Джоан Смит - Босоногая баронесса

Оливия съежилась в своем домино и обратилась к Анжеле:

– Давай уедем, пока не появился констебль.

– Мы не можем уйти сейчас! Начинается самое интересное, завтра будет что вспомнить!

Анжела сорвалась с места, чтобы получше рассмотреть драку. Оливия же боялась присоединиться к дамам, криками подбадривавшим дерущихся. Их произношение не оставляло сомнений, из какого они круга. Но когда какой-то франт скользнул на пустовавший стул за ее столиком и стал делать ей неприличные предложения, Оливия нашла в себе мужество пробраться к Анжеле.

Она видела Ярроу, растянутого на полу. Из его носа шла кровь. Оливию охватила волна жалости, недостаточно сильная, однако, чтобы бросить ее к нему. Когда же он, пошатываясь, встал на ноги и свалил на пол также шатающегося великана, а затем рухнул на него без сил сам, баронесса почувствовала отвращение. Ее единственным желанием было уйти и никогда больше не видеть ни Ярроу, ни Пантеон. На что она рассчитывала, приезжая сюда? Изо всех сил она потянула Анжелу за собой.

– Вызовем карету! – умоляла Анжелу баронесса.

– Отстань! – насмешливо ответила Анжела. – Не порти удовольствие!

В отчаянии Оливия огляделась в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо Она готова была броситься на шею первому, кого узнает. Но вскоре она поняла, что посетители Пантеона не бывают в светских салонах. Мужчины с интересом пялились на драку, а женщины, назвать которых „леди“ у Оливии никогда бы не повернулся язык, смеялись. Зачем она приехала в Пантеон!

Ей ничего не оставалось, как уйти одной и попытаться разыскать свободный кэб. Но у нее не было денег, чтобы расплатиться с возницей! Она решила оставить свое кольцо с жемчугом, чтобы потом его выкупить.

Оливия повернулась в поисках лестницы и тут увидела быстро приближающихся трех полицейских с Боу-Стрит. О, боже! Что же будет? Неужели она, навеки опозоренная, окажется в арестантской?

Лауре танец не принес удовольствия. Она не любила контрданс. Ей хотелось, чтобы молодые люди восстали против старинного танца подобно тому, как пожилые дамы подняли настоящий бунт против не так давно вошедшего в моду вальса. Контрданс приводил в беспорядок прическу, а лицо после него становилось красным до неприличия. Но все ли дамы чувствовали то же, что и она? Или же истинная причина ее недомоганий была в том, что Оливия, по всей видимости, что-то замышляла – иначе зачем она увела Хайятта в конец зала за колонны?

По окончании контрданса Лаура хотела подняться наверх, чтобы привести в порядок волосы, но еще больше, чем поправить прическу, ей был необходим бокал вина, чтобы охладиться.

Ее партнер по контрдансу проводил Лауру к буфетной. Но сделав пару шагов, Лаура раскаялась в том, что пришла сюда. В буфетной сидел Хайятт. Более того, он разговаривал с Медоузом! Они оба взглянули на нее – и как! Лаура поняла, они беседуют о чем-то очень значительном и серьезном. Она поискала рыжеволосую головку Ливви.

Баронессы рядом с Хайяттом не было, и у Лауры стало несколько легче на душе. Волна надежды поднялась и схлынула, как только она заметила хмурое выражение лица Хайятта. Что бы Ливви не сделала, поступок баронессы явно его возмутил.

– Может быть, вы закажете для меня бокал вина, мистер Тальбот, и будете столь любезны, что принесете его мне? – попросила Лаура сопровождавшего ее джентльмена. – Я буду ждать в большом зале за дверью.

– Очень благоразумно! Здесь душно! С удовольствием принесу.

Лаура вошла в танцевальный зал и опустилась на первый же свободный стул, заломив в тревоге руки. Она даже представить себе не могла, что же такое выкинула Оливия, отведя Хайятта за колонны. Неужели она сказала что-либо вроде: „Кузина Лаура тоскует страшно с тех пор, как вы прекратили за ней ухаживать! Почему бы вам не пригласить ее на танец?“

Лауру мучили сомнения, не последует ли за ней Хайятт в большой зал, но сомнения мучили Лауру недолго: мистер Тальбот еще не вернулся, как в дверях показалась высокая фигура Хайятта. Он бегло осмотрел зал. Лаура сжалась, стараясь занять как можно меньше места в пространстве в надежде, что он не заметит ее. Да и ее ли он ищет?

Хайятт заметил Лауру и быстрым шагом направился к ней. Стремительность его походки наводила на мысль о безотлагательности дела. Но первые слова, которые он произнес, подойдя к ней, оказались совсем не теми, что ожидала Лаура.

– Вы не видели баронессу? – спросил он.

– Нет, последний раз я видела ее танцующей с лордом Тальманом, затем она отошла с вами в конец зала.

– Со мной она перекинулась парой слов, потом исчезла. Медоуз подозревает, что она одурачила вас обоих и уехала с Ярроу. Он также исчез.

Лауру охватил страх.

– О, боже! Я надеялась, что у них с Ярроу все кончено, он не появлялся целую неделю! Возможно, она наверху. Я пойду посмотрю.

Лаура поднялась, но прежде чем выйти из зала, добавила:

– Спасибо, что сказали мне об этом, лорд Хайятт!

