Улица, на счастье, была пустынна: не рискуя быть сбитой машинами, Валентина быстро перебежала дорогу и, склонившись к окошку стоявшего напротив их подъезда черного «БМВ», глотая слезы, обратилась к остолбеневшему молодому мужчине:

— Умоляю, за любые деньги… увезите меня отсюда, только быстро… — Она распахнула дверцу и едва успела сесть, как машина рванула с места. Секунда — и они свернули налево, еще секунда — направо…

— Быстрее, быстрее… — твердила она, сжав кулачки и шурша жесткими свадебными перчатками. — Можно еще быстрее?

Когда они были уже далеко, она расслабилась и попросила остановиться возле магазина готового платья на Калининском проспекте.

— Вы не подождете меня минут двадцать, я вам за все заплачу… Умоляю вас…

Белой роскошной птицей влетев сквозь прозрачные высокие двери в магазин, она подбежала к знакомой продавщице, которая знала ее как портниху и помогала продавать сшитые ею вещи, оставляя десять процентов себе. Ее звали Тамара.

— Возьми вот это платье, оно тянет на две тысячи долларов, это лионские кружева, я одела его всего полчаса тому назад, оно совершенно новое, а мне дай джинсы и какую-нибудь блузку… Я сбежала с собственной свадьбы, меня ждет машина… Пожалуйста… И еще сто долларов в долг, пока не продастся платье…

Тамара, оценив платье, отвела Валентину в примерочную, помогла ей снять наряд и стала свидетельницей того, как невеста разрушает свою сложную прическу, «расчесывая» пальцами крутые завитки, после чего принесла то, что она просила.

— Я забегу на днях, как устроюсь, — Валентина напоследок крепко сжала ее руку. — Ты представить не можешь, как помогла мне…

Она вышла из магазина в джинсах и красной короткой трикотажной кофточке. Ветер развевал ее длинные пышные волосы и остужал разгоряченное лицо.

— Вы извините, что я так вторглась в вашу машину и в вашу жизнь, но вы сами, наверно, поняли, что произошло…

— Вы сбежали с собственной свадьбы… — улыбнулся мужчина. Ему было чуть больше тридцати, он был потрясен, шокирован, но почему-то страшно доволен. — Вы смелая женщина, — оценил он наконец. — Может, вы вот так, с ходу, выйдете замуж за меня? Я лучше вашего жениха, честно…

Она улыбнулась, а потом расхохоталась. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой свободной.

— Знаете, мне кажется, теперь я смогу все… Только голова кружится, словно я выпила…

— А может, вы и выпили?

— Нет… Ни капли. Я вообще не умею пить.

— Давайте познакомимся. Саша.

— Валерия. — Ей казалось, что стоит ей назваться своим именем, как ее тут же вернут Кострову на растерзание. Уж бежать, так от всех, даже от себя.

— Красивое имя.

— Скажите еще, что редкое, и я сочту вас за большого оригинала.

— А вот и скажу. Куда мы едем?

— На Масловку. Мне надо забрать оттуда вещи и перевезти на другую квартиру…

— А где у нас другая квартира?

— А вот другой квартиры у нас как раз и нет… Пока… Но ведь это же несложно — найти… Вон сколько объявлений на каждом шагу… Москва, она большая…

* * *

Маша Сотникова в комнатке для горничных примеряла черный диоровский костюм, тот самый, который украла из номера Лариса Игудина, и представляла себе, как она будет разговаривать с разъяренной фурией. Этот костюм Лариса дала ей для того, чтобы в случае, если Анна все-таки не поверит в то, что Маша — это Валентина, они поймают Невского на костюм и, главное, желтые перчатки… Лариса была уверена, что после всего, что произошло (Анна рассказала ей, как Валентина прождала ее Игоря в подъезде больше трех часов), Невский, увидев на улице девушку в черном костюме и желтых перчатках («Такие перчатки, я уверена, одни на всю Москву», — уверяла она Машу), обязательно подойдет к ней, решив, что это Валентина… Только вот желтой сумочки не хватает. Хотя из тех денег, которые лежали у Ларисы в кармане, уж стошку-то на сумочку выделить можно… Главное, что Машка подходила и по росту!

Маша вышла из гостиницы незамеченной: в этом шикарном костюме она стала просто неузнаваемой. Да еще черные очки-бабочки!

Покачиваясь на высоких каблуках черных замшевых туфель, она зашла в расположенный на углу бар, выпила коктейль и, ощущая кожей восхищенные взгляды мужчин, так же не спеша и виляя бедрами, вышла из бара, направляясь к автобусной остановке. Спустя сорок минут она уже сидела в сквере на Пушкинской площади, грызя соленые орешки и запивая их пивом из банки. К ней уже подходили несколько мужчин, но она лишь мерила их презрительным взглядом и отворачивалась, изображая из себя леди-недотрогу. Но потом все-таки не выдержала и пошла с одним в «Макдоналдс». Мужчине было за сорок, он был уже под градусами и после первого же гамбургера сказал, что готов оплатить ее услуги прямо сейчас. И сказав это, полез ей под юбку… Они сидели в самом углу ресторана, поэтому этот жест вряд ли был замечен, но Маше он понравился… Она поняла, что мужичок готов: хоть сейчас выложит любые деньги, лишь бы она с ним пошла…

— Двести баксов, и я твоя, — Маша откусила от второго гамбургера, запивая его апельсиновым соком.

— Сто тысяч «деревянных», и я твой, — услышала она в ответ и чуть не поперхнулась.

