Джеймс Кунстлер - Большие каникулы Мэгги Дарлинг

— Мэгги, успокойся, — сказала Линди. — Вынь его из ванны, Хави.

— Он хотел убить себя! — завывала Мэгги.

— Из-за тебя!

— Не будь смешной.

— Ты спала с моим сыном!

— Как я могла спасть с Хупером, когда я трахалась с Хавьером?

Тем временем Хавьер извлек Хупера из ванны и взвалил его на одно из своих чрезвычайно широких плеч, как мешок masa harina. Линди проводила его в северную комнату, где Хупер был уложен на массивную кровать из струганых бревен. Мэгги немедленно принялась осматривать раны на его запястьях, которые, теперь было очевидно, выглядели как царапины, нанесенные слегка потревоженной кошкой. Тугие повязки были не нужны, но она обмотала запястья Хупера хлопковыми гостевыми полотенцами, чтобы он не запачкал перкалевые простыни в двести восемь ниток на сантиметр. Еще она опасалась, чтобы его не стошнило на них.

— Спасибо за помощь, Хавьер, — сказала она вежливо, задержав взгляд на татуировке и подвеске в виде черепа. В колледже, вспомнила она, Линди была более расположена к мужчинам в строгих костюмах от «Братьев Брукс».

— Не стоит, — скромно ответил он и удалился.

— Я не делала того, о чем ты подумала, — немного погодя прошептала Линди в коридоре, когда они собирались разойтись по комнатам. — На самом деле, Мэгги. Сама мысль. Отвратительно.

— Где ты нашла этого парня?

— Хавьера? Он… он ждал приема у доктора Кляйна.

— Он ходит к твоему психоаналитику?

— Ну да. Конечно.

— Это звучит не очень мачо.

— Откуда этот расизм, Мэгги?

— Извини. Он просто не похож на того, кому нужен психоаналитик.

— Поскольку его родной язык испанский, верно? Это еще одна низость с твоей стороны.

— Еще одна низость? — безвольно повторила Мэгги.

— Да. А кто только что вернулся из Венеции после разгула с парнем, который тебе в сыновья годится?

— Это совсем другое, Линди. И ты знаешь об этом.

— Потому что он англичанин и большая, черт побери, звезда в рок-музыке, да?

Мэгги почувствовала стыд и усталость, она была обезоружена.

— Я думаю, что вся эта дурацкая деревенская жизнь в Новой Англии плавит тебе мозги, — горько сказала Линди и оставила дрожащую всем телом Мэгги одну в коридоре.

Херес оказался недостаточно крепким. Вместо него Мэгги достала бутылку односолодового виски и опрокинула первый бокал, словно завсегдатай одного из старых баров на Третьей авеню, в которых на мармитах полно солонины с капустой. Затем она налила себе еще на два пальца в высокий тонкий бокал для флипа, чтобы пить медленно. Часы над раковиной показывали без четверти четыре. Когда на кухонном столе зазвонил телефон, она приняла его за маленький НЛО, полный злобы чуждого мира. Но вместо того, чтобы швырнуть его об стенку или продолжать слушать, как он звонит, она дотянулась до трубки, поскольку, помимо всего прочего, ей было любопытно узнать: какой безмозглый идиот может звонить в такое время.

— Это Свонн.

Она не удержалась и рассмеялась. Все напряжение и ужас прошедшей ночи превратились, как в колбе алхимика, в четкое понимание абсурдности жизни.

— Чувствую, ты меня простила, — осмелился произнести Свонн.

— Нет. Просто мне было интересно, какой кретин мог позвонить в это время суток. — Она снова рассмеялась. — Теперь я знаю.

— А который у вас там час?

— Около четырех утра.

— Боже милостивый! Я неправильно высчитал.

— Все равно я не прощу тебя. Ты — напомаженный членообразный кусок английского дерьма.

— Я очень сожалею.

— А как там Регина?

— Ты что, действительно готова поболтать?

— А почему нет? Я сижу в кухне, нагружаюсь виски по семьдесят долларов за бутылку, поскольку мой сын попытался сегодня вскрыть себе вены.

— Боже мой! Из-за чего?

— Я не хочу об этом говорить. Как Регина?

— Она ушла к Тедди Дэйну.

— Полагаю, она вне себя от очередного приключения.

— Нет. На самом деле он неплохой парень.

— Ну, да…

— И мне кажется, что у них настоящая любовь.

— А что было у нас, Свонни?

— Ох, моя дорогая миссис Дарлинг. Я недостоин вас.

— Ты выражаешься очень красиво.

— Но знаешь, у меня все из рук валилось от постоянного беспокойства. Как мы могли с тобой жить вместе? В номерах гостиниц в незнакомых городах? Все казалось таким безнадежным и невозможным. А я не мог заставить себя все это обсудить открыто.

— У меня были те же мысли, мой дорогой.

— Правда?

— Я не находила слов, чтобы объяснить, что из этого ничего не выйдет. Я не подхожу на роль поклонницы знаменитости. Если это тебя утешит, то я все разно вернулась бы домой.

