— Это все же само совершенство. Здесь есть все, чего нет в Лос-Анджелесе. — Линди опять всплакнула, на этот раз не сильно, промокнув глаза салфеткой.

Мэгги поехала дальше но дорожке. «Сааб» Хупера стоял на овальной площадке для разворота. Мэгги объяснила, что сын приехал домой на каникулы.

— Он уже водит машину! — воскликнула Линди. Она помнила Хупера светлоголовым двенадцатилетним мальчиком, резвившимся на пляже в Малибу в одну из весен, когда Дарлинги прилетели к ним погостить. (На самом деле Мэгги приехала на прием, в котором в списке гостей были Майкл Кейн, Харрисон Форд и Джин Хэкман.)

— И трахает девушек, — добавила Мэгги угрюмо.

— Представляю, какой он красавчик, — заметила Линди, — если в нем есть хотя бы что-нибудь от его папаши. О боже! Вот она я! За все это время я даже не удосужилась спросить тебя о Кеннете. Как он? Какой конфуз. Мой эгоизм становится просто оскорбительным. Не знаю, простишь ли ты меня?

— Ну, на самом деле есть кое-какие новости касательно Кеннета.

Линди взяла Мэгги за плечо.

— С ним все в порядке, да? Я знакома с абсолютным гением в кардиологии…

— Нет, нет, нет, он — в полном порядке… физически. Дело в том, что я, гм-м, вышвырнула его из дома в сочельник. Кеннет здесь больше не живет.

5

Важный звонок

Линди зашла в дом, почти шатаясь от шока, отчаянья, психического расстройства, ненависти к самой себе, тревоги, голода, дорожной усталости и последствий выпитых ста пятидесяти граммов пятидесятиградусной «Столичной». Флоренс, одна из горничных, приготовила гостевую комнату, которую за строгий стиль интерьера назвали по имени мебельной компании «Шейкер», и Мэгги доставила Линди прямо туда и уложила немного вздремнуть. Важный звонок в Лос-Анджелес врачу Линди был заранее назначен на семь часов по восточному стандартному времени.

Хупер и Элисон кромсали пиццу, доставленную по заказу, в дальней комнате, которая называлась игровой, поскольку там стоял стол для пинг-понга. Хотя главной ее достопримечательностью была телевизионная проекционная система, которую Кеннет купил для того, чтобы смотреть Олимпиаду почти в натуральную величину, только сейчас с экрана раздавались громкие звуки канала Эм-ти-ви. Молодые люди из негритянского гетто в хлопчатобумажных рубахах с капюшонами импровизировали в рифму на тему необходимости убивать полицейских. В комнате воняло сигаретами. Алюминиевая форма для пирога, полная окурков, стояла на ковре рядом с коробкой пиццы.

— Привет, мам.

— Привет, Мэгги.

— Привет, банда, — вяло ответила Мэгги. — Приглушите немного звук, а? Наверху кое-кому нужно поспать.

— Что? Папа вернулся?

— Нет. Тетя Линди.

— Да? А что она здесь делает?

— Ой, не спрашивай.

А тем временем в кухне у Мэгги, в этом центре мироздания, на автоответчике телефона копились сообщения: от Нины — по поводу позднего завтрака в честь Дня президентов США, который «Гуд Тейст», компания Мэгги, должна была приготовить в субботу для дендрария в Хартфорде; от Гарольда Хэмиша — о том, что завтра в «Таймс» напишут с его слов об их обеденном приключении; от Деллы Монтэйн из программы «С добрым утром, Америка» — о съемке передачи с гостем февраля; от Хэтти Мойль и разных других обеспокоенных подруг, которые осторожно по секрету справлялись по поводу слухов о ее разрыве с Кеннетом; от ее служащих, поставщиков, оценщиков антиквариата, производителей кухонного оборудования, от тьмы агентов по различным услугам, от ищущих благотворительности, а также два внезапно оборванных звонка, которые, как подозревала Мэгги, были от Кеннета. От прослушивания всех этих сообщений у нее разболелась голова.

Без четверти семь она заварила свой любимый зеленый чай «порох» в шариках, поставила чайник и выпечку на поднос и понесла все это в комнату для рукоделия. Эта комната служила ей персональным убежищем, куда Мэгги удалялась в те вечера, когда Кеннет был невыносим, особенно во времена его пристрастия к кокаину. Здесь она зимними вечерами внимательно просматривала каталоги семян, планировала переустройства и доделки в садах, сочиняла рецепты на портативном компьютере, вела переписку с широкой сетью корреспондентов, включая представителей издательств и поклонников ее таланта из разных стран.

В маленькой клетушке, два на три метра, стоял шезлонг, покрытый парчовыми накидками, небольшое мягкое кресло, письменный стол в стиле хэпплуайт. Также там было множество приятных на ощупь безделушек: керамические перчаточные формы, яйца из оникса и малахита, коробочки для нюхательной соли из позолоченного серебра, бронзовая ювелирная лупа, серебряная ньюпортская кружка с тринадцатью бакелитовыми авторучками (двадцать пять долларов за все на аукционе в Ист-Роуни). Стены украшали ботанические эстампы. И что самое главное: в комнате не было окон. И это вовсе не являлось роковой ошибкой: помещение не вызывало клаустрофобию, но давало ощущение безопаснейшего уюта, полностью лишая связи с внешним миром, со всеми его носителями зла и несчастий. Эта комнатушка напоминала Мэгги купе поезда — среди самых дорогих ее воспоминаний были ночные поездки в летний лагерь на поезде в пульмановском вагоне, — и в ней она представляла себе, будто пересекает ночью Альпы или что, открыв дверь, она увидит Стамбул у своих ног.

