«Если захочешь, сможешь заработать много больше…»

Интересно, о чем это она?

* * *

После завтрака наваждение не пропало, им захотелось безрассудств, и они поехали в центр, нисколько не беспокоясь о том, что их смогут увидеть вместе.

Страшила-горничная, которую Валентина выловила в коридоре, погладила один из диоровских костюмов, которые они утром нашли на полу, и расхохотались, вспомнив сцену в магазине.

— Красный, — сообщил Невский, когда они распаковали большой сверток.

— Красный так красный, — Валентина, смеясь, закружилась с костюмом по гостиничному номеру.

В окна светило утреннее солнце, врывался прохладный влажный воздух с ароматами горячего теста, булочек и мокрых истерзанных листьев, которыми была устлана земля. Хотя скорее всего Валентина сама придумала все эти запахи, потому что их номер находился на десятом этаже. Однако аромат кофе действительно разносился по этажу, возможно, кто-то растворил его в кипятке, не желая спускаться в ресторан для завтрака.

— Я редко езжу на метро, — заметил Игорь, когда они мчались под землей.

Свет, тьма, гул в ушах, бесстрастный голос, объявляющий станции…

На Тверской зашли в кондитерскую, взяли печенье, шоколад и сели в скверике на Пушкинской площади. На скамейке, прижавшись друг к другу, они томились неизведанным сильным чувством, им хотелось соединиться прямо здесь, посередине Москвы. У Валентины кружилась голова. Невский же вообще не пошел на работу.

— Подожди минутку, мне надо срочно позвонить, — он ушел, а Валентина вдруг почувствовала себя страшно одинокой, только сейчас она заметила, что, кроме Невского, в мире существуют еще люди, они с равнодушным видом проходят мимо, погруженные в свои мысли, им нет никакого дела до девушки, сидящей на скамейке в ожидании любимого.

«А вдруг он не придет?»

От этой мысли у нее запылали щеки. Валентина испугалась, как ребенок, брошенный родителями в городе.

Поэтому когда она вновь увидела его и поняла, что все это ей не приснилось и что она действительно эту ночь провела в гостинице с этим мужчиной, сердце ее учащенно забилось. В голове скопилось столько дурманящей мути, что захотелось ясности, определенности. Она уже собиралась сказать что-то Игорю, но он, сев рядом, обнял ее и нежно поцеловал в уголки губ.

— Мне как-то не по себе, — призналась она слегка охрипшим от волнения голосом. — А тебе?

— Я позвонил на работу и сказал, что заболел, чтобы начинали обзванивать всех без меня. Пусть собираются, Родиков все решит. У него хорошая голова…

— Ты не пойдешь на работу?

— Я не могу. Даже если я бы туда пришел, все равно от меня проку мало. Пойдем?

Он привел ее в Музей Революции, где пряталось небольшое уютное кафе с тихой музыкой.

— Ты будешь салат?

— Буду.

— А пирожные?

— Тоже буду…

Они ели, пили, целовались на глазах у буфетчицы, яростно протирающей фужеры, затем снова ели и снова пили, целовались, а потом вышли из музея и пошли слоняться по улицам, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть друг на друга, обняться и идти дальше.

В полдень они оказались в Ботаническом саду. Воздух потемнел, небо заволокло тучами, на яркие пожелтевшие деревья словно накинули серое газовое покрывало…

Они углубились в какие-то фантастические заросли, где прятались такие же сумасшедшие парочки, и, оказавшись наедине с деревьями и кустами, не слыша человеческих голосов, долго целовались, испытывая друг друга на выносливость.

Когда начался дождь, они успели сесть на троллейбус и доехали до кинотеатра «Гавана»; там, едва добежав до дверей, промокли, но все-таки взяли билеты на последний ряд, как порочные школьники, и когда погас свет, Валентина пересела на колени Невского и сняла с себя жакет…

— Ты не знаешь, о чем был фильм? — спросила она его, когда спустя полтора часа они выходили из зрительного зала, приводя в порядок одежду. У Валентины подкашивались ноги, тело просило отдыха. Она хотела спать.

— Фильм? — рассеянно переспросил Невский. — О тебе, конечно. Особенно хороши были крупные планы…

На них оборачивались. Невский на ходу застегивал рубашку.

— Сейчас мы где-нибудь пообедаем и вернемся в гостиницу. Смотри, какой дождь…

Неподалеку от кинотеатра у Невского жил друг-поэт, который всегда был дома.

— Ты хочешь, чтобы мы переждали дождь у него? Я согласна.

По дороге они купили пиццу, несколько пластиковых коробочек с салатами, сыр и апельсины.

Друг-поэт, волосатое существо с голодными глазами, встретил их с улыбкой. Он оказался не дураком. Они втроем пообедали, потом поэт куда-то исчез («наверно, сочинять стихи под дождем»), а Невский с Валентиной разделись и легли спать. Обшарпанные обои, колченогие стулья, продавленный диван, грязный стол с остатками еды и прочие атрибуты беспорядочной богемной жизни хронического неудачника — ничто не могло омрачить их любви.

— Чем отличается любовь от страсти? Страсть от похоти? — погружаясь в сладкую дрему, спрашивала Валентина, чувствуя дыхание Игоря на своей щеке.

