Рамут тоже не хотелось точно передавать всё сказанное Владычицей: нервы Темани и без того дрожали на предельном натяжении.

– Ну... Жаль, что ты не приехала... И что ей очень хотелось тебя увидеть, – ответила она. – Что-то в таком духе, я точно не помню.

«Она знает, что ты её боишься», – этим словам Рамут не дала сорваться со своего языка.

– И это всё? – Темань рвала листок бумаги на мелкие клочки дрожащими пальцами, и напряжение опять затаилось в тени её надключичных ямок. Её шея была открыта, и старые шрамы белыми полосами пересекали изящное горло.

Рамут накрыла её холодную руку своей, тёплой.

– Я правда уже не помню, тётя Темань. Это было в самом начале нашей встречи, потом Владычица представила нам с матушкой Вука, была долгая беседа... Потом ещё много всего. То, о чём ты спрашиваешь, как-то затерялось во всей этой куче... впечатлений. Я помню лишь смутно.

Темань с долгим усталым вздохом снова откинулась в кресле, взяла новый листок и принялась выводить на нём каракули.

– Я не могла поехать, – качая головой и испепеляя листок взглядом, проговорила она. – У меня при одной мысли о ней всё нутро каменеет и мертвеет. Я бы просто упала там замертво. Я не могла, просто не могла. И она наверняка запомнила это... И может ещё припомнить мне!

– Тётя Темань, не накручивай себя, – вздохнула Рамут. – Я не думаю, что это такое уж великое преступление, за которое надо жестоко карать.

Взгляд Темани зажёгся горькими, болезненными искорками.

– Я дочь преступницы, понимаешь? Моя матушка – заговорщица! И кончила свою жизнь на плахе. Дамрад... – Темань опять споткнулась на этом имени, – обещала, что членов её семьи преследовать не будет, но... От неё можно ждать всего. Поэтому я должна сидеть тихо и не высовываться. И подальше от Владычицы. Чтоб она забыла обо мне! Но она, похоже, не хочет забывать. И этот переезд... У меня такое чувство, что это – начало конца. Впрочем, ладно, – оборвала она себя, встряхивая волосами. – Довольно об этом. Рамут, послушай, у меня маленькая просьба... – Темань растянула губы в улыбке, заискивающе гладя руку девушки. – Твоя матушка ограничила меня в хмельном, дом не выдаёт мне больше одной чарки в день и держит закрытым винный погреб. До сегодняшнего дня я не думала о выпивке и не хотела её. Я думала, это ушло в прошлое, но жизнь, как видишь, опять толкает меня на эту тропинку. Не могла бы ты принести мне бутылочку вина? Мне очень нужно... Просто чтобы успокоиться. Мне надо работать, а я не могу расслабиться. Хлебной воды не надо, она слишком крепкая, я быстро напьюсь, а мне необходимо только немного ослабить этот тугой узел. Я просто... дышать не могу. Вот здесь всё стоит. – И Темань поднесла скрюченные пальцы к горлу, будто пыталась достать оттуда незримый комок.

Эта просьба легла печальной тяжестью на плечи Рамут. Она мягко высвободила руку.

– Тётя Темань, не надо. С этим шутки плохи. Не проси меня, я не стану помогать тебе губить себя.

– Мне просто надо чуть-чуть расслабиться! – плаксиво вскричала Темань, стукнув кулаками по столу и уронив голову на руки.

– Иди к матушке, – шепнула Рамут с улыбкой. – Пусть она тебя обнимет.

– Она уже спит, – простонала Темань. – Это не поможет... Мне нужно сосредоточиться и что-нибудь написать! Мне надо работать! Я должна что-то из себя выдавить к завтрашнему утру! В восемь придёт посыльный забирать статью в набор, а я что ему сдам? Пустые листки?! Или вот это?! – Темань достала из корзины смятый черновик, швырнула в угол.

– Ты так шумишь, сладкая, что тут даже если и захочешь – не уснёшь. – На пороге кабинета показалась матушка – в длинном подпоясанном халате, надетом поверх рубашки с шейным платком. – Пойдём-ка и в самом деле в кроватку, м? Выдавливать из себя можно только... сама понимаешь, что. Утром пораньше встанешь и на свежую голову за час управишься. Пошли.

– Северга, я должна работать сейчас... Утром я не успею! – Темань упиралась, сопротивляясь рукам, которые ласково, но твёрдо вынимали её из кресла.

– Всё ты успеешь, ты у нас умница. – Матушка подхватила супругу на руки и понесла прочь из кабинета. В дверях она обернулась и подмигнула Рамут. – И ты иди отдыхать, детка. Спокойной ночи.

Дни потекли в обычном порядке, Рамут снова окунулась в работу. За день она получала три-четыре вызова, ночами тоже случалось работать. Женщины как будто все сговорились рожать именно в тёмное время суток, а врачом хотели видеть непременно Рамут. Что ж, сама виновата: расклеила по городу рекламу своих услуг. «Г-жа Рамут, врач. Безболезненные роды, обработка ран, наложение швов с полным рассасыванием шрамов, устранение лицевых повреждений с сохранением внешности, лечение переломов, вывихов и костных изъянов, полное восстановление подвижности после перелома позвоночного столба. Безлекарственное обезболивание». Темань тоже в меру сил помогла, на светских приёмах распространяя визитки Рамут. Скоро её дела непременно пошли бы в гору, но теперь приходилось всё бросать.