И именно в это убежище, в этот роскошный бункер Мэгги препроводила все еще не вполне отрезвевшую Линди, чтобы она поговорила по неотложному вопросу с Лос-Анджелесом. Разговор был заказан ровно на семь.

— Я не представляю, выдержу ли я все это, — сказала Линди.

— Смелее, родное сердце.

Линди свернулась калачиком на краю шезлонга, не сводя глаз с телефона. Мэгги налила ей чашку чая, но та ее проигнорировала. Вместо этого она методично, словно в приступе булимии, поедала один за другим «лимонные пальчики», мадлены и ореховые меренги, которые были принесены с чаем.

— Хочешь, я наберу номер? — спросила Мэгги.

— Подожди минуту.

— Уже семь.

— Он никуда не денется. Не зуди. Мне не так уж и интересно узнать, умру ли я до следующего Рождества, ты понимаешь? Я предпочитаю не знать этого еще хотя бы десять секунд. Тебе никогда не хотелось стать коровой?

— Извини?

— Ну, знаешь, когда выезжаешь из города и коровы отсутствующим взглядом смотрят, как ты проносишься мимо.

— Ну?

— И у них, у этих коров, ни единой мысли в головах. Даже обрывка мысли. Они не думают о том, что будет завтра, их, черт возьми, не беспокоит даже, что случится через пять минут. И о том, что было вчера. Или пять минут назад. Их не мучает раскаяние. Они не беспокоятся о деньгах, о том, как продать что-то, или о том, что какой-то проклятый режиссер выйдет за рамки бюджета на двадцать миллионов, о том, что приготовить на обед, о мужьях, меняющих ориентацию. Я хочу стать коровой. Если я умру от всего этого дерьма, то в следующей жизни буду коровой. Ну, хорошо, думаю, я уже готова позвонить…

Но как только Линди протянула руку к трубке, телефон зазвонил, и она отскочила от него так, как будто это была поднимающаяся кобра. Мэгги взяла трубку, делая знак указательным пальцем, что быстро закончит разговор. Линди закатила глаза.

— Алло.

— Мэгги Дарлинг?

— Да.

— Это Лоренс Хэйворд. Хочу сказать, что вы устроили прекрасный прием в сочельник.

— Я рада, что вам понравилось…

— Вы действительно понимаете в пище. Вам кто-нибудь об этом говорил?

— Иногда говорят. Послушайте…

— Я раньше никогда об этом не задумывался. Думаю, что многое упустил. Где бы вы посоветовали мне здесь поесть?

— М-м?.. А где вы?

— У себя дома. На углу Пятой авеню и Восемьдесят первой улицы. Не могли бы вы что-нибудь мне подсказать? Мне хотелось бы начать с чего-нибудь вкусного, понимаете, для разнообразия.

— Ох. Хорошо. Попробуйте ресторан «Civita» на Семьдесят шестой у Мэдисон.

— А что мне заказать?

— Coniglio in salmi. Послушайте…

— А что это за штука такая? Какое-то особое спагетти?

— Тушеный кролик. Вам понравится. Лоренс, я не могу сейчас разговаривать. Извините, но у меня плита включена…

— Конечно-конечно. Не за что извиняться. Спасибо за совет. Пока.

Мэгги посмотрела на телефон так, как будто это был какой-то странный предмет с другой планеты.

— Я выйду на секундочку, — сказала Линди. Она исчезла в коридоре и вскоре вернулась в обнимку со своей бутылкой водки. — Я не пьяница, понимаешь? Но это так напрягает, ты согласна?

— Ну конечно.

— У тебя есть валиум?

— Линди, нельзя мешать успокоительное с алкоголем!

— Конечно можно. Пора тебе взрослеть.

— Хорошо. Но, к сожалению, у меня его нет.

Линди глотнула «живительной влаги», задержала дыхание и запила уже остывшим чаем. Затем схватила телефонную трубку и принялась нажимать на кнопки длинным ногтем большого пальца.

— Это Линди Хэйган. Можно доктора Юджина Брилла? По поводу результатов анализа. Какого анализа? Послушайте, дорогуша, просто передайте ему, что звоню я, и он поймет. Угу? Ну, это действительно личное. А мне какое дело, что вы медсестра? Я не хочу это с вами обсуждать. Просто заткнитесь и передайте доктору, кто звонит, понимаете? Ах ты сучка! — Линди опустила трубку себе на колени.

— Что случилось? — спросила Мэгги.

— Она повесила трубку.

— Ты ей слегка нагрубила.

— Эй, ты на чьей стороне?

— На твоей конечно.

— Ты слышала, что она мне сказала?

— Нет.

— Тогда почему ты думаешь, что я одна грубила.

— Линди, я понимаю, что тебе трудно…