— Это плохое утешение. Я полон желания обладать тобой. Но буду ли я когда-нибудь с тобой теперь?

— Да, это так.

— Так — это буду? Или не буду?

— Нет. Никогда больше.

— Я спрашиваю, потому что мне через месяц нужно будет вернуться в Нью-Йорк, чтобы закончить микширование альбома.

— В Нью-Йорке полно молоденьких девушек.

— Я правильно понял, что не стоит надеяться на твою благосклонность?

— Твое понимание подтекста безошибочно.

— Ну, тогда что?

— Ох, пока ты не исчез, как идет съемка?

— Чушь сплошная. Тесла стал совсем голливудским. Большинство сцен сейчас кончаются взрывами. Я буду очень счастлив, если это не разрушит мою карьеру. К слову, хочу тебе сказать, по-моему, я Регине не был нужен ни на йоту.

— Откуда ты знаешь?

— В тот вечер она еще до наступления ночи оказалась в постели другого мужчины.

— Да, это действительно довольно убедительное свидетельство. А как молодой Стив Эдди?

— Найджел полностью развратил его. Предполагаю, что он уже никогда не восстановится.

— А я предполагаю, что ты восстановишься, Свонни.

— Ты думаешь?

— Ты всегда сможешь петь в каком-нибудь заведении.

— Ты чертовски замечательный парень, Мэгги.

— Ты попал в самую точку. Хороший парень.

— До свидания, моя самая дорогая миссис Дарлинг.

— До свидания, мой бедный мальчик.

Из дома стали пропадать вещи. Первой пропажей, замеченной Мэгги, был рубинового цвета кувшин, стоявший в нише у лестничного пролета. Она приметила его летом 1989 года во время распродажи домашних вещей в Мэне в куче дешевых китайских соусников, еще более дешевых пластиковых чайных чашек и другого мусора из распадающегося на составляющие хозяйства какой-то почившей старой девы. Позже представитель «Сотбис» оценил этот рубиновый кувшин в тысячу двести долларов. Но денежная его стоимость значительно уступала любви, которую Мэгги питала к абсолютному совершенству этого шедевра. Теперь он исчез. Она испытывала острое чувство стыда и вины от одной только мысли, что может заподозрить в краже кого-то из домочадцев. Например, прачку Квинону, мать-одиночку из Норуолка, двадцати одного года, которую иногда довозили до фермы Кеттл-хилл совершенно развратные типы. Или Хавьера. Она пыталась убедить себя в том, что ее подозрения по отношению к нему основывались исключительно на его татуировке, но более суровый голос внутри нее настойчиво повторял, что она — расистская сука. Аналогичные мысли появлялись и по поводу Флоренс, дневной горничной. Ее подозрения были противны ей настолько, что она отказалась думать об этом рубиновом кувшине вообще, каким бы великолепным он ни был.

Но следом пропал ее серебряный кофейник фирмы «Линкольн и Фосс». Это обнаружилось в то утро, когда Регги Чан приехал из города с командой стилистов и ассистентов, чтобы делать снимки для книги «Домоводство».

— Кто-то таскает вещи из дома, — прошептала Мэгги Нине, пока ассистенты устанавливали декорации, в которых Мэгги должна была чистить хрустальный канделябр зубной щеткой с пищевой содой.

— Кто кого таскает? — прошептала Нина в ответ.

— Нет. Вещи пропадают.

Нина заметно опешила, а воздух между ними неожиданно начал накаляться.

— Ты меня обвиняешь в чем-то?

— Стала бы я говорить, если бы в чем-то тебя подозревала?

— Ну, уж не знаю.

— Прекрати, Нина. Я тебе доверяю абсолютно…

Тут вмешался Регги:

— Мэгги, мы готовы.

Нина отправилась на кухню, где она испытывала рецепты на летний период работы. Им так и не дали шанса уладить эту размолвку, так как Нина уехала в четыре часа, когда Мэгги все еще демонстрировала метод восстановления позолоты на старых картинных рамах в своей мастерской для маленьких хитростей.

Около пяти, когда команда передвигала мебель для нескольких снимков Мэгги в процессе очистки от пыли балдахина в будуаре на втором этаже, она случайно выглянула в окно и увидела «вольво» Уолтера Фойерветера, подъезжающий к дому. Когда машина остановилась у самшитовой ограды, из нее вышла блондинка — довольно молодая особа, не старше двадцати пяти, как показалось на расстоянии, к тому же неплохо одетая. На ней были хорошо сшитые джинсы и ярко-красная облегающая блуза с короткими рукавами и воротником-хомутом. Мэгги была поражена и в то же время не могла понять, почему это ее так удивляет. Но ее раздумья были прерваны, когда девушка, снова забравшись в машину, нажала на сигнал — три энергичных гудка. Через несколько секунд из-за деревьев расслабленной походкой вышел улыбающийся Уолтер, махая рукой девушке. Мэгги эта неожиданная сцена напомнила журнальную рекламу одежды для загородных прогулок, снятую методами порнокино. Уолтер чмокнул девушку и знакомым жестом пожал ей руку. Оба запрыгнули в «вольво» и уехали.