— И страсть, и любовь, и похоть — все прекрасно, все едино. Если это не так, то я ничего не понимаю. — Невский, лежа с закрытыми глазами, долго еще рассуждал о похоти, пока не уснул. Ему приснился дождь и оранжевые осенние листья, красивые, кленовые, летевшие откуда-то сверху, а потом почему-то превращавшиеся в золотые кудри Валентины. Игорь еще ни разу в жизни не был так счастлив.

* * *

Лариса записала в блокноте: «Валентина Невская». За такую информацию Аня заплатит ей пятьдесят копеек. Эта рыжая девица такая же Невская, как и Македонская. Но выпытать у администраторши подробности ей все равно не удалось: видать, Невский заплатил за номер раза в два, а то и в три больше.

И она решила войти в их номер. Достала ключи у дежурной по этажу, заговорив ее до полусмерти, вошла в пустой номер и принялась шарить в поисках чего-нибудь, что могло подсказать ей фамилию Валентины. Сумочки, разумеется, не было. На простынях, сбитых в большой голубоватый ком, она вдруг увидела странные желтые перчатки. Поднеся их к носу, Лариса долго наслаждалась запахом духов, которым были пропитаны изящные вещицы. Выглянула в коридор: никого. Вернувшись в номер, она позвонила Вельде:

— Ее имя — Валентина, фамилию она не сказала, — рапортовала Лариса, — в номере я тоже ничего не обнаружила, ни паспорта, ничего… Кроме двух черных костюмов и желтых перчаток, ничего.

— Как ты сказала? Желтые перчатки? Странно… А как, ты сказала, зовут ее, Валентиной?

— Так во всяком случае записано в журнале регистрации. — Она хотела сказать «Валентина Невская», но не смогла. Пожалела Анну.

— Спасибо, Лора. Я сегодня буду дома в восемь. Приходи. Возможно… — Анна сделала паузу, — у меня будет для тебя задание… Очень ответственное. Приезжай.

Лариса, последний раз взглянув на висевший на плечиках в шкафу черный кашемировый костюм, достала из свертка другой черный костюм и приложила к себе. «Интересно, зачем ей два черных костюма?» И тут ей в голову пришла безумная мысль. Через полчаса ее ждали на седьмом этаже двое командировочных из Киева. У них самолет вечером, они ее долго не продержат… И заплатят хорошо. А что, если прийти к ним в одном из этих костюмов?

Лариса не считала это воровством. Она просто одалживала у рыжей Валентины вещь. Она же вернет. Обязательно.

Выйдя из номера с большим пакетом, Лариса быстро спустилась к себе в подсобку, заперлась там и примерила диоровский костюм. На стене висело большое, во весь рост, зеркало. Увидев себя в нем, Лариса удивилась: как же меняет человека стильная одежда. Жакет сидел идеально, а юбка открывала стройные ноги. Вот только лицо хорошенько наштукатурить, и все. И все-таки она не выдержала и достала из кармана форменного халата прихваченные в каком-то азарте желтые перчатки. Нет, они ей не подходили. Если бы у нее была сумочка… Стоп. Валентина выходила из номера без сумочки… Как же это она искала?

Лариса вновь переоделась, вернулась в номер и, к своему удивлению, нашла сумочку, висевшую в ванной комнате под длинным махровым халатом. Раскрыла ее, но, кроме косметики, духов и прочей мелочи, ничего не обнаружила. Хотя одна вещица удивила ее: упаковка новых швейных игл.

На этот раз Лариса вышла из номера с желтой сумкой.

В шесть вечера, пьяненькая, спустившись в подсобку, она сняла с себя черный костюм, швырнула желтую сумку в корзину с грязными полотенцами и встала под душ. И хотя сейчас она была одна, ей казалось, что мужские руки продолжают терзать ее тело… Наверно, эти двое из Киева понежнее обращаются со своими женами, а с ней поступили по-скотски… Но один ей все же понравился. Было в нем что-то такое…

После душа она почистила зубы, посушила феном волосы, переоделась в джинсы и свитер (на улице похолодало, она это почувствовала, когда открыла окно и в комнату ворвался ветер с дождем), достала из сумки две плитки шоколада, презервативы, смятую стотысячную купюру, несколько пятидесяток и губную помаду с носовым платком. Теперь ей предстояло вернуть чужие вещи в номер. Сложив их в большой пластиковый пакет, она поднялась на десятый этаж, но опоздала: эти двое уже вернулись, Невский открывал замок. Какое счастье, что ее не застукали, приди она пятью минутами раньше… А с другой стороны, может случиться, что эта парочка вызовет милицию… Милицию? Не идиоты же они законченные. Сами же прячутся ото всех и вся.

Лариса вернулась в лифт и поехала вниз.

4

— Понимаешь, мне кажется, что стоит только выпустить тебя из комнаты, так ты сразу исчезнешь… Я не хочу, чтобы ты превратилась в тень, в сон, в наваждение… И поэтому мы не будем назначать встречи… Мы просто не будем расставаться… Конечно, и я, и ты, мы оба должны встретиться… я с женой, ты с женихом, но будет куда спокойнее, если ты будешь рядом…