Наконец танец закончился, и Трешем поднялся на ноги. Оставив трость возле стула, он, чуть прихрамывая, направился к миссис Марш, игравшей на фортепьяно. Минуту спустя, посовещавшись с аккомпаниаторшей, объявил:

– Джентльмены приглашают дам на вальс!

Уже подходя к Джейн, Джоселин перехватил взгляды Кимбли и Броума – оба смотрели на него так, будто у него вдруг выросла вторая голова. Герцог прекрасно знал, почему так удивляются друзья. Всем было известно, что Трешем не танцует вальс.

– Разрешите, мисс Инглби? – Он протянул ей руку.

– Вы причиняете себе ненужные страдания, – сказала Джейн, когда они шли к центру гостиной. – Возможно, следующие два дня вы совсем не сможете ходить и вам придется сидеть, положив ногу на подушку.

– Тогда вы сможете с удовлетворением отметить, что предупреждали меня об этом, – с улыбкой ответил герцог.

Джоселин никогда не вальсировал с девицами на выданье по той простой причине, что вальс – слишком интимный танец для мужчины, старающегося избежать брачных уз. Но он ничего не имел против вальса, если партнерша ему нравилась и ситуация ни к чему не обязывала.

Сейчас был именно такой случай – ему попалась очаровательная партнерша, не набивающаяся в невесты.

Джоселин придерживал ее за талию, а она положила левую руку ему на плечо. При этом они смотрели друг другу прямо в глаза, что создавало ощущение интимной близости. И едва лишь взгляды их встретились, они словно забыли об окружающих, забыли обо всем на свете, закружившись в танце.

Джейн танцевала божественно; казалось, ноги ее вовсе не касаются пола и она парит над ним. В какой-то момент Джоселин понял, что улыбается ей. Более того, он был почти уверен, что ее синие глаза лучатся ответной улыбкой.

Только когда стихла музыка, герцог осознал, что невольно изменил себе – не сумел сохранить на лице маску надменного высокомерия. И еще он почувствовал, что у него ужасно разболелась нога.

– Я пойду к себе, – сказала Джейн.

– К сожалению, я не могу пойти с тобой, у меня полный дом гостей, – проговорил Джоселин вполголоса.

Она высвободилась из его объятий в тот момент, когда все уже успели поменять партнеров и приготовились к следующему танцу.

– Но я провожу тебя до комнаты, Джейн. О, можешь не смотреть так на мою ногу. Я не калека. Возьми меня под руку.

Разумеется, все видели, как они выходили вместе, но Трешема это не беспокоило. Ведь он не собирался задерживаться… К тому же он твердо решил, что Джейн не останется в его доме надолго – чтобы не возникло ненужных слухов.

В холле и на лестнице царила тишина – гулкая и таинственная. Подобная тишина могла бы подействовать на них отрезвляюще, однако этого не случилось. Впрочем, Джоселин не пытался завести разговор. Превозмогая боль, он медленно поднимался по лестнице, причем боль с каждым шагом усиливалась. Герцог не проронил ни слова, пока они не оказались в коридоре. Остановившись у комнаты Джейн, он сказал:

– Вы пользовались успехом, как я и предсказывал. Даже большим успехом, чем можно было ожидать.

– Спасибо, – кивнула она.

Герцог, похоже, не собирался уходить.

– Ваши родители могли бы вами гордиться, Джейн.

– Да, они… – Она осеклась и испытующе посмотрела на Трешема. – Вы хотели сказать, что мои приютские воспитатели могли бы гордиться мной, не так ли? Но талантом не стоит гордиться, ваша светлость. Мой голос – не моя заслуга. Он был дан мне от рождения, как вам – талант композитора и музыканта.

– Джейн… – Джоселин склонился над ней, и его губы прижались к ее губам.

Он даже не пытался обнять Джейн – просто поцеловал ее, и она ответила на его поцелуй. Наконец он отстранился и, чуть отступив, внимательно посмотрел на нее.

Глаза ее затуманились, щеки горели, влажные губы приоткрылись. Трешем чувствовал, как пульсировало у него в висках, и слышал, как гулко билось его сердце. Если бы только…

Он снова заглянул ей в глаза, а затем распахнул дверь ее комнаты.

– Хорошо, что у меня гости. Так нельзя, верно? Еще бы немного… Спокойной ночи, Джейн.

Джейн влетела в комнату и тотчас же услышала, как за ее спиной закрылась дверь.

Прижимая ладони к горящим щекам, она все еще чувствовала его руку у себя на талии, жар его тела и запах его одеколона. А в ушах у нее по-прежнему звучала музыка, звучала как нечто сокровенное и интимное – такого никогда с ней не случалось, когда она танцевала с Чарлзом.

Да, хорошо, что внизу были гости.

Она по-прежнему ощущала вкус его губ, вкус его поцелуя.

Нет, подобное не должно повториться. И сейчас не следовало такое допускать.

Джейн вдруг показалось, что в груди ее словно образовалась зияющая пустота, и ей стало страшно.

Глава 11

Гонки до Брайтона должны были начаться у Гайд-парка в половине девятого. К счастью, день выдался ясный и безветренный, самый подходящий для гонок.

Джоселин вышел из дома с тростью в руке и, отпустив конюха, без посторонней помощи забрался в коляску. Он собирался прокатиться лишь до парка и обратно; следовало сказать Фердинанду несколько слов, разумеется, как напутствие, а не совет. Дадли не любили следовать советам, даже если эти советы исходили от родственников.

