Джеймс Кунстлер - Большие каникулы Мэгги Дарлинг

Последовала тяжелая пауза, после которой Мэгги громко рассмеялась.

— У вас, что… нет поклонниц? — попыталась выговорить она.

— Ах, я понимаю. Вы думаете, что я по колено увяз в юных кошечках. Ну, полагаю, что я мог бы, конечно, но это мне не по вкусу, миссис Дарлинг. Мне больше по вкусу вы.

— Я очень… польщена, Фредерик.

— Свонн. Свонни — для близких друзей.

— Вы и выглядите созвучно своему имени, по-лебединому[13].

— Я принимаю это как комплимент.

— А я и собиралась его вам сделать.

— Если кто и выглядит по-лебединому, так это вы, миссис Дарлинг. Да и Свонну вы нравитесь.

— Я не знаю, что и сказать.

— Скажите, что вы отужинаете со мной сегодня вечером.

— Вы не оставили мне времени подумать, да?

— Точно. Я и не хотел вам давать времени на раздумья, поскольку боюсь, что вы наморщите свой милый носик и скажете «спасибо, нет». Так что же вы скажете?

— Я скажу, что слишком стара для вас.

— Вздор, — возразил Свонн так, будто смахнул пушинку. — Но я думаю, что вам приятно было бы поспорить на эту тему…

— Мне не нравится спорить вообще.

— Отлично. Так вы поужинаете со мной сегодня вечером?

— Вы настойчивы.

— Ну пожалуйста, скажите, что вы пойдете со мной.

— Я… пойду, — сказала Мэгги так импульсивно, что сама испугалась.

— Отлично. Я пришлю за вами машину.

— А где вы предлагаете поужинать? — спросила она, беспомощно подчиняясь его темпу речи.

— Здесь, конечно. В «Роялтоне». Машина подойдет к вам около семи. Оденьтесь так, как хочется. Вопросы есть?

— Да. Вы знаете, что я замужем?

— Разведка доложила, миссис Дарлинг, что недавно вы выставили мужа за дверь и сейчас ваше замужество — это всего лишь юридический статус и не более того. Я не ошибаюсь?

— Сведения точные, но выраженные в слегка легкомысленной форме. Кто вам об этом рассказал?

— Скажем, я просто навел справки. Источник — надежный. Я с волнением ожидаю нашей встречи вечером. Скоро увидимся, миссис Дарлинг. До свидания.

Линди вернулась после сеанса психотерапии без четверти шесть и застала Мэгги наверху в ее спальне среди кучи одежды. Она сразу поняла, что Мэгги собирается на свидание. И хотя Линди старательно выпытывала, Мэгги не открыла ей, с кем она встречается, до того момента, когда она наконец выбрала то, что ей понравилось: скромный жакет джерси красного цвета с глубоким вырезом и простая черная шерстяная юбка, черные колготки и черные бархатные туфли с золотой застежкой от Холли Боргезе. Только после этого она произнесла:

— Фредерик Свонн.

Когда Линди услышала это, ее словно полтергейст к стене откинул.

— Ты ему в матери годишься! — прошептала она, охрипнув от удивления.

— С формальной точки зрения, возможно, — согласилась Мэгги, защелкивая застежку простой золотой цепочки, на которой в ложбинке между грудями висело нефритовое сердечко. — Я ему сказала то же самое, но для него, кажется, это не важно.

— Где ты его встретила? Как ты с ним познакомилась? На кого он похож? А как насчет других парней в его ансамбле? Мэгги, будь осторожна.

— Ну а что плохое может случиться?

Тут они обменялись понимающими взглядами и принялись прыгать и визжать так, будто снова оказались в студенческом общежитии, а все мужчины в мире — это восхитительно вкусное жареное мясо.

Машина, принадлежавшая компании «Одеон Рекорде», пришла пятью минутами раньше. Это был солидный коллекционный «бентли», принадлежавший когда-то контральто Ольге Качуре, с баром и проигрывателем компакт-дисков (и ничего вульгарного вроде телевизора) в пассажирском салоне. На виду был только один диск с последней записью Фредерика Свонна под названием «Горькое вино одиночества». Водитель был одет в щегольскую форму розовато-лилового и зеленого цветов, выглядевшую так, словно в ней снимались в одном из эпизодов «Звездных путешествий». Бар представлял собой мини-холодильник, в котором стояли три бутылки шампанского «Луи Редерер Кристал» и одна бутылка шведской водки. Присущее Мэгги чувство экономии не позволило ей открыть бутылку шампанского, поэтому она налила в маленький стаканчик водки на два пальца и всю дорогу слушала заунывные мелодии Свонна.

Служащие гостиницы «Роялтон» были одеты в форменную одежду из черных брюк и простых черных рубашек, застегивающихся у шеи, одинаковую для мужчин и для женщин. Мэгги тут же представилось, что гостиница захвачена Вьетконгом. В оформлении доминировали темные лакированные поверхности, с которыми нелепо контрастировала мебель: кресла и диваны, покрытые мешковатыми белыми чехлами, выглядевшие так, будто их позаимствовали с крыльца пляжного дома. Это было так вычурно, с такой заявкой на мемориальность, что Мэгги почувствовала острое желание испечь сахарное печенье и раздавать его в фойе как противоядие.

— Номер господина Свонна? — сдержанно спросила она у стойки.

