– Ещё этой беды нам не хватало, – глухо процедила Бенеда, со стуком поставив чарку на столик. – Владычица уже совсем из ума выжила – матерей от деток отрывать и на войну посылать!..

– Кхм, госпожа Бенеда, я бы попросил воздержаться от высказываний такого рода. – Голос Вука пророкотал гулко и холодно, глаза дышали голубой стужей.

А Рамут возблагодарила судьбу за то, что деревенский дом был простой, а не одушевлённый, а значит, не помогал Старшей Сестре в слежке за жильцами.

– Ты ещё поучи меня, что мне говорить, сопляк, – рыкнула костоправка. – Рамут никуда не поедет! И точка.

– К сожалению, в случае уклонения от призыва предусмотрены меры наказания вплоть до смертной казни, – сказал Вук. – Но спешу тебя успокоить: я позаботился о том, чтобы госпожа Рамут исполняла свои врачебные обязанности в наиболее безопасных условиях. Воронецкое княжество полностью находится под властью нашего войска, сопротивление местного населения подавлено, так что опасности нет никакой – ни для госпожи Рамут, ни для детей. Да, забыл сказать, что дети отправляются вместе с нами в Явь на поселение.

– Что?! – взревела Бенеда, вскакивая с места. – Вот этому точно не бывать никогда! Девчонок – не отдам! Только через мой труп.

– Госпожа Бенеда, решать судьбу детей имеют право только родители, – учтиво, но со стальным звоном в голосе возразил Вук. – А ты, как мы знаем, родительницей Драгоны и Минуши не являешься. Позволь тебе объяснить, с какой целью Великая Госпожа предприняла этот поход: наш мир трещит по швам и может в любой миг погибнуть вместе со всеми нами. Находиться здесь даже более опасно, чем в охваченном самой яростной войной краю, потому что на любой войне всё-таки есть возможность выжить, а при гибели целого мира вероятность только одна – смерть всех. Повторюсь, место, которое я выбрал для проживания моей драгоценной супруги и детей – тихое, наши воины держат там порядок и обеспечивают безопасность переселенцев из Нави. Именно им госпожа Рамут и будет оказывать врачебную помощь. Но так как там сейчас тишина и порядок, её служба будет весьма условна, а на поле боя её никто не пошлёт и не отпустит, я об этом позабочусь, не изволь беспокоиться.

Бенеда рвала и метала, а Рамут каменным изваянием застыла в кресле. Нет, страх ни на миг не шевельнулся в её душе, за себя она не боялась и к такому повороту событий была давно внутренне готова. Если бы она тряслась за свою шкуру, не стала бы поступать на направление «военное врачевание». Всё, что её волновало – это благополучие дочек. Угроза гибели Нави существовала всегда, то и дело в новостных листках появлялись сообщения о новых обнаруженных дырах. Прежде чем жрицы успевали поставить стяжки из волшбы, дыры нередко уносили жизни навиев, оказавшихся там по роковому стечению обстоятельств. Одна такая дыра недавно открылась в дне пути от Раденвеница, проглотив крошечную деревеньку Кьетидиль. Дыру «заморозили», не дав ей разрастись, но все жители погибли, засосанные в междумирье.

А Вук, склонившись к Рамут и многозначительно понизив голос, добавил:

– Моя госпожа, если ты отправишься в Явь, ты, вполне возможно, сможешь встретиться со своей матушкой. Она сейчас как раз там.

Эти слова упали на чашу незримых весов, и решение Рамут, созрев, пробило оболочку.

– Место, где ты собираешься поселить девочек, точно безопасное? – спросила она, поднимаясь на ноги.

Вук, почтительно встав перед нею навытяжку, отчеканил:

– Совершенно точно, моя госпожа. Если б я не был в этом уверен, ни о каком переселении для наших детей даже не заикнулся бы.

– Рамут, не вздумай, это безумие! – вскричала Бенеда, хватая молодую целительницу за плечи.

Рамут, мягко улыбнувшись, а внутри оставшись твёрдой, как клинок, погладила костоправку по рукам.

– Тётя Беня... Это мой долг, и уклоняться от его исполнения я не стану. Не бойся за девочек, с ними всё будет хорошо.

«Моё сердце всегда будет с тобой», – эхо этих слов вело Рамут путеводной звездой, согревало и окрыляло надеждой. Не знала она, что отправляется в Явь, чтобы получить в свои руки излучающий живое тепло прозрачно-радужный камень...

Часть 8. Враг государства

Трясущимися пальцами Темань скомкала письмо и бросила в корзину. За окном шелестел дождливый мрак осеннего вечера, на заваленном бумагами письменном столе дымилась только что поданная домом чашка крепкого отвара тэи со сливками и стояло блюдце с пирожными, но Темани было сейчас не до сладостей. Её вызывали к Владычице Дамрад для разговора о новой книге. Рукопись ещё лежала в издательстве, а у Дамрад уже были какие-то вопросы к автору.

Над этой книгой Темань трудилась в свободное от основной работы время. Служа в отделе светской хроники новостного листка «Столичный обозреватель», она едва выкраивала драгоценные часы на творчество, и на написание этой вещи у неё ушло чуть более, чем два года. Книга эта давалась ей трудно, в отличие от легковесных любовных романчиков, которые у неё выходили каждые шесть месяцев. Действие нового романа происходило в вымышленной стране, которой правила жестокая и воинственная государыня. Страна кишела соглядатаями, и каждый житель не мог даже чихнуть без ведома правительницы. Книга повествовала о заговоре и неудачном покушении на властительницу, и в её основу легла, конечно, история родительницы Темани...