– Дайте мне знать, если она наверху.

– Конечно, – ответила Лаура и стремительно направилась к лестнице.

Когда минуту спустя вернулся Тальбот со стаканом вина, Хайятт объяснил ему, что мисс Харвуд почувствовала слабость и ушла наверх. Разумеется, Лаура и Медоуз желали сохранить в тайне очередную выходку баронессы, и Хайятт решил им в этом помочь.

Он вышел в коридор дожидаться возвращения Лауры. Заметив ее бледное встревоженное лицо, он понял, что Лаура не нашла баронессу. Хайятт обругал про себя далеко не ласковыми словами Оливию за то беспокойство, что она доставляла своей кузине. Лаура, хоть и не слышала слова, произносимые Хайяттом про себя, почувствовала признательность за его поддержку в трудную для нее минуту.

– Горничная сказала, баронесса полчаса назад забрала свою накидку. Где же сейчас Оливия может быть?

– Возможно, на Великой Северной Дороге по пути в Гретна-Грин, – мрачно произнес Хайятт. – Но Медоуз уже отправился искать ее в Пантеоне. Он слышал, как приятель Ярроу говорил что-то про Пантеон. Я же прокачусь, пожалуй, по Северной Дороге.

– Очень мило с вашей стороны, лорд Хайятт, но я думаю, прав мистер Медоуз. Дело в том, что Оливия спрашивала меня о Пантеоне. Я ответила ей, что это не место для леди.

– Что и было вашей ошибкой! Вам следовало сказать, что Пантеон – место для степенных и пристойных встреч. Хорошо, поедемте в Пантеон, а если баронессы там не окажется, то тогда уж мы вместе с Медоузом прокатимся на север, так как, не исключено, Ярроу намерен воспользоваться неопытностью баронессы. Насколько мне известно, он совершенно запутался в долгах.

Лаура услышала „поедемте в Пантеон“ с радостью и благодарностью, но считала должным возразить:

– Вам нет необходимости беспокоиться, лорд Хайятт. Очень мило, конечно, с вашей…

– Вряд ли вы можете отправиться туда одна, Лаура, – перебил Хайятт. – Полагаю, вы прибыли в карете Медоуза?

– Да.

– Тогда у вас нет и экипажа! Бегите за своей накидкой, а я пойду принесу извинения за наш уход хозяйке дома.

Лаура помчалась за накидкой. Когда она вернулась, Хайятт уже ждал ее в плаще.

– Я вызвал свой экипаж, – сказал он. – Миссис Пекфорд я сказал, что у баронессы разболелась голова, и Медоуз вывел ее на свежий воздух, а мы увезем домой.

Хайятт взял ее под руку и повел из зала. Вскоре появился его экипаж. Он открыл дверцу, и Лаура поднялась в его карету.

– Пантеон, Оксфорд-Стрит, – объявил он кучеру. Хайятт сел возле Лауры и произнес: – Если крошка намерена продолжать в том же духе, у нее не останется надежды на приличный брак. И без того поползли слухи о Кастлфильде.

– Я знаю об этом. Она совершенно изменилась с тех пор, как приехала в Лондон. Прежде баронесса не вела себя так. Всеобщее внимание вскружило ей голову. Говорила ли она сегодня вам… – Лаура вдруг запнулась.

– Она спросила только, когда ей можно забрать свой портрет.

– Вот как! Значит, вы явились для нее только простым предлогом улизнуть от мистера Медоуза! Он присматривает за баронессой и лезет из кожи вон, чтобы ей угодить. Однако я сомневаюсь, что его любовь выдержит подобное обращение баронессы. Оливия не услышит от него предложения, если не станет более осторожна в своих поступках.

– Так он надеется жениться на баронессе? – заинтересовался Хайятт.

До сих пор он продолжал считать, несмотря на все отрицания Лауры, что супружескую чету составят мисс Харвуд и мистер Медоуз. Их постоянно видели вместе.

– О, да! И это не поверхностная любовь, вовсе нет, это глубокое чувство! Он на самом деле увлекся баронессой.

– Этим-то все и объясняется! – загадочно произнес Хайятт.

Лаура, разумеется, тотчас же попросила объяснить, что означают его слова.

– Кажется, нынче в моде пренебрегать джентльменами, которые имели неосторожность полюбить.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, лорд Хайятт, – воскликнула Лаура.

– Неужели, мисс Харвуд? Не успел я выразить вам свои чувства, как вы стали дурно обращаться со мной!

Чувство обиды и несправедливости и образ коварных ног в одних чулках, крадущихся в комнату леди Деверу, все еще переполняли Лауру, и она холодно ответила:

– Ваш случай и случай мистера Медоуза не имеют ничего общего!

– Общее в обоих случаях то, что дамы незаслуженно дурно обращаются с джентльменами, которые испытывают к дамам далеко не поверхностные чувства.

– Незаслуженно? – воскликнула Лаура. – Честное слово, если то, что вы прокрались в комнату леди среди ночи в одних чулках, не заслуживает плохого обращения с моей стороны, что же в таком случае достойно порицания?

– У меня были не только чулки на ногах, если вы вспомните, и я не крался, а постучал к вам в дверь. Ничто иное как ваша непреклонность…