Герцог выехал задолго до начала гонок, он хотел пообщаться с братом до того, как соберется толпа. Многие джентльмены намеревались отправиться в Брайтон следом за соревнующимися, чтобы сразу же поздравить победителя. Джоселин присоединился бы к ним, если бы не обстоятельства. Хотя боль в ноге беспокоила гораздо меньше, чем можно было ожидать после того, как он вальсировал накануне ночью, Трешем понимал, что не настолько здоров, чтобы позволить себе подобную поездку.

Фердинанд находился в приподнятом настроении. Джоселин подъехал, когда брат беседовал с лордом Хейуордом, уже прибывшим на место.

– Ангелина просила передать, – с иронической усмешкой говорил Хейуорд, – что вы, во-первых, должны победить во что бы то ни стало, во-вторых, не должны рисковать, не то свернете себе шею, в-третьих, вам следует помнить, что семейная честь Дадли в ваших руках, в-четвертых, думайте только о собственной безопасности… В общем, один совет противоречит другому, поэтому выбирайте тот, который вам по душе.

Фердинанд в ответ засмеялся и повернулся к брату.

– Им, – сказал он, кивнув в сторону коней, – тоже не терпится поскорее отправиться в путь.

Джоселин поднес к глазам лорнет и осмотрел экипаж, который Фердинанд купил несколько месяцев назад только потому, что он выглядел привлекательнее, чем прежний. Сразу после покупки Ферди стал жаловаться – мол, с коляской что-то не так, хотя проверить экипаж можно было лишь в деле. Впрочем, Фердинанд на сей раз не ошибся – коляска и впрямь была не из лучших.

Фердинанд имел меньше шансов на успех, чем его соперник, однако Джоселин все же надеялся выиграть свое пари. За братом были молодость и энтузиазм, а также непомерное честолюбие – семейное стремление быть во всем первым. К тому же коней Ферди приобрел отменных, Джоселин и сам не выбрал бы лучших.

Лорд Берриуэтер прибыл на гонки в сопровождении целой кавалькады своих сторонников. Некоторые из них подшучивали над Фердинандом.

– Отличная пара, Дадли! – прокричал мистер Уэгдин. – Жаль, что каждая из лошадок хромает на три ноги.

– Выскажете свои сожаления, когда мои хромые выиграют гонку, – со смехом отвечал Фердинанд.

Берриуэтер, казалось, не обращал, внимания на зрителей. Он то и дело смахивал плетью невидимые пылинки со своих сверкающих сапог. Наряд его был более уместным для прогулки по Бонд-стрит, чем для гонки из Лондона в Брайтон. Но Берриуэтер прекрасно знал, что именно он фаворит, и нисколько не сомневался в победе.

– Фердинанд, – неожиданно сказал Джоселин, – нам бы лучше поменяться колясками.

– Ты не шутишь? – с надеждой в голосе воскликнул младший Дадли.

– Я намерен выиграть пари, поэтому не могу допустить, чтобы ты отправился в Брайтон в этой повозке, – заявил Трешем, кивнув в сторону коляски, раскрашенной в желтый и красный цвета.

Фердинанд не имел ни малейшего желания спорить с Джоселином. За пять минут, остававшихся до начала гонки, братья успели поменяться колясками.

– Помни, Фердинанд, – не удержался от совета Трешем, – моя коляска легче, чем твоя, и поэтому опаснее на скорости. Придерживай коней на поворотах!

Фердинанд забрался на сиденье и взял в руки поводья. Он казался необыкновенно серьезным и сосредоточенным.

– И верни мне коляску в целом виде, – добавил Джоселин перед тем, как отойти к зрителям. – Не то тебе не поздоровится.

В следующее мгновение раздался выстрел из стартового пистолета, открывший бега. Толпа заревела, кони сорвались с места и вскоре исчезли в клубах пыли.

«Похоже на кавалерийскую атаку», – подумал Трешем. Он подошел к коляске брата и принялся обмениваться любезностями со знакомыми.

Джоселин уже жалел о том, что отпустил своего конюха. Теперь, прежде чем отправиться в «Уайте», ему придется вернуться домой, чтобы там конюх распряг лошадей и поставил коляску в каретную. Впрочем, заходить в дом не было необходимости. Но и причин не заходить тоже вроде бы не было.

Вчера он снова поцеловал ее. И признал, что так продолжаться не может. Надо было что-то решать. Вскоре Джейн предстояло покинуть Дадли-Хаус.

Беда в том, что он не хотел ее отпускать.

«Надо было подъехать к конюшне с другой стороны», – подумал Джоселин, уже приближаясь к парадному подъезду Дадли-Хауса. Он придержал лошадей и стал разворачиваться, но тут случилось нечто совершенно неожиданное…

Сначала раздался громкий треск, и экипаж накренился. Потом Трешем услышал фырканье лошадей, крик мужчины и женский визг. А затем на него навалилось что-то тяжелое, и ему показалось, что он вот-вот задохнется…

Наверное, прошло минут пять, прежде чем он понял, что лежит на мостовой рядом с собственным домом. Лошади тревожно ржали над головой, а боль во всем теле была такая, что выть хотелось. И кто-то гладил его по волосам – куда, черт побери, делась шляпа?