Слава автора лихо закрученных историй «про страсти» скребла душу Темани настырным коготком недовольства. Не книжки о любовных похождениях она мечтала писать, а настоящие вещи, которые будоражили бы умы и души, заставляя думать, а не развлекаться. Первой читательницей стала Леглит – женщина-зодчий, занимавшаяся переправкой дома в столицу и ставшая у Темани частой гостьей. С нею всегда было интересно беседовать, Темань чувствовала в Леглит родственную душу, которой можно доверить все помыслы. Не обходилось в их отношениях и без тайной искорки: женщина-зодчий в своём обхождении никогда не выходила за дружеские рамки, но зорким глазом и чутким сердцем Темань видела, что та влюблена по уши. Живя в горьком смирении с тем, что Северга никогда не будет принадлежать ей целиком, с Леглит Темань вдруг познала, каково это – быть нежно боготворимой, самой прекрасной и желанной, единственной владычицей сердца и драгоценным предметом поклонения... Чувство Леглит было утончённым, как изысканная книга, и трепетным, как пламя на ветру, но молчаливым. Порой навья-зодчий напускала на себя нарочитую сухость и сдержанность – к огорчению и досаде Темани, уже распробовавшей сладкий плод; сердце жаждало купаться в обожании, но гордость не позволяла открыто требовать нежного внимания. Довольно и того, что с Севергой она была вечной просительницей, смиренно ожидавшей своей очереди – всегда на вторых ролях...

Вручив рукопись Леглит для прочтения, Темань волновалась. Ей не давала покоя мысль: а не измельчал ли её писательский дар на низкосортном чтиве «про страсти», по силам ли ему оказалась настоящая, серьёзная вещь? Хватило ли дыхания, чтоб спеть эту песню? Всё ли удалось ей так, как задумывалось? Леглит была изрядно загружена работой, и её мнения пришлось ждать почти месяц, в течение которого Темань изнывала в неизвестности...

И вот Леглит прислала записку:

«Дорогая Темань, закончила чтение твоей книги. Мне есть что сказать тебе. Завтра прийти не смогу, работа, а вот послезавтра я буду свободна».

Темань, ощутив тревожный холодок в животе, ответила, что ждёт Леглит послезавтра в девять вечера.

Точно в назначенный час женщина-зодчий явилась с рукописью под мышкой – как всегда, строго одетая и скромно, но опрятно причёсанная. Изящными чудотворными руками в чёрных шёлковых перчатках она положила рукопись на краешек накрытого стола.

– Ну, что? – от волнения забыв о правилах гостеприимства, глухо спросила Темань. – Что скажешь?

– Если позволишь, я бы сперва выпила чашечку отвара, чтоб согреться, – улыбнулась Леглит. – А после можно и поговорить.

– Да, конечно, прости, – смутилась Темань. – Присаживайся, угощайся...

Они выпили по чашке отвара с сырными лепёшечками, болтая о пустяках, а потом Леглит предложила пройтись по улице, загадочно пояснив, что говорить будет удобнее во время прогулки. Темань удивилась, но приглашение приняла.

– Так вот, что я хотела сказать тебе по поводу твоей книги, – молвила Леглит, когда они медленно шагали по брусчатке тротуара, постукивая каблуками и дыша прохладным осенним воздухом. – Это, несомненно, очень сильная вещь. Сильная и пронзительная. Но и в то же время вещь опасная... Прежде всего, для тебя самой, милая Темань. Да, страна, на первый взгляд, вымышленная, но всякий разумный читатель очень скоро догадывается, что это Длань, а в образе Государыни весьма узнаваемо проступают черты Дамрад. Боюсь, ты будешь иметь неприятности из-за этой книги, если попытаешься её издать.

– Пойми, я задыхаюсь! – пылая щеками на осеннем ветру, горячо высказывала Темань наболевшее. – Мне тесно в нынешних рамках... Да, «про любовь» писать безопасно, но эти книжки уже набили мне оскомину. Я бьюсь, как рыба в сетях, стараясь разнообразить сюжетные ходы, выписать яркие личности с неистовыми страстями и сильными поступками, но мне кажется, что я хожу по кругу. Пишу в конечном счёте одно и то же... Я устала, дорогая Леглит, меня тошнит от этого!.. И эти статейки о светской жизни, которые в «Столичном обозревателе» жадно выхватывают у меня с пылу-жару, едва я поставлю последнюю точку... Суета и возня праздных пустословов, щёголей и напыщенных глупцов. Кому интересна жизнь этих небокоптителей? Читать о том, как они собрались в огромном зале, о чём-то болтали, блистали нарядами, с кем-то ссорились, мирились, рожали детей, дрались в поединках – разве это не ведёт к размягчению мозгов? Пустопорожнее, суетное времяпрепровождение... Однако ж, это моя работа, и я делаю её за деньги, но это не то, к чему лежит моя душа.

– Твоя душа лежит к тому, чтобы ходить по лезвию клинка, подвергая себя опасности? – невесело усмехнулась женщина-зодчий. – Кто осмелится сказать слово против Дамрад – тот не кончит добром. Прошу тебя, Темань, нет, умоляю – будь осмотрительнее! Мне небезразлична твоя судьба... И меня бросает в дрожь при мысли о том, что власть может начать гонения на тебя!..