Его притащили в большой дом, где усадили на скамейку у стены в практически пустой комнате, сунули в руки газету, почему-то «Коммерсант», юмор, что ли, такой незатейливый у чеченских братьев. Сфотографировали и заставили сказать в камеру, что он молит о помощи и просит исполнить все требования похитителей.

Казарин сказал, ему было по фиг. Он точно знал, что потом разберется с любыми последствиями, какими бы катастрофическими они ни оказались для его бизнеса.

Если выживет, конечно. А он собирался выжить!

Газету у него забрали. Но сразу не увели обратно, а привели какого-то мужика, который стал внимательно осматривать и ощупывать закрытый глаз Казарина и опухоль вокруг него. Мужик вышел из комнаты, но очень скоро вернулся, поставил Даниилу на колени поднос с инструментом и пузырьками, протер ватой, пропитанной спиртом, область вокруг больного глаза, взял скальпель, плеснул на него спирта из бутылки и быстрым, ловким движением сделал надрез ниже века.

Казарин по привычке не произнес ни слова, сцепив зубы, но спохватившись, решил покричать в рамках образа сдавшегося, опустившегося человека. Образ дополнился, но за крик он получил в челюсть от стоявшего рядом с лекарем бойца.

– Давай, я его сначала вылечу, – строго отчитал того за удар лечивший мужик, – а то подохнет раньше времени!

Он обработал разрез антисептиком и залепил широким лейкопластырем. Обратно Даниила снова волокли, ухватив с двух сторон под мышки и, пользуясь этим, он осторожно, насколько мог, осматривал окрестности. Шутку со скидыванием с лестницы повторили.

Без фантазии ребята. Факт.

Но главное, Даниил понял: он не представляет для похитителей ничего значимого, они его вообще за человека не считают. Даже бить не стали, настолько он для них перестал быть одушевлен. Так кусок мяса – отработает свое положенное, и его спокойно пристрелят.

А вот это большая ошибка, ребята!

Любого противника, даже поверженного, следует по умолчанию считать равным себе, иначе рискуешь потерять здоровье вместе с головой.

Но это их безразличие давало Казарину дополнительные бонусы в его борьбе за жизнь.

Больше его не тревожили ни разу. Кучка из камешков, отмечающих сутки, проведенные в яме, все росла, день сменялся следующим, полным занятий и дел. У Казарина за это время заметно подкачалась и налилась мускулатура, тело слушалось безупречно, обретя былую гибкость и подвижность, а глаз практически выздоровел.

Как-то раз ночью он вдруг понял, что видит свою вытянутую руку. Наверное, полнолуние, подумал Даниил, вот и светло. Но сразу же вспомнил, что даже солнце, находясь в зените, не проникает прямыми лучами сюда, на глубину, что уж говорить о луне. Но сомнения остались. На следующую ночь небо заволокло тучами, но Даниил по-прежнему видел свою вытянутую руку. Он начал прислушиваться и присматриваться к своим чувствам и ощущениям и с удивлением обнаружил, что обострились все его органы чувств.

Он стал видеть в темноте, и довольно хорошо видеть. Он умудрялся слышать шаги наверху, когда кто-то подходил к яме, и различать, кто идет и сколько человек, обострились обоняние и ощущение перемены погоды.

Удивительно! Какие загадочные резервы скрыты в наших организмах.

Ночное зрение дало Даниилу возможность работать и в темноте. А делать это становилось все сложнее – находясь на высоте, приходилось рыть одной рукой, удерживая равновесие, потом медленно спускаться, маскируя вырытые ямки камнями и землей, чтобы не бросались в глаза. Но дело двигалось, и Даниил понимал, что через пару дней уже достигнет края колодца.

Ночи. Ночи для Казарина наполнились болезненным, мучительным душевным очищением и осмыслением.

Он вспоминал наставления Клео и понимал, что давно не боится смерти, как она и учила. Но только здесь, сидя в яме, анализируя свою жизнь заново, Казарин осознал, чего надо бы бояться больше, чем смерти – пустоты! Пустоты и никчемности проживания, бессмысленных дней, которые он искусственно заполнял шумными тусовками, сменяющимися бесконечно женщинами, романами, пьянками до утра, хорошо хоть к коксу не пристрастился, стараясь сохранить светлой голову для работы.

И понял, честно себе признавшись, что давно исчез куда-то азарт от первых больших денег и побед, от новых проектов и что все, чем он занимается, – это не его! Все это пустое – ни о чем! Давно не греет, не приносит радости и душевного удовлетворения, творческого поиска и подъема. Все не то! Не то!

Где он потерялся на пути к благополучию? На каком этапе исчез тот задиристый, ни черта не боящийся юноша, у которого от полноты и радости жизни аж визжало все внутри, который спал по три часа, жалея на сон время и успевая везде.

А еще ночами к Даниилу приходила Надежда.

Она садилась рядом с ним на пол, вытягивала ноги, поворачивала к нему лицо, смотрела своими необыкновенными глазами, светящимися в темноте, и говорила:

– Это не страшно, что ты не понимаешь, главное, что ты хочешь понять.

– Я понимаю, что это все бред какой-то и тебя тут на самом деле нет, но, Надюшка, я хотел попросить прощения: прости, что обидел тебя, – осторожно просил Даниил, пугаясь, что с его головой не все в порядке.

