Я заблудилась еще больше. Прикольно.

 Найдя тихую и безлюдную подворотню, я сжалась в комочек в самом темном месте и затаилась. Надо подождать до утра…

 Влажные, покрытые испариной, минуты утекают, растворяются, рассыпаются, как давно облетевшие с деревьев листья. Скоро все закончится... Как страшно и одиноко. Одиночество тягучей массой проливается из черных глазниц окон, затягивает, тащит за собой. Грудь сжимают тиски боли и отчаянья. Надо держаться! Я выстою. Я смогу. Я поборю твою депрессию в себе. Я сильнее. Запрокинула голову, как когда-то учил меня ты. Звезда, звезда, помоги мне! С иссиня-черного безоблачного неба мне улыбаются огромные, ослепительно белые звезды, нависшие мокрыми цветами над головой, да месяц-перевертыш подмигивает, как старому другу. Может быть, ты сейчас тоже смотришь на звезды… А завтра я проснусь, и тебя больше не будет в моей душе, в моей памяти, в моей жизни. Я оставлю тебя здесь, в гетто, вместе со своим страхом…

 ***

 «Равик» пришлось бросить в ближайшем дворе — Москва глухо стояла в пробке. Я и так добираюсь до «Охотного ряда» больше полутора часов, хотя здесь ехать от силы десять минут. Полинка, небось, палочки сгрызла от гнева, сидя в японском ресторанчике в ожидании мокрой курицы, то есть меня. А я, спрятавшись под зонтом, совершенно не спасающим от сыплющейся с неба осенней влаги, бежала в «Ги-Но Таки». Всю жизнь бегом. Везде опаздываю. Всегда спешу. Хочется остановиться, замереть и оглядеться вокруг. Хочется увидеть окружающий мир. А я все бегу и бегу…

 Полина протирала руки влажной горячей салфеткой, когда я уселась перед ней за столик, заулыбалась, засветилась.

 — Давай-давай, как раз сейчас поесть принесут, — поторопила она меня. — Я уже все заказала. Наверное, есть хочешь? Устала?

 Я кивнула, скинула мокрую куртку на соседний стул, довольно вытянула промокшие и изрядно озябшие ноги.

 — Чай девушке принесите! Зеленый. Жасминовый, — попросила подружка пробегающую мимо официантку. — Или тебе лучше с бергамотом заказать?

 — Любой пойдет, — отмахнулась я. — Сто лет тебя не видела. Дико соскучилась.

 — Хоть бы позвонила, — обиженно отвела она глаза.

 — Да я только из Венесуэлы прилетела три дня назад. Никак не адаптируюсь ко времени. Все-таки отставать на 7 часов гораздо приятнее, чем спешить. Вещи вот распаковала, с делами разобралась немного. Устала страшно. Держи.

 Протянула ей сувениры. Полинка принялась восхищенно рыться в пакете.

 — Это антикварная лампа из Ирана. Говорят, что в ней жил джин. Или живет. И только руки влюбленной девушки могут пробудить его ото сна, — принялась я восторженно врать. — А этот гамак из Венесуэлы. Повесишь на даче, будешь кайф ловить.

 Она потянулась ко мне через стол и обняла, поцеловав в шею.

 — Спасибо, дорогая! Я так по тебе скучала! Как ты съездила? Как Родька?

 Перед нами положили приборы, расставили плошки с супом.

 — Съездила нормально. Провела сутки в баррио. Так Родриго мне такую истерику закатил, что мама родная! Думала, убьет.

 — Что такое баррио?

 — Это огромные поселения бедняков. Там царит абсолютная беспредельщина. Шикарный вышел репортаж. Великолепный!

 — Ты ненормальная. Не понимаю, как Родриго тебя отпустил?

 — А он и не отпускал. Я сама ушла. Мне надо было встряхнуть организм, дать ему пинка, иначе я бы совсем загнулась.

 — Успешно?

 — Неа.

 — А у меня для тебя тоже есть две новости, — загадочно улыбнулась Поля. – Надеюсь, что они тебя порадуют.

 — Колись.

 — Тебе шеф дал денег, — она протянула мне голубенький конверт с логотипом фирмы. — Он, правда, говнился, но эти сопли на него так надавили, что денег шеф дал. И сверху еще добавил.

 — Ого! За деньги спасибо, — спрятала конверт в рюкзачок, даже не потрудившись пересчитать содержимое. — Только не поняла, какие сопли?

 — Ну эти… Как их там?

 — Мальчишки из «Китайского общежития»?

 — Ага, — Полинка залилась веселым смехом. И что я такого сказала?

 Палочки подхватили вассаби и погрузили его в соус. В «Ги-Но Таки» самый ядреный вассаби в Москве. Такой, что прошибает до мозга. Из-за этого я не любила есть его «живьем», предпочитая размешивать в соевом соусе. Впрочем, так положено делать в любом случае.

 Полина наконец-то прекратила хохотать. Достала зеркальце, принялась рассматривать глаза на предмет расплывшейся туши из-за выступивших слез.

 — Ты там что-то говорила про две новости. Если вторая такая же приятно-хрустящая и с водяными знаками, то я тебя расцелую при всех, — лениво пережевывая ролл с семгой, произнесла я.

 Подружка тянула время. Припудрила носик и подправила глаза. Я начала потихонечку злиться. Медленно спрятав косметику в сумку, она довольно заявила:

 — Тебя искал дикобраз!

