Сюзи как раз заканчивала телефонный разговор с Мариной.

— Спасибо за подарок! Как всегда — лучше всех! Ты единственная, кто покупает мне сережки. Кен всегда компенсирует отсутствие вдохновения тем, что покупает мне кучу золота. Да если я надену его, меня тут же ограбят.

Марина рассмеялась, радуясь первому проявлению рождественского тепла, не навеянного алкоголем.

— Спасибо за книги, Сюзи. Мне уже больше никто не покупает книг.

Она ничего не сказала о кулинарной книге с низкокалорийными рецептами, которую мать подарила ей утром.

— Не за что. Я купила тебе все те книги, которые хотела прочитать сама, поэтому можешь отдать мне их, когда прочитаешь!

— Да когда тебе читать, Сюзи, если у тебя столько всяких дел?

Наступило короткое молчание. Уж не сболтнула ли я чего лишнего, подумала Марина. Когда Сюзи снова заговорила, голос у нее был другой.

— Если задуматься, ты права. Что ж, может, я приму новогоднее обязательство больше времени уделять самой себе. А уж я-то точно знаю, чем буду заниматься в это время. — Она хихикнула. — Ну да ладно, надо бежать. С Рождеством, Му! Не ешь много! Привет маме и папе! Пока!

Марина с ужасом подумала о том, что ее только что подразнили некой тайной и тут же отняли, прежде чем она успела схватить суть. Хотелось бы ей иметь секреты, которыми можно было бы так же манипулировать. То есть помимо тех, которые имеют отношение к пище. Рождественский день показался ей необычайно длинным.

Сюзи положила трубку и окинула взором свой дом, в котором обычно царил безупречный порядок. Вокруг остались следы великого побоища, которое случается в это время: куски оберточной бумаги, точно мертвецы, валялись на полированном паркетном полу; на мраморных кофейных столиках разбросаны открытые коробки с играми, в которые еще не играли; возбужденные дети вырывали друг у друга пульт управления телевизором; муж пребывал в счастливом забытьи, слушая в наушниках «Тристана и Изольду»; стены, покрытые золочеными, преувеличенных размеров рождественскими открытками с репродукциями классических картин, как будто кричали на нее; ни одна не была подписана, но на всех отчетливо выступали имена и адреса отправителей; закрытая кухонная дверь сиреной призывала ее к дню рабства; чертов Ноэль Эдмондз[11] демонически улыбался ей из больницы, где, как ни жаль, он не был пациентом.

— Да замолчите вы все! — закричала она на Элис и Фредерика.

В комнате стало тихо.

— Спасибо.

Она благодарно улыбнулась, но до глаз улыбка не добралась. В знак протеста двойняшки бросились наверх, чтобы открыть там коробки с шоколадными конфетами. Сюзи запретила матери покупать их, что оговорила особо.

Кен моргнул и слабо улыбнулся, дав понять, что отреагировал на вспышку, однако наушники не снял. Сюзи собралась было закричать на него — каков эгоист, с каким удовольствием устроился в этой домашней зоне военных действий, но тут зазвонил телефон. Она сняла трубку и ответила ровным бодрым голосом:

— Алло! С Рождеством!

Услышав голос на другом конце, она повернулась так, чтобы Кен не мог видеть ее лица.

— А что это ты вдруг сегодня решил мне позвонить? — прошипела она.

— Просто хотел сказать, что люблю тебя и твой подарок на мне.

Он с удовольствием провел пальцем по часам. Как только магазины снова откроются, он их тотчас продаст и получит передышку, а вот за это он действительно ей благодарен.

Его мягкий приветливый тон смягчил гнев Сюзи. Она заговорила вполголоса, как и подобает любовнице:

— Дэвид, милый, я тоже тебя люблю, но нам надо быть осторожными, а то Кен что-нибудь заподозрит.

Дэвид удержался, чтобы не рассмеяться. Он работал с Кеном каждый день. Тот никогда ничего не заподозрит. У него нет ни воображения, ни глубины чувств, необходимых для того, чтобы подозревать или не на шутку тревожиться по поводу того, что у его жены интрижка с коллегой или приятелем. Он заговорил голосом, который одна из его любовниц сравнила с голосом Ричарда Бартона.

— Дорогая, как тебе мой подарок?

Сюзи вспомнила о довольно дешевом браслете, который развернула еще утром в ванной. Она попыталась скрыть разочарование.

— Да, очень красиво, Дэвид, очень. Мне он понравился.

Дэвид, как настоящий плут, тотчас почувствовал, что ее восторг явно наигранный, однако продолжал в том же духе.

— Я сразу же вспомнил о тебе, как только увидел его, — задорно продолжал он, думая о продавце на Оксфорд-стрит, который размахивал грязной коробкой, полной «качественных» золотых украшений по подозрительно низким ценам.

— Кто это, Сюзи?

Сюзи в ужасе вздрогнула, почувствовав на спине руку Кена. Она резко обернулась к нему, еще крепче стиснув трубку, но быстро взяла себя в руки — результат опыта, накопленного за полгода интрижки.

— Это Дэвид, дорогой. Звонит, чтобы поздравить нас с Рождеством. Хочешь сказать ему пару слов?

