– Прости, госпожа Северга, это вышло случайно. Ты можешь доверять мне всецело, я не подведу.

Он удалился к гостям, а матушка с Теманью остались с Рамут в спальне.

– Твои вещи уже готовы к перевозке, – глухо промолвила Северга. – Завтра они будут доставлены в ваш с Вуком дом.

Эти слова отдались в сердце Рамут зябким эхом.

– Я буду приходить в гости, матушка, – пообещала она дрогнувшим шёпотом. – Мы же в одном городе остаёмся, не грусти. Я каждый день стану приходить.

Губы Северги горьковато дрогнули в усмешке.

– Мне не впервой тосковать по тебе в разлуке, детка... Но ты права: разные концы города – это всё же ближе, чем разные земли.

Свадебное торжество подошло к концу. В отдалённой и тихой спальне Рамут об этом узнала только по гулким шагам Вука, возвестившим о том, что пора отправляться в тот великолепный особняк. Вук вошёл не один: его сопровождала сама Дамрад. Глаза правительницы блестели от выпитого, но поступь оставалась твёрдой. Завидев её, Темань нервно вскочила со стула и метнулась в сторону уборной, но опоздала прятаться. Ей оставалось только застыть у окна бледным изваянием.

– Я не могла не заглянуть напоследок, милая Рамут, – проговорила Владычица, склоняясь над постелью и целуя девушку в лоб. – Я желаю вам с Вуком семейного благополучия и достойного потомства.

– Благодарю тебя, государыня. – Рамут попыталась подняться.

– Нет-нет, не утруждайся! – Дамрад мягко надавила на её плечо, мерцая пронзительными искорками во взоре. – Лежи, дитя моё. Я прекрасно видела, чего тебе стоил свадебный танец... К счастью, твоя матушка помогла достойным образом завершить его. Даже я не смогла бы придумать лучше! Помни, дорогая Рамут: супруг супругом, а родительница останется в твоей жизни главной.

Лицо Северги осталось холодно-замкнутым. Дамрад снова играла своими намёками, но её кровосмесительная правда причудливым образом соотносилась с правдой Северги и Рамут. Словесным выражением эти две правды совпадали, вот только смысл в них Владычица вкладывала свой.

– Была рада увидеться с тобой вновь, несравненная Темань, – добавила Дамрад, обратив сверкающий взгляд на супругу Северги, которая, судя по всему, пыталась прикинуться статуей. Видно, она надеялась, что государыня её не заметит, но надежда не оправдалась.

С общим поклоном-кивком Дамрад покинула спальню, и после её ухода ещё несколько мгновений висела ледяная тишина, которую оглашал треском лишь огонь в камине. Но что он, бесправный невольник, мог сделать? Разве мог он воспрепятствовать рукам Вука, которые бережно подняли Рамут и понесли по коридорам огромной мраморно-ледяной глыбы – дворца Белая Скала? С каждым гулким шагом брачная ночь приближалась, с каждой снежинкой время, оставшееся до неё, таяло... Матушка с Теманью проводили их до повозки, и Рамут успела лишь протянуть к родительнице руку на прощание. Вук почтительно придержал дверцу, позволяя им обменяться рукопожатием и поцелуем.

– Кто станет заботится о ней в вашем доме? – желала знать Северга. – Она ещё слаба!

– Не изволь беспокоиться, любезная тёща, – поклонился Вук. – Госпожа Рамут будет находиться денно и нощно под надёжным наблюдением, защитой и опекой.

При слове «наблюдение» Рамут ощутила окаменение сердца... Она догадывалась, под чью опеку собирался её поместить супруг. А тот вскочил в повозку и отдал носильщикам приказ трогаться.

– Тебе удобно, моя госпожа? – осведомился он, укрывая колени Рамут толстым пледом. – Совсем скоро мы будем дома: эти ребята – быстрые... А пока, если тебе станет трудно сидеть, навались на моё плечо. Оно станет тебе надёжной опорой во всех смыслах.

Повозка бесшумно мчалась сквозь пелену бесконечного снегопада. Стемнело, но город сиял своими бессонными огнями. Рамут, едва шевеля сухими губами, глухо выговорила то, что терзало её и приводило на грань ледяного ужаса:

– Давай перенесём нашу первую брачную ночь... Отложим, пока мне не станет лучше. Боюсь, что сегодня я слишком слаба.

Свет, падая сквозь щель занавесок, скользил полосами по лицу Вука и зажигал в его глазах искры инея.

– Как пожелаешь, моя госпожа. Ты – владычица моего сердца и жизни, тебе и решать. Я не побеспокою тебя, отдыхай и поправляйся.

Повозка остановилась у ворот особняка. Припорошённый снегом, дом мерцал, как праздничный пирог, а стоило Вуку с Рамут на руках подняться на крыльцо, двустворчатые золочёные двери с хрустальным перезвоном распахнулись.

«Приветствую вас, госпожа Рамут и господин Вук. Добро пожаловать. Какие будут распоряжения?»

– Приготовь тёплую купель и постель для госпожи, – сказал Вук. – А также лёгкий ужин на двоих. Мне пока ничего особенного не нужно.

«Будет исполнено, господин».

А Вук сказал:

– Пойдём, госпожа, я тебе покажу кое-что. Уверен, тебя это порадует.

На первом этаже располагался просторный врачебный кабинет, оборудованный по последнему слову целительской науки – не хуже, чем хирургический зал в Обществе врачей. Здесь было всё необходимое: и удобное операционное кресло, которое могло преобразовываться в стол, и шкаф с инструментами и лекарствами, и кровать для отдыха больного после лечения, отгороженная белой занавеской.

– Здесь ты сможешь вести приём на дому, госпожа, – сказал Вук. – В твоём распоряжении всё самое лучшее для твоей успешной работы.