— Ладно, двести… Это неплохая цена.

Он положил ей руку на плечо.

— Ну что, покушала, девочка?

Они вышли и направились к расположенному неподалеку коммерческому ларьку.

— Здесь? — спросила Маша.

— У меня тут друг работает, там топчан есть… А если ему дашь, получишь пятьсот… Но он, знаешь, как любит…

Она догадывалась.

* * *

Валентина открыла глаза и не сразу поняла, где находится. «Саша», — вспомнила она все и снова нырнула под одеяло.

— Ты проснулась? — в комнату заглянул Саша. Он был в темно-синем халате, с полотенцем в руках. — Слушай, мне надо идти… Позавтракаешь сама, хорошо? Я там все приготовил… Чувствуй себя как дома… Отдыхай, набирайся сил. Не переживай, твой парень, если не дурак, все поймет и не станет тебе мстить… Ведь ты именно этого боишься?

Сев на постели, она кивнула.

— И этого тоже. Понимаешь, мне просто стыдно. Он так много для меня сделал, а я поступила с ним по-свински… Там были гости, его друзья… Мне жаль его…

— Зато ты поступила честно… Куда хуже было бы, если бы он, уже живя с тобой, понял, что ты его не любишь… Может, у тебя кто есть? — Он улыбнулся. — Признавайся…

— Уже нет. И это очень грустно…

Он привез ее вчера вечером к себе домой вместе с сумкой, куда Валентина сложила все самое необходимое из квартиры на Масловке, той самой квартиры, куда больше года назад поселил ее Костров. Саша сказал, что новое жилье ищут месяцами, за один день невозможно найти что-нибудь приличное, и предложил ей пожить пока у него.

— Ты меня не бойся. Скажешь «нет», значит нет. Со мной просто. Я понимаю, каково тебе сейчас…

И он привез ее к себе. Саша ожидал услышать от девушки что-нибудь такое о ее женихе, что каким-то образом объяснит ее побег со свадьбы, но Валентина (вернее, «Лера», как он ее называл после того, как она предложила ему перейти на «ты»), к своей чести, не сказала о Кострове ни одного дурного слова. Напротив, судя по ее рассказу, жених (имя которого она так и не назвала) был человеком в высшей степени порядочным, а главное, любящим ее.

— Я думаю, ты не будешь возражать, если я попробую подыскать тебе квартиру?

— Нет, конечно… Чем скорее я это сделаю, тем лучше… Желательно на светлой стороне улицы и чтобы окна были большие… Не больше двухсот долларов в месяц.

— Я все понял… Ну пока!

Валентина слышала, как он одевался, что-то напевая, затем хлопнула дверь и стало тихо.

Она не понимала, что с ней происходит. Столько безрассудных поступков за три дня: Невский, побег и теперь вот чужая квартира с каким-то Сашей. Словно кто-то руководил ее действиями.

Валентина поднялась, приняла душ, надела свой любимый черный костюм, тот самый, в котором была в день знакомства с Невским, затем с благодарной улыбкой села за стол, на котором уже стоял завтрак: прозрачный стеклянный колпак накрывал сырницу с нарезанным сыром, ветчиной и салями. Здесь же стояла плетеная хлебница, прикрытая салфеткой, вазочка со сгущенным молоком и банка кофе. Согреть электрический чайник было минутным делом. «Как в кино», — подумала Валентина, принимаясь сооружать бутерброд.

* * *

Спустя полтора часа она уже сидела в сквере на Пушкинской площади с кипой газет на коленях, выписывая адреса квартир. Светило солнце, Валентина смотрела на расплывающиеся строчки мелкого шрифта, но видела Невского… Она вспомнила, как нервничала в тот раз, когда Игорь, оставив ее почти на этом самом месте, ушел позвонить, как она боялась, что он не придет. Но ведь пришел же… А мог бы еще тогда затеряться в толпе… Почему же он бросил ее? Что случилось?

Свернув газеты в толстую трубу, она сунула их в пакет и, откинувшись на скамейке, расслабилась. Услышав иностранную речь, Валентина лениво раскрыла глаза и, увидев толстую негритянку в желтых клетчатых шортах и красном джемпере, усмехнулась, поражаясь ее раскованности, после чего снова погрузилась в легкую дрему. Но потом вдруг поняла, что не имеет права расслабляться, когда у нее столько дел. Быстрым шагом она направилась к метро: нужно позвонить Саше. Разве могла она тогда предположить, что через каких-нибудь полчаса Невский вычеркнет ее из своей памяти. А значит, и из своей жизни.

8

— Это правда, что вы едете в Москву к дочери?

Эмма Латинская тронула его за руку, приостанавливая чтение, и пристально посмотрела Борису в глаза. Ей все больше нравился этот обаятельный мужчина со спокойным взглядом темных глаз, Эмме даже хотелось потрогать его поседевшие на висках волосы, коснуться щеки… Это не имело ничего общего с чувством, которое может появиться у женщины к мужчине. Нет, приходящий чтец источал благостную для ее души энергию, рядом с ним она ощущала в себе необычайный прилив сил. Скажи ему об этом, он не поймет, встанет и уйдет. Да, да, она знала эту породу мужчин, которые, ничего не объясняя, предпочитают действовать. Таким был и ее первый муж… Тоже русский и тоже с темными глазами… Вот только до старости он не дожил, так и остался в ее памяти черноглазым, порывистым в движениях юношей… Но это было в другой жизни.