— Господин Свонн у нас не зарегистрирован, — ответил служащий с таким бесстрастным выражением лица, будто сам удивился своей способности хранить тайну.

Мэгги удивилась своему раздражению.

— Ну прекратите, я знаю, что он здесь.

— Извините, мадам. Но в журнале нет его имени.

Ей захотелось сломать что-нибудь, особенно призывно тонкую шею молодого человека за стойкой. Но тут она вспомнила тот обед в «Four Seasons» и записку от Свонна — там было какое-то имя, под которым он зарегистрировался, какой-то персонаж из истории Англии. Она напрягла память.

— А господин Кромвель у вас есть?

— Нет.

— А господин Карлейль?

— Извините.

— Ньютон?

— Ньютон? Нет.

Она уже собиралась сообщить этому чудаку, что господин Эрл Вайс из «Одеон Рекорде» мог бы решить проблему в течение цифровой наносекунды, понизив его статус до единицы в статистике безработицы, когда имя само внезапно появилось у нее в голове.

— А Хамфри Дэйви[14] у вас есть?

— Сэр Хамфри Дэйви. Да. Номер люкс тысяча четыре. Можете подняться. Он вас ждет. — Служащий елейно улыбнулся и вновь обратил свой взор к клавиатуре компьютера.

Когда лифт поднял Мэгги на десятый этаж, Свонн уже ждал ее в холле. При взгляде на него, такого гибкого, золотистого, босого, всего как бы светящегося, в искусно зауженных синих джинсах и просторной белой шелковой рубахе, раздражение сразу же покинуло ее, но она слегка задрожала.

— Надеюсь, вам нравится чеснок? — спросил он.

— Моего отца послали в Сингапур, когда мне было девять лет, — повествовал Свонн несколько минут спустя, жестикулируя палочками; с них свисал кусочек мяса зелено-красного цвета, принадлежность которого Мэгги определить затруднялась. В номере была хорошо оборудованная кухня, отделанная, как и все в отеле, лакированными панелями и хромированным металлом. — Он был charge d’affaires[15], — продолжал Свонн. — Наша тамошняя жизнь походила на идиллию в стиле Э. М. Форстера[16]. Слуг было столько, что было непонятно, что с ними делать. Множество прекрасных насекомых — забава для мальчика. Моими любимыми были жуки-голиафы. Они такие большие — размером с детский ботинок. Можно было написать на их панцире номера лаком для ногтей и устраивать бега во дворе. И никаких батареек. Еще шампанского?

— Спасибо.

Тут Свонн опустил кусочек какого-то загадочного мяса в ковшик с длинной ручкой, где этот кусочек задергался и запрыгал. Мэгги внимательно наблюдала за всем, так она делала на любой чужой кухне. Было очевидно, что он действовал умело и делал это не первый раз.

— Извините, но что это?

— Это — азиатский моллюск, мелакский конус, такой же сладкий, как молочная телятина. Мне постоянно доставляют его самолетом, когда я записываюсь; но это не только настоящий тоник, но еще и афродизиак. Все про все обходится мне в двести фунтов стерлингов: пересылка по воздуху, сухой лед и прочее, что, думаю, меньше, чем можно просто оставить в любом приличном бистро в этом городе, ведь так?

— Думаю…

— Вы только не подумайте, что я экстравагантен.

Свонн высыпал все содержимое стальной банки с моллюсками в ковшик и начал жарить, помешивая.

— Где вы научились готовить? — спросила Мэгги.

— Моим родителям не посчастливилось оказаться на королевской площадке для игры в крикет в первый день после Рождества в 1983 году. В этот день банда малайских унионистов устроила просто безумие на трибунах. Среди прочих ужасных преступлений, совершенных ими, был взрыв гранаты в ложе генерал-губернатора. Мать была смертельно ранена и… — Свонн промокнул рукавом уголок глаза, — скончалась на следующее утро в больнице, не приходя в сознание. Отец получил травму позвоночника и стал паралитиком.

— Какой ужас.

Свонн высыпал в котелок с блюдца что-то мелко нарезанное. К потолку поднялось облако пара, пахнущее лимоном и цветами жасмина. Вскоре он уже раскладывал ломтики моллюска с ароматным бульоном в черные керамические чашки с рисом. Затем он отнес чашки на маленький круглый стол, покрытый скатертью винно-красного цвета, на котором лежало модернистское серебро, напоминавшее скорее миниатюрное оружие, нежели столовые приборы. В хромированной металлической вазе трубчатой формы стоял один тюльпан с темными лепестками.

— Мы с отцом вернулись в Лондон, — продолжил Свонн уже за столом. — Он потерял все, понимаете, поскольку все, что было у нашей семьи, в действительности являлось привилегиями служащих министерства иностранных дел: наше жилье в резиденции посольства, машины, слуги, весь проклятый набор. Ему осталась лишь пенсия государственного служащего, назначенная по инвалидности. Итак, мы поселились вдвоем в тесной квартирке на первом этаже на Форнье-стрит, за углом от рынка Спиталфилдс. Там я и научился готовить и вести домашнее хозяйство, поскольку отец был довольно беспомощным. Я даже не ходил в школу, поскольку мы не могли позволить себе нанять дневную сиделку. Единственной альтернативой был дом ветеранов, сама идея которого приводила отца в ужас. Поэтому я все время был с ним дома, за исключением нескольких часов в день. Я кормил, переодевал и обтирал его.