Кабинет был отменным, но чему Рамут действительно обрадовалась сейчас, так это кисету с бакко и трубке, лежавшим на полочке. Даже на сердце потеплело, а нутро ёкнуло в предвкушении терпкого, согревающего горло и радующего душу дыма.

– Вижу, чего тебе хочется, госпожа, – молвил Вук с улыбкой скорее в голосе, чем на губах или во взгляде. – Я знал, что ты порадуешься.

Усадив Рамут в кресло в гостиной, он поднёс ей набитую трубку и зажжённую от камина лучину. Рамут с наслаждением затянулась, чувствуя, как дым делает своё дело: лёгкий, тёплый хмель заструился по жилам, унося с собой тревогу и усталость. Вроде бы и этот непривычно огромный и роскошный дом не казался столь чужим и пустым, и брачная ночь уже не так пугала. Пожалуй, Рамут выдержала бы её, но раз уж они договорились отложить сию неизбежность – так тому и быть.

Дом подал отвар тэи и горячие лепёшечки с маслом.

– Не дело ложиться спать на пустой желудок, – сказал Вук, разливая отвар по чашкам. – С твоего обеда прошло уже несколько часов, госпожа. Подкрепись, прошу тебя.

В животе действительно стояла гулкая пустота, и пара лепёшечек оказалась кстати. Дом объявил, что купель готова, но Рамут внезапно ощутила неловкость. Залезать в воду и выбираться из неё без посторонней помощи было пока опасно, но не просить же об этом Вука... А тот, словно прочтя её мысли, молвил мягко:

– Моя госпожа, если ты помнишь, мы с тобой смешали нашу кровь у алтаря... Теперь я тебе такой же родной, как твоя матушка. Не бойся и не стесняйся меня, прошу. Я готов сделать для тебя всё, оказать любую помощь, я в твоём полном распоряжении.

Могла ли Рамут, глядя в эти глаза-ледышки, назвать их обладателя родным? Немыслимо, невозможно. Но Вук уже помогал ей разоблачаться, умудряясь почти не прикасаться к телу; оставшись в одном нижнем белье, Рамут попыталась отстранить его, но он вкрадчиво повторял:

– Не бойся, госпожа... Я – твой супруг, мой долг – служить тебе и помогать.

Великолепная купальная комната блестела золотом и зеркальным мрамором, вода в купели тепло обнимала, душистое мыло покрывало кожу ласковой пеной. Скинув кафтан и закатав рукава рубашки, Вук тёр мочалкой спину и плечи Рамут. После омовения он закутал её в большое полотенце и усадил на диванчик.

– Ну вот, всё замечательно, моя госпожа, – приговаривал он. – Теперь ты можешь отправляться в постель и спокойно отдыхать столько, сколько потребуется. Больше никаких утомительных торжеств, только покой и выздоровление.

Пахнувшая чистотой и свежестью ночная сорочка скользнула на тело Рамут, а Вук, бережно обсушив ей ступни полотенцем, подобострастно облобызал каждую, после чего отнёс супругу в спальню. Комната эта оказалась намного приятнее той, что была предоставлена Рамут во дворце: её стены скрывались за книжными полками, а огонь в камине плясал жарко, совсем не похожий на пленённого зверя.

– Ты любишь книги, госпожа, поэтому они будут окружать и твою постель, – молвил Вук. – Всё – для твоего удобства, чтобы ты чувствовала себя здесь уютно и по-настоящему дома.

Он ушёл, не тронув её, только пожелал спокойной ночи. В дверях Вук обернулся, и Рамут даже сквозь тёплый кокон лёгкого хмеля бакко вздрогнула, уколовшись об эти голубые искры, хищно сверкнувшие в его глазах.

Избавившись от необходимости терпеть близость с Вуком, она выиграла покой, но не сон: курить на ночь глядя всё-таки не стоило. Бакко возбуждал умственную деятельность и бодрил, выручая во время напряжённой работы в условиях жёсткого недосыпа, но теперь Рамут не могла сомкнуть глаз. Она долго и тщетно искала дрёму в завораживающих языках пламени; огонь ей тепло сочувствовал, но не помогал. Тогда Рамут попросила дом подать ей несколько книг с полок и выбрала ту, что поскучнее. В надежде утомить глаза она погрузилась в чтение, но подстёгнутый действием бакко мозг легко справлялся с самыми заковыристыми длиннотами. «Не иначе, автор писал тоже под воздействием чего-то там, – хмыкнула она про себя. – Иначе его понять было бы просто невозможно».

Через два часа чтения у неё всё-таки вырвался зевок. Закинув руки за голову, Рамут обводила утомлённым, но пока ещё бессонным взглядом корешки книг на полках. Следовало воздать должное тем, кто работал над обстановкой дома: превратить спальню частично в библиотеку – свежая и дельная мысль. Рамут нравилось отдыхать в окружении книг, это прибавляло комнате уюта и украшало её.

Огонь между тем понемногу угасал: она не отдала дому распоряжения поддерживать его на протяжение всей ночи. Глядя на дышавшие остатками внутреннего жара головешки, молодая навья редкими, плавными толчками погружалась в истому, предшествовавшую сну. Синеватый полумрак мягко и колдовски давил на веки, и Рамут уже вступала на порог долгожданного сна, когда вдруг увидела над собой два холодных волчьих глаза. Постель колыхнулась под весом огромного лохматого зверя со светло-серой, серебристой шерстью, нависшего над девушкой. Он обдавал её лицо горячим дыханием, и каждый мускул его могучего тела пребывал в напряжённой готовности. Зачем он пришёл, чего хотел? Догадка набухла тошнотным комом в горле Рамут, но она не могла велеть ему уйти: челюсти сковала леденящая немота.