– Дорогая моя! – воскликнула Дамрад, подхватывая её. – Ты так бледна... Тебе нездоровится?

– Вероятно, это от голода, – пробормотала Темань безучастно. – Я несколько дней пила только отвар тэи... Пустяки, государыня, пройдёт.

– Нет, это непорядок, – тут же озаботилась Дамрад. – Я не отпущу тебя, пока ты не подкрепишь силы как следует.

Она велела подать поздний завтрак в маленькую гостиную с огромным камином. Огонь жарко пылал, мерцая на резных завитках инкрустированного янтарём столика, но не мог согреть холодных рук Темани. Холод охватил её целиком, даже сердце словно схватилось морозным, мерцающим налётом инея. Завтрак был добротным и плотным: яйца всмятку, булочки с маслом и жареным сыром, копчёная грудинка и пирожные к отвару тэи – всё вкусное, самое свежее, поданное в белоснежной с золотыми узорами посуде. Усадив Темань за стол, Дамрад присела рядом, и под её пристальным взором гостье пришлось через силу, давясь, протолкнуть в себя немного еды. После завтрака Владычица повела её в дворцовую оранжерею, где в тепле и искусственном свете вызревали круглый год свежие фрукты и благоухали цветы.

– Мы не обсудили ещё один немаловажный вопрос, – молвила Дамрад, шагая по посыпанной песком дорожке. – А именно – последствия твоего поступка, дражайшая моя Темань.

Казалось, нутро Темани и так вымерзло, и ничто живое там уже не могло шелохнуться, а всё же сердце ёкнуло, и побежали мурашки по измученному напряжением позвоночнику. Что могло быть хуже загубленного на корню, убитого детища, потерянной книги? Темани уже и жизни было не жаль, и призрак тюрьмы-крепости, в которой она побывала на свидании у матушки, не пугал её сквозь толщу усталой пустоты и равнодушия... Но всё же кольнуло что-то в груди, и её рука дрогнула. Дамрад с усмешкой накрыла её ледяные пальцы ладонью.

– Да, прекрасная моя Темань, такой поступок не может оставаться безнаказанным. А как ты хотела, голубушка? Впрочем, я согласна простить тебя, если ты проявишь чуть больше благосклонности, чуть больше ласки...

Уста Дамрад щекотали дыханием и словами скулы Темани, не касаясь, впрочем, кожи. Нечему было отзываться в её душе, порванные струны смолкли, но глухая боль рвалась стоном из груди, а зубы стискивались. Легонько, почти невесомо гладя её щёки, Владычица приглушённо-бархатно дышала в губы Темани:

– Да, признаю, красивые женщины – моя маленькая слабость... Но одной лишь красоты мало, чтобы покорять. Нужна ещё «начинка» вот здесь, – Дамрад коснулась пальцем виска Темани. – И она у тебя есть. Знаешь, если говорить о твоём творчестве, то тебе особенно удаются чувственные места... Ну, ты понимаешь, о чём я. – Высокомерные губы Дамрад чуть изогнула сладострастная усмешка, большой палец скользнул по подбородку Темани. – Они разжигают вожделение. Читать их для меня – всё равно что опосредованно прикасаться к тебе самой. Но эта твоя бунтарская книга... Она и злит, и возмущает, и заставляет меня испытывать ещё большее влечение. Ты оказалась не так проста, несравненная моя... Ты будоражишь все мои чувства, кружишь мне голову! Мне хочется смаковать тебя по глоточку, по словечку, медленно и вдумчиво.

– Государыня, у меня есть супруга, – глухо проговорила Темань, отворачивая лицо.

– Супруга, которая тебя, увы, совсем не ценит так, как должна бы! – Дамрад настойчиво заглядывала ей в глаза, вгоняя в оцепенение чёрным холодом зрачков. – И часто пренебрегает тобой. А ты достойна восхищения, поклонения, обожания... Достойна быть первой и единственной!

– Боюсь, Владычица, твоя наследница не потерпит такого соперничества, – проронила Темань, пытаясь осторожно, вежливо высвободить руки, которые Дамрад сжимала в своих.

– Да, Санда несколько ревнива, – усмехнулась Владычица. – Но нет такого дела, которого я бы не могла уладить. И с ней как-нибудь утрясём, не сомневайся. Ну же!.. Что ты на это скажешь, прекраснейшая из женщин моего государства? Я ведь не о многом тебя прошу – всего лишь о капельке твоей ласки... Заметь – прошу, а могла бы приказать. – Дамрад значительно выгнула бровь с холодно-пристальным блеском в непроницаемой глубине глаз.

– Я должна подумать, Великая Госпожа, – только и смогла выдавить из себя Темань.

Мертвящее омерзение давило на её сердце. Дома Темань долго мылась, но ощущение грязи и скверны не покидало её... Над нею словно надругались на могиле дорогого, близкого друга. Даже не друга – ребёнка, которого она вынашивала два с половиной года, и которого Дамрад убила одним мановением могущественной руки. Боль потери гулко, как отзвук погребального колокола, гудела в душе, опустевшей и погрузившейся в зимний мрак. Исчезло время и пространство, неважна стала погода и пища... Темань сидела за письменным столом, уставившись на рукопись, которую ей всё-таки отдали – заставили взять назад. Титульный лист уродовала, словно выжженное клеймо, печать Дамрад и резолюция: «Доработать». Доработкой это можно было назвать лишь с намеренной издёвкой. Сделать предлагаемое со своей книгой Темань не могла, не находила в себе сил. Всё равно что убить собственной рукой...

