Я столько думала о Ричарде и об этом желанном дне, что, когда он наконец наступил, почувствовала разочарование. Мне было не по себе, меня начала охватывать нервная дрожь, и появилось сомнение: а не придумала ли я все это о человеке, которого лишь раз, случайно, повстречала в театре?

Я надела черный костюм, но решила, что он слишком мрачный, и сняла его. В сером костюме я понравилась себе еще меньше – в нем я выглядела бледной и бесцветной. Я перемерила почти весь свой гардероб и наконец опять вернулась к черному костюму. Было холодное мартовское утро, и ледяной ветер гулял по Уимпл-стрит. Посмотрев на улицу, я поняла: что бы я ни надела, ветер продует меня до костей, и вид у меня будет ужасный…

Когда после всех этих приготовлений я увидела себя в зеркале, то пришла в отчаяние. Хрупкая фигурка в черном костюме и синей строгой блузке с повисшим бантом. Я попробовала несколько шляпок и в конце концов остановилась на черной соломенной с длинной голубой вуалью, которую я завязала под подбородком. В этой шляпке я выглядела очень нарядно и соблазнительно и совсем не была похожа на мисс Браун, личного секретаря. Но я и не думала походить на «мисс Браун». Я хотела быть очаровательной и необыкновенной, так как мечтала о принце, который вот-вот должен был заехать за мной.

Я еще раз лихорадочно нарумянилась и ярче накрасила губы. Маникюр уже сделала. Вчера я готовилась к этой встрече весь вечер. Волосы были вымыты и уложены. Шею и руки я надушила духами, которые Китс подарила мне к прошлому Рождеству. А еще я нашла у себя совершенно новые черные лайковые перчатки.

Я пришла к выводу, что выгляжу не так уж плохо. Но все-таки чего мне не хватало, так это мехового манто. Я была уверена, что у жены Ричарда оно было. Норковое, или горностаевое, или и то и другое! Да, уж у нее есть все, что можно купить за деньги. Не буду думать о Марион, а то у меня появится комплекс неполноценности и я никогда больше не увижу Ричарда.

Я взяла свое старое черное пальто, перекинула его через руку и спустилась вниз ждать Ричарда. Я очень нервничала и почти уже сожалела о том, что согласилась на эту встречу.

Шторы были опущены, я стояла в большой красивой неосвещенной приемной, где пациенты знаменитого окулиста обычно ожидали приема, листая старые журналы… И тут я увидела, что к дому подъезжает такси. На этот раз такси, а не огромный «роллс-ройс». Я смотрела на высокого, худощавого человека в темно-сером пальто, серой шляпе и с зонтом, висевшим на запястье. Он вышел из такси и попросил шофера подождать. Я сразу узнала лицо Ричарда, его тонкие черты и подумала, что он гораздо красивее, гораздо значительней и вообще прекраснее, чем мне представлялось всю эту неделю. Мое сердце забилось. У меня не было ни малейшего желания отказываться от этой встречи. Напротив, какая-то огромная внутренняя сила безудержно влекла меня к Ричарду, и я не могла найти этому никакого объяснения, потому что ни разу за всю мою одинокую размеренную жизнь не испытывала таких чувств ни к одному человеку.

Я открыла дверь и приветствовала Ричарда.

Он, стоя на верхней ступеньке перед дверью, снял шляпу.

– Добрый день! – сказал он.

Так мы и стояли, глядя друг другу в глаза и улыбаясь, как очень близкие люди. Его теплая, дружеская улыбка, словно луч солнца, проникала в самые потаенные уголки моего сердца и сознания. Затем мы сели в такси, и я услышала, как Ричард сказал шоферу:

– К «Ла-Конкордия»… Надеюсь, вам понравится, – обратился он ко мне. – Это маленький испанский ресторанчик, где я часто бываю, там довольно красиво, и к тому же это какое-то разнообразие, а большие рестораны иногда просто надоедают.

Улыбнувшись, я пробормотала, что это очень мило. Для меня все это ново и любопытно, и я была рада, что он выбрал этот испанский ресторанчик, который нравился ему самому. Мне не очень-то хотелось идти куда-то, где много шума и людей.

Я заметила, что его блестящие карие глаза оценивающе смотрят на меня. Интересно, понравилась ли ему моя шляпка, или он считает, что вуаль выглядит немного театрально и глупо?

Но вдруг я почувствовала, что мне стало тепло и уютно, потому что он сказал:

– Осмелюсь заметить, Розелинда, что вы сегодня очаровательны.

– Спасибо… мне очень приятно, – прошептала я, немного покраснев.

– На самом деле, вы выглядите совсем по-весеннему, – добавил он, улыбаясь, – вот это голубое, то, что на вас повязано… такого цвета бывают эдельвейсы в Альпах. Если бы вы только знали, Розелинда, как красиво бывает весной в горах, где-нибудь в Швейцарии или в Австрии!

Я смотрела на него, и мне было хорошо.

– Должно быть, там чудесно! – промолвила я.

– А вы были когда-нибудь за границей?

– Нет, никогда.

Он вздохнул и постучал зонтом в пол машины.

– Какая жалость! Ведь вы умеете ценить все хорошее, а я как подумаю о тамошних отелях, где полным-полно женщин, которых не интересует окружающая природа… Единственное, что им хочется, так это переходить из бара в бар и пить коктейли… А, да Бог с ними! – Он вдруг замолчал, отвернулся и стал смотреть в окно на проезжающие мимо машины.