А она смеялась тихим звонким смехом, проводила нежно пальчиками по его щеке и растворялась в темноте. И он ждал ее нетерпеливо, подгоняя наступление ночи, и звал частенько, разговаривал с ней, и одновременно боялся своего возможного безумия, и отдавал себе отчет, заглядывая в ее глаза, что очень близок к умопомешательству.

На тридцать второй день своего заточения Даниил закончил делать ступени, доведя их до самого верха. Он приготовился к побегу, лежал в центре ямы и смотрел через решетку на звезды в небе, ожидая наступления глубокой ночи, когда заснет и утихомирится весь аул.

И вдруг увидел рядом с собой Надю, она наклонилась к нему сбоку и тихо произнесла:

– Не сразу и не сегодня. Надо осмотреться.

И исчезла, как только он повернул к ней голову, чтобы лучше рассмотреть.

Как это осмотреться?! Где? Зачем? Дрожало недоумением и нетерпением все в нем. Бежать! Немедленно! Разве не для этого проделана такая работа?! Бежать!

Но Даниил уже понимал, что не побежит в эту ночь и что привидившийся образ лишь озвучил его подсознательные мысли и опасения. Бежать вот так на дурака, не проведя хоть какой-то разведки, не осмотрев местность, не попытавшись запастись хоть теми же абрикосами в дорогу или чем-то более существенным, если повезет. Даже просто сориентироваться на местности не мешало бы!

Нет, вы можете себе представить – иметь возможность бежать, все для этого сделать и остановиться, когда сердце, разум и тело стремятся вперед, кровь закипает – вырваться из плена, освободиться! И вернуться в яму?! Самому?! Добровольно?!

А если завтра не получится?! Если события с выкупом развиваются быстрей, чем он слышал в разговорах захватчиков?!

Твою ж… Наденька… чтобы тебе хорошо жилось, где бы ты ни находилась!

Ночь звенела тишиной, и Казарин, поднявшись наверх, предпринял попытку отодвинуть решетку – то еще занятие! Хоть она и не была никак закреплена, а просто лежала сверху, но весила прилично, и сдвигать ее одной рукой, не имея опоры на тело, зацепившееся крабиком на выдолбленных в стене ступеньках, оказалось офигенно тяжело. Но со второй попытки ему удалось сдвинуть эту суку железную ровно настолько, чтобы проскользнуть в образовавшуюся щель.

Он выбрался наружу, присел на корточки и начал старательно прислушиваться и медленно осматриваться вокруг. Большую часть села было видно с точки, где он сидел, как на ладони – оно словно раскинулось перед ним, спускаясь уступами по горе. Везде темно, и только в одном доме горел свет. Даниил прикинул и понял, что это, видимо, тот дом, куда пленника приводили для съемки.

Ну что ж, объект для разведки появился. Туда и двинемся в первую очередь.

Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, с наслаждением задерживая в легких и смакуя почти сладкий после затхлости ямы воздух свободы! Продышался несколько минут и осторожно двинулся на ориентир, светящийся в темноте.

Дисциплина с охраной у чеченских хлопцев не просто хромала, а была откровенно хреновой – Даниил совершенно свободно добрался до дома под самые его распахнутые окна и около часа слушал разговоры бойцов, забивших на запреты Корана и с удовольствием принимавших водку под закуску. Узнал нечто интересное для себя, и немало, – судя по тому, что обсуждали чеченцы, операция по его вопросу должна завершиться через несколько дней передачей денег и смертью Казарина. Не так прямолинейно, разумеется, они это обсуждали – ребята в основном беспокоились о том, сколько им обломится с этого дела, делились планами будущих трат, упоминали какие-то имена, полевых «батяней» скорее всего.

Наверное, они много об этом говорили, устали сидеть возле ямы и ждать завершения дела, вот и попивают ночами, пока Аллах и командиры не видят, и болтают всякое. Их всего трое. Ну, это понятно, не отряд же держать возле полудохлого русского в яме.

Ладно, еще послушаем, поузнаем, поразведуем.

В яму Даниил вернулся перед самым рассветом, да не с пустыми руками – привязал добычу к веревке, которую прихватил у овечьего загона, долго возился с решеткой, маскировал ступеньки, спускаясь, и, когда достиг дна, почувствовал себя совершенно обессиленным.

Особенно морально – спуститься назад это как душу вывернуть наизнанку оголенными нервами наружу! Он чувствовал, как глаза горят слезами.

И раскинулся на полу, ощущая, как все внутри дрожит от напряжения, и желая только лежать, лежать и больше ничего! Но! Даниил понимал, что прежде чем отдыхать, надо разобраться с результатами разведки, если он хочет все-таки свалить отсюда.

Казарину удалось обследовать все село, благо оно оказалось небольшим, он увидел цель и направление, куда следовало двигаться, – серебристо изгибающуюся змеей под лунным светом асфальтированную дорогу. И примерно понятно, куда следует идти по ней – от гор к низине. Подружился с тремя свободно гуляющими по селу собаками – с животными с детства, как практически у всякого циркового ребенка, у Даниила было полное взаимопонимание и любовь. А это важно, чтобы не забрехали на чужого человека. Эти теперь не забрешут – признали.