Её остекленевший взгляд заблестел, скользнул в сторону горящего камина. Уж в самом деле, лучше убить. Взяв рукопись, Темань бросила её в огонь и расхохоталась. Безумный отсвет огня плясал в её зрачках, блестел на клыках, заливал золотом растрепавшиеся светлые пряди...

Нет, она не сошла с ума, хотя в груди всё было мёртво, недвижимо. Оставались ещё черновики, но их Темань не стала уничтожать, махнув рукой. Главное, сгорела эта проклятая печать на титульном листе и эти ненавистные, чужеродные вклеенные листки с «советами по доработке». И страницы, к которым прикасались руки Дамрад, уже не были прежними – они стали нечистыми, словно засалившись, и даже строчки на них выли и хохотали оборотнями, насмехались над собственным автором, навсегда переродившиеся, чужие.

Темань бродила по пустому дому в халате, с неубранными волосами, струившимися по спине золотистым водопадом. Озябнув, закуталась в плед и велела подать чашку отвара со сливками, да погорячее. «Я должна подумать», – эхо собственных слов корёжило ей душу. Над чем думать? Уж лучше самой сигануть... следом за рукописью.

Впрочем, эту мысль Темань с содроганием отбросила, потирая пальцами шрамы. Она не верила, что Дамрад зайдёт настолько далеко, чтобы взять её силой: вряд ли Владычица захочет ссориться с Севергой, она сама говорила, что очень высоко ценит её. Такими кадрами, как Северга, не разбрасываются. Дамрад, прежде всего, правительница и думает об укреплении своей власти, а без надёжных слуг, на которых можно опереться, никакая власть не удержится.

На следующий же день Темань зашла в издательство и расторгла договор о сотрудничестве. Сперва она хотела сделать это письмом, но потом всё-таки заглянула туда лично. На все уговоры она ответила коротко и жёстко:

– Боюсь, у нас с вами слишком разные взгляды, чтобы поддерживать какие бы то ни было отношения.

«Не люблю доносчиков», – добавила Темань про себя. Самым неприятным было то, что издавалась она там уже давно, налаженное дело разрушилось в одночасье. Но уходила она не в никуда: другие печатные дома уже давно пытались переманить её к себе.

Вскоре ей принесли обитую алым бархатом коробку в форме сердца. С белоснежной атласной подкладки в глаза ей ослепительно сверкнуло бриллиантовое ожерелье изумительной красоты: камни располагались в виде лиственного узора, так что ожерелье имело вид оплетающего шею венка. О цене этого сокровища и подумать было страшно, Северга никогда не смогла бы подарить Темани подобное... Впрочем, в следующий миг Темань нахмурилась с глухой болью и досадой: она уже давно не носила нарядов с открытой шеей, а значит, о таких украшениях следовало забыть навсегда. Но не примерить это великолепие хотя бы дома перед зеркалом она не могла.

В высоком зеркале на дверце платяного шкафа отражалась золотоволосая красавица в белом полупрозрачном неглиже. Её длинную шею окутывал бриллиантовый лиственный венок, который полностью закрывал шрамы. Верхняя часть ожерелья была изготовлена наподобие ошейника, с которого спускалась алмазная бахрома, а нижняя лежала на груди царственно и богато. Пожалуй, слишком богато, даже вызывающе, в духе Санды. Такой перебор с роскошью и дороговизной был не во вкусе Темани, хотя украшения она любила и носила – на запястьях, пальцах, в ушах и волосах. Но – поскромнее, потоньше, дабы подчёркивали и дополняли образ своей носительницы, а не затмевали его собой.

Из-под белой подкладки торчал бумажный уголок. Темань вынула её и развернула записку.

«Прекраснейшей из женщин моего государства. Хочу увидеть это на тебе в моём загородном доме в следующий вторник. Там не будет никого, кроме нас. Постарайся в этот день освободиться до семи вечера, за тобой прибудет повозка».

До вторника у неё было достаточно времени для размышлений. В чёрную повозку с гербом она садилась с твёрдым решением предпочесть взятие под стражу и казнь.

Загородный дом Дамрад снаружи выглядел мрачно, сложенный из обычного, не светящегося серого камня. Его окружал обширный парк со старыми деревьями, протянувшими свои кривые и узловатые, толстые ветви к угрюмым, сеющим мелкий дождик тучам. Он походил на жутковатый, дремучий лес.

Дамрад ждала её в гостиной с высоким, уходившим в темноту потолком. В огромном камине полыхал огонь, а шаги Темани приглушал мягкий ковёр. Встав ей навстречу с кресла, Владычица окинула её цепким, жадным взглядом, который не делали теплее даже отблески рыжего пламени. Обойдя Темань кругом и полюбовавшись ожерельем, она поцеловала её запястье и изрекла:

– Если бы все враги государства были столь же обольстительны, борьба с ними превратилась бы для меня в праздник.

– Государыня, я хотела сказать... – начала Темань.

Властный взмах руки Дамрад велел ей смолкнуть.

– Всё, что ты хотела сказать, оставь при себе.

Владычица сняла со стены меч с осыпанной драгоценными камнями рукоятью и протянула его Темани, держа обеими руками. Та изумлённо содрогнулась и отступила на шаг.