Я промолчала. Но мне очень хотелось узнать, имел ли он в виду свою жену, когда говорил о таких женщинах. Неужели она не любила природу? Вдруг я поняла, что отчаянно ей завидую… ей, этой красивой, прекрасно одетой женщине, у которой было право жить и путешествовать рядом с ним…

Ричард опять повернулся ко мне.

– Не понимаю, зачем я взял с собой это? – произнес он с улыбкой, указав на свой зонт. – Настоящий джентльмен из Сити, а? Вот что значит сила привычки! Сегодня утром главный швейцар в моем клубе убедил меня, что обязательно будет дождь.

– Какая разница, пойдет дождь или нет? – заметила я.

– Да, действительно, для Альберт-холла никакой разницы не будет, – улыбнулся он мне в ответ и добавил: – А что вы обычно делаете по выходным?

– Да много всего, – неопределенно ответила я. – У Диксон-Роддов есть загородный дом у реки, так что иногда я езжу с ними. Но чаще всего я остаюсь одна на Уимпл-стрит.

– И вам нравится быть одной?

– Честно говоря, нет, – призналась я, – но иногда это гораздо лучше, чем делать то, чего не хочется.

– Например?

– Ну, например, разговаривать с теми людьми, которые вам совсем неинтересны, или бегать куда-нибудь, притворяться страшно общительной, когда хочется побыть одной. А еще я часто хожу на концерты, и хотя хорошо, когда кто-то рядом, но я не думаю, что так уж плохо послушать музыку и в одиночестве.

– Да, вы правы, – сказал Ричард. – Я вас понимаю. Я тоже предпочитаю одиночество, нежели общение с людьми, когда у меня нет к тому ни малейшего желания. Но мне кажется, вы еще слишком молоды для таких воззрений. Большинство девушек вашего возраста ищут развлечений, не так ли?

– Я думаю, и мне хочется того же, только у всех свои представления о развлечениях, – засмеялась я.

И он засмеялся вместе со мной.

– Все правильно. Ведь вы необыкновенный человек, Розелинда. Когда я впервые увидел вас, то сразу понял это.

Не знаю, что он имел в виду, говоря, что я «необыкновенный человек», но в его устах это звучало похвалой, поэтому мне было очень приятно, и ощущение счастья и восторга стало еще сильнее.

И вот мы в «Ла-Конкордия». Ресторанчик действительно был маленьким, и в нем было очень мило: побеленные стены были украшены чеканкой и красочными фресками с видами Испании. Было так приятно оказаться в тепле и уюте после пронизывающего мартовского ветра.

Ричард заказал столик в своеобразной нише, так что мы могли разговаривать, не пытаясь перекрыть шум голосов и позвякивание посуды, которые являются обычными атрибутами ресторанов. Казалось, Ричарда и здесь хорошо знают. Как мне позже стало известно, он всегда все делал хорошо. Вино уже было заказано и охлаждалось в ведерке. Мы ели восхитительные закуски, и суп, и особое французское блюдо – жареную рыбу, смешанную с рисом, а на сладкое – что-то очень вкусное, напоминающее нугу с орехами и фруктами.

Мне нравились все эти изысканные блюда, но я была слишком поглощена моим спутником. Ричард рассказывал мне об Испании, где он часто бывал: в Малаге и на деловых конференциях в Мадриде… а также путешествовал по андалузскому побережью. Он так живо описывал свои путешествия, что я почти видела выжженное солнцем небо и раскаленные каменистые горы, переливающуюся поверхность моря, оливы, темные узловатые пробковые деревья, пламенеющие красные маки и множество разновидностей диких ирисов, расцветающих по весне. Я слышала звуки гитар и печальные песни, которые протяжно пели испанцы. Видела серых мохнатых осликов, нагруженных большими корзинами с апельсинами, упорно взбиравшихся по каменистым тропам в гору. За те несколько мгновений, что он рассказывал, я очутилась вдруг в Испании, и когда он замолчал, я почувствовала, что у меня от восторга расширились и заблестели глаза, и я сказала:

– Как хорошо побывать в таких местах и все это увидеть! Какой же вы счастливый!

– Но мне всегда не хватало человека, который сумел бы разделить со мной все это, – заметил Ричард.

Он неожиданно замолчал, он потом подозвал официанта и попросил счет.

Я сидела задумавшись и вдруг ощутила, что испытываю смутное и, конечно, очень нехорошее чувство радости при мысли, что до сих пор у него не было настоящих друзей.

Естественно, он не упоминал имени своей жены, но я понимала, что она не была тем человеком, который мог разделить с ним свое восхищение, наблюдая дикую жизнь андалузских крестьян. Она, видимо, предпочла бы жизнь в роскошных отелях, например на Ривьере.

Ленч закончился, и мы отправились на концерт в Альберт-холл.

Концерт был такой же замечательный, как и балет. Когда исполнялись некоторые пассажи, мы инстинктивно смотрели друг на друга, согласно кивая головой в знак того, как они прекрасны. В перерыве мы обсуждали услышанное, и Ричард восторженно отзывался о концерте; казалось, он радовался не меньше меня. А когда концерт окончился и мы вышли, охваченные радостным чувством, которое всегда охватывает человека, побывавшего на празднике хорошей музыки, он, взяв меня за руку, сказал: