильмуров испокон веков носили зеленое. Кроме того, как оказалось, зеленый был любимым цветом баронессы. А не думает ли ее кузина, что дорожный костюм с медными пуговицами также превосходно подойдет к экипажу?

Однако Лаура не думала, что почти салатовая свежесть лакейских ливрей и режущий глаза цвет костюма сочетаются с темно-зеленой каретой, но прежде, чем она успела вымолвить хоть словечко, Медоуз рассыпался потоком похвал и комплиментов вкусу баронессы, так что она решила промолчать.

Его необоснованно бурные одобрения окончательно убедили Лауру в том, что она уже стала подозревать, мистер Медоуз стремится добиться расположения Оливии. Его сдержанное замечание, что Лаура может присоединиться к их прогулкам с баронессой „как-нибудь“, подводило окончательную черту. Он хотел побыть наедине с Оливией. Лаура удивилась, как же она смогла посчитать его дружелюбие интересом к себе. Сколь простодушна она была, полагая, что мистер Медоуз, всегда державшийся слегка надменно, вдруг ни с того, ни с сего заинтересовался ею. Конечно же, все его мысли были обращены к баронессе! Лауре вскружили голову похвалы месье Ля-Пьерра, но ничего не значащие комплименты парикмахера – долг человека его профессии.

В то время как двое оживленно болтали и в их болтовне было больше кокетства, чем здравого смысла, Лаура размышляла над требованиями Хетти Тремур к будущему супругу Ливви: „приятный собой, здоровый, неиспорченный, рассудительный, он должен согласиться уехать в Корнуолл и при этом не рваться каждый год в Лондон, нежелательно, чтобы Ливви покидала свое имение, и, кроме того, у него должна быть деловая хватка, на руднике полно работы“.

Медоуз казался подходящим кандидатом. Его имение не шло ни в какое сравнение с имением баронессы, и он не стал бы отказываться от переезда в Корнуолл, где считался бы самым почтенным джентльменом в округе. Надеяться, что кто-либо из более достойных лордов согласится на переезд, не было смысла. У всех были свои дела и собственные интересы, и все они, разумеется, не намерены были покидать Лондон. В довершение всего, Оливия, похоже, увлеклась Медоузом. Притяжение возникло при их первой встрече. Лаура считала, что для Оливии было возможно найти себе более благородного джентльмена, но так как баронессе Пильмур не нужны были ни деньги, ни имение, ни титул, то она могла себе позволить выйти замуж за кого хочет.

Лаура мысленно попрощалась с мистером Медоузом, причем без сожаления. Надо будет намекнуть Оливии, что для нее мистер Медоуз действительно всегда был только другом.

Они объехали парк и решили немного пройти пешком. Был один из тех прекрасных весенних солнечных дней, когда воздух теплее, чем летом, а ветви деревьев даже не колышутся от ветерка.

У Лауры появилось чувство, что Медоуз выбрал для остановки не случайное место. Он предложил выйти из кареты в северо-восточной части парка, несмотря на большое скопление карет. А как только они вышли, он принялся озираться, как бы отыскивая кого-то в толпе.

Вскоре мистер Медоуз издал фальшивый возглас удивления:

– Бог мой, это же лорд Хайятт! Помните, мы познакомились с ним вчера в Сомерсет-Хаус, баронесса?

Теперь большинство высказываний мистера Медоуза начинались или заканчивались словом „баронесса“. Лаура почувствовала, что ее роль свелась к роли простой компаньонки, и ее возмутило, что она потеряла собственную значимость.

Хайятт, улыбаясь, подходил к ним, снимая на ходу шляпу. Он поклонился дамам, и солнце заиграло на его волосах, похожих на спелую пшеницу. Оно окружило его голову нимбом, как у святого, на кого, однако, он мало походил. В его глазах светилось озорство. Лауре стало ясно, что об этой встрече джентльмены договорились заранее. Она догадывалась о причине.

– Баронесса, – улыбнулся художник и повернулся к Лауре, – мисс…

– Харвуд, – пришел на помощь Медоуз.

Лаура не посчитала нужным сделать реверанс. Она ограничилась кивком.

Медоуз уступил Оливию лорду Хайятту, а сам с Лаурой немного отстал, когда они двинулись по дорожке.

– Вы подстроили эту встречу? – спросила Лаура.

– Я оставил ему записку, предложив прогуляться, его не было дома, когда я заходил. Я не был уверен, что он придет, и потому не предупредил.

– А для чего вы решили его пригласить, мистер Медоуз? Не думаю, что устраивать нам рандеву с подобным человеком благородно с вашей стороны.