 Я подавилась суши. Закашлялась. Полинка испугалась, принялась хлопать по спине. Теперь пришла моя очередь вытирать слезы.

 — Билл? — выдавила я из себя, когда смогла говорить.

 — Ну, если это чучело…

 — Полина! Не называй его так! Ты же прекрасно знаешь, как их зовут! — взорвалась я.

 — Ты только не ори. Успокойся. Нервная такая… На нас вон люди оборачиваются… — перепугано зашептала Поля.

 — Плевать! Что он хотел? Давно? Что говорил?

 — Ты чего? — осторожно спросила она, взяв меня за руку. — Ты что так возбудилась-то? Машка, миленькая, что с тобой? Я, конечно, знаю, что они тебе насолили, но не думала, что ты так бурно отреагируешь. Хорошо-хорошо, я больше ни слова не скажу.

 — Воропаева! Говори! Все хорошо. Говори!

 — Уверена?

 — Твою мать! Да! Да! Да!!!

 — Ты только не нервничай так. В общем, мы их сбагрили в аэропорту, и я в отпуск на следующий же день ушла. На три недели на Шри-Ланку улетела. Мне так повезло, что наши операторы-сотовики там не брали, ты себе не представляешь, а то бы Биг Босс мне весь отпуск испортил. Возвращаюсь, Иван Михалыч на ушах стоит. Говорит, что менеджеры этого дурацкого «Китайского общежития» (как ты их круто обозвала!!!) оборвали все телефоны с просьбой дать им координаты переводчика. А их, кроме меня, никто больше не знает! Открываю почту, а там куча писем, мол, как связаться с переводчиком. Я чай попить не успела, а мне звонок и такой милый голос начинает что-то вещать и требовать телефон фрау Ефимовой. Я объясняю, что мы не распространяем конфиденциальные сведенья о сотрудниках. Нет, нет и нет! И такое продолжалось целую неделю. Звонили разные люди, и требовали у меня твой телефон.

 — Разные?

 — Ну да. Я ж тебе говорила, что они там в английском ни бум-бум. Видимо, они каждый раз понимали, что я чего-то не догоняю, и пробовали зайти с разных сторон, даже придумали трогательную историю о том, что солист тебе денег много должен, а как передать-переслать не знает.

 — Ты дала им мой телефон?

 — Я пообещала Биллу передать его телефон тебе, — Полинка протянула листок с наспех написанными цифрами. — Он очень просил позвонить. Он невменяемый какой-то был. Все твердил, что с тобой что-то случилось. Я его чуть к черту не послала, ворона крашеная. Раскаркался тут! Ну что с тобой случиться может? Идиот!

 Я передернулась, вспомнив того мужика с мачете на узкой улочке в гетто темной ночью… Действительно, что со мной может случиться… Убьют и все дела.

 — Когда Билл звонил?

 — Точно не помню… В десятых числах августа… кажется…

 В груди защемило, затянуло, задергало... Я ездила в баррио 13 августа. В понедельник. Родриго еще накануне все выходные со мной провел.

 — Да! 14 августа он и звонил! Точно! Потому что в тот день, и это меня особенно взбесило, он меня из-за стола вытащил, мы шефскую днюху отмечали. Он там что-то бормотал, но мы с переводчиком не заморачились особо. Они страшно на тот момент нам всем надоели.

 — Полина, ты дала мой телефон Биллу?

 — Да. Только не Биллу, а его брату. Еще месяц назад. Он умеет уговаривать. Я сказала Тому, что тебя нет дома, ты в вечной командировке, тебя перевели работать в другую страну. Куда — не знаю. А что, не надо было давать категорически?

 Я швырнула палочки на стол, откинулась на спинку и недовольно поджала губы. После прогулки по баррио мое душевное равновесие немного восстановилось. По крайней мере истерики прекратились. А сейчас я даже и не знаю, что делать…

 — Зачем? — буркнула я.

 — Машенька, клянусь, они два месяца меня доставали! Прости меня. Пожалуйста, прости. Я не смогла…

 — Перестань, — жестко прервала подругу. Сосредоточилась на еде.

 Мы молча жевали минут пятнадцать. Полинка прятала глаза и всячески от меня отворачивалась. Я и сама не хотела на нее смотреть. Нет, никакой обиды нет. Проблема в другом: я боялась… Боялась как тогда, в гетто. Смесь страха и эйфории, когда до гибели остается всего один шаг… шаг в пропасть без парашюта — несколько секунд полета, прежде чем тело перестанет существовать…

 — Ты очень расстроилась? — деликатно спросила Поля.

 — Нет, — тяжко вздохнула, раздумывая говорить или нет. Потом решила, что надо сказать. Полинка поймет. Она мой самый близкий друг. — Просто в Венесуэле я ходила под руку со смертью, думала, что избавилась от всего этого, а вот видишь, как получилось… Билл звонил тебе в тот день, когда меня чуть не убили.

 Она громко ахнула.

 — Как это?

 — Вот так это. Не знаешь, зачем они меня искали?

 — Том сказал, что Билл переживает из-за произошедшего и хотел бы помочь тебе с ремонтом разбитого мотоцикла. Я только плохо их понимала. Ты же знаешь, я в немецком еще хуже, чем они в английском.

 — Ааааа, ну пусть дальше переживает. В следующий раз скажи, что я и сама могу починить свою «Хонду», совершенно не нуждаюсь ни в чьих подачках.