— Да нет. Пожелай ему от меня всего наилучшего.

Кен исчез на кухне, и она услышала, как он открывает жестяную банку. Сюзи разрывалась между продолжением приятной запретной беседы с Дэвидом и желанием закричать на Кена, которому было хорошо с самим собой.

— Ты меня слушаешь, Сюзи? — послышался в трубке шепот Дэвида.

Кен ненадолго получил отсрочку.

— Прости, милый, Кен тут крутился. Что ты сказал?

— Я говорил тебе о нашей работе, о том, что мы готовы провести эксперимент на человеке…

— Ах, да.

Сюзи огорчила столь неромантическая перемена темы.

— …и я подумал о твоей приятельнице Марине.

— О Корове Му? А она-то тут при чем? Ты же слышал, что она сказала, — таблетки для снижения веса есть не будет, в легкую жизнь не верит.

Сюзи уловила жесткую, неприятную нотку в своем голосе, которую раньше не замечала. Все дело в том, что она не хочет, чтобы у Марины были какие-то отношения с ее любовником. На кону некое равновесие, нечто сложное и хрупкое, что может не выдержать вторжения еще одной участницы, какова бы ни была ее роль, какой бы крепкой ни оставалась дружба.

Хотя предупреждение и не прозвучало, Дэвид услышал его и притормозил. Можно и подождать.

— Да просто пришла в голову такая мысль, вот и все. Ладно, поговорим об этом, когда увидимся.

Он знал, что сказал то, что нужно, и это сработало. Она ухватилась за эти слова.

— Когда? Где? Как насчет послезавтра? Я скажу Кену, что иду в спортзал.

Дэвид помучил ее, раздумывая, как ей показалось, целую вечность. На самом деле ему было интересно узнать, успела ли эта женщина в его постели разгорячиться. Наконец он дал ей ответ, с которым ей легче будет пережить рождественский кошмар.

— Договорились. Я буду считать часы, — промурлыкал он.

Они растянули прощание, как это делают любовники, — с неохотой, от которой то тошнит, то становится приятнее на душе — все зависит от того, кто что поставил на карту любви.

Сюзи положила трубку, смахнула слезу и попыталась направить свои рассеянные мысли на то, как ей сегодня использовать свой знаменитый белый соус, который лежал в основе всех ее блюд.

Она улыбнулась про себя и в очередной раз посмеялась, вообразив лица тех, кому удастся определить ее секретный ингредиент.


В доме Терезы Стоддард был рождественский обед.

Тереза и ее муж, Род, сидели друг против друга за столом, заимствованным прямо из рубрики журнала «Вог» «Как стильно обустроить Рождество». Роскошный интерьер замечательным образом не сочетался с музыкой, сопровождавшей трапезу. «Мелодии семидесятых» навевали Терезе и Роду воспоминания о тех днях, когда они познакомились в колледже. Разделывая отменно приготовленный гребень индейки, они размахивали вилками в такт песням групп «Sweet» и «Т Rex», подпевали «Вау City Rollers» и подыгрывали на воображаемой гитаре с помощью рождественских крекеров.

Род с энтузиазмом, хотя и нескладно, выводил свою версию песни «Безумные кони»[12], как вдруг прервал сам себя.

— Помнишь, Терри, чем мы занимались под эту мелодию?

Тереза отпустила грязный смешок, однако последовавшая ложь прозвучала вполне пристойно. Она подняла бокал шампанского и вызывающе посмотрела на Рода:

— Как я могу что-то помнить, если ты начал с того, что напоил меня дешевым сидром!

Род кинул в нее хлебный катыш, сделав вид, будто рассердился.

— Извини! Может, тот сидр был и дешевый, но у меня из-за него до конца месяца вышла вся стипендия.

— Ха-ха! — Тереза ответила тем, что угодила куском моркови точно в стакан Рода. — А тебе и не нужны были деньги. Ты перебрался в мою комнату и питался моим шоколадным печеньем!

Рода ураганом снесло со стула. Даже по прошествии двадцати лет Терезе по-прежнему нравилось смотреть на то, как ее муж вытягивается в полный рост. Это был медведь шести футов пяти дюймов: большой, широкий и очень славный. В нем не было ничего, что можно было бы назвать заурядным. Все было резко выраженным и особенным. Его волосы табачного цвета неожиданно переходили в большую рыжую бороду, которая казалась искусственной. Глаза у него были такими зелеными, что его частенько обвиняли в том, что он носит цветные контактные линзы. Сложен он был великолепно, чего не могла скрыть одежда, которую он выбирал небрежно и вместе с тем всегда оказывался прав. Одна лишь Тереза могла видеть его животик, когда они оказывались вдвоем в спальне.

Для нее это не имело значения. Разумеется, не имело. Женщины не обращают внимания на изъяны мужских тел. Это ужасно несправедливо, но так уж в мире повелось.

Род бочком обошел вокруг стола. Бумажный колпак закрывал ему один глаз, придавая мальчишеский вид.

— Твое шоколадное печенье? А кто в два часа ночи шарил по чужим полкам и воровал для тебя это шоколадное печенье?