Приехала женщина-зодчий с рабочими – для замеров. Сероглазая, щуплого телосложения, со строгой причёской и в скромном коричневом кафтане, госпожа Леглит совершенно не производила внушительного впечатления. Просто не верилось, что она была способна в одиночку поднять большую каменную постройку. Однако работала она быстро: каких-нибудь полчаса – и она уже набросала чертёж дома в разрезе со всеми размерами. Спускалась она и в погреб, и в подвал, осматривала всё и опять чертила, рисовала, записывала колонки цифр и одной лишь ей понятных обозначений. Матушка осведомилась:

– Всё будет точно? Дом встанет на место?

Госпожа Леглит, неразговорчивая и угрюмоватая, с вечно сведёнными тёмными бровями и остреньким лицом, хмыкнула.

– Сударыня, я как раз этим и занимаюсь... Забочусь о том, чтобы дом сел на новый фундамент, как на родной. Не изволь беспокоиться, всё встанет точно. Погреб будем делать такой же или желаешь расширить? Возможность есть.

– Да ни к чему расширять, наверно, – подумав, ответила матушка.

– Хорошо, оставляем такой же, – промычала себе под нос женщина-зодчий, что-то записывая. – Водоснабжение и водоотвод уже будут проложены, останется только подсоединить дом после установки. Ну, а в городскую сеть одушевлённых домов он впишется сам, и вы сразу же сможете заказывать доставку еды, вызывать повозку и пользоваться прочими услугами, требующими связи дома с городскими учреждениями обслуживания.

– А примерно в какие сроки всё будет готово? – спросила матушка. – Меня через месяц переводят на службу в столицу, и если вопрос с домом подвиснет...

– В течение месяца всё будет сделано. Даже раньше. – Госпожа Леглит что-то считала, и из-под её карандаша вылетали стройные столбики цифр. – Наша работа уже оплачена Её Величеством.

Чем ближе был день переезда, тем сильнее нервничала Темань. Она уволилась из новостного листка, сказав:

– Всё равно я ни о чём не могу думать. Даже работа опротивела. Люди опротивели, всё опротивело. Такое чувство, что жизнь кончилась.

Она не то что раскисла – разваливалась на части. Раздобыв в кабаке горячительное на вынос, она выпила всё на улице, но не рассчитала – перебрала до потери сознания. Матушка была на службе, а Рамут как раз вернулась с очередных родов и ополаскивалась в купели, когда раздался звон, и дом доложил:

«Госпожа, прибыли представители охраны общественного покоя».

Встревоженная, Рамут поспешно набросила халат и спустилась в переднюю. На крыльце мялся страж порядка, блестя пуговицами чёрного мундира.

– Сударыня, доброго вечера... – козырнул он. – Госпожа Темань здесь проживает?

– Здесь, но её сейчас нет дома, – ответила Рамут, чувствуя леденящее дыхание тревоги. И спросила глухо: – Что случилось?

– Дык... А дома её нету, потому что она некоторым образом... это самое... имела несчастье упасть без чувств на улице, находясь в... э-э... как это ни прискорбно, нетрезвом состоянии.

Страж докладывал смущённо, словно произошедшее вызывало у него искреннее и глубокое сожаление.

– За решётку-то её сажать – ну никак... рука не поднялась. Госпожа – такая уважаемая, такая... Кхм... Красивая. Ну, нельзя её было к этим всем засранцам – э-э, то есть, прошу прощения, нарушителям порядка – засовывать. Подумали сперва, что дурно с нею сделалось от нездоровья какого, а приподняли – пахнет... нетрезво так. Ну, и решили домой её доставить. Карточка вот у неё из кармана выпала. – Страж мял в пальцах визитку Темани. – Может, беда у неё какая, раз она так... кхм... набраться изволила. Да если ещё и за решётку загреметь... Неудобство может выйти. Не к лицу госпоже в этакие-то переплёты попадать.

У ворот стояла повозка, из которой второй страж выносил на руках бесчувственную Темань – в испачканной одежде, без шляпы, растрёпанную и с синяком под глазом. Расстроенной до леденящей дрожи Рамут оставалось только поблагодарить стражей, отнесшихся к Темани с такой чуткостью и пониманием, а саму незадачливую пьянчужку переодеть в чистое и уложить в постель. Судя по обширным мокрым пятнам на одежде, та валялась в какой-то грязной луже.

Пришлось обо всём рассказать вернувшейся со службы матушке. Слушала она молча, и с каждым словом её лицо суровело и каменело. Склонившись над спящей Теманью, она тяжело вздохнула. Ужинать она не стала, только выпила у камина чашку отвара тэи, влив в неё полчарки хлебной воды – согреть нутро. Долго сидела, устало заслонив лицо рукой.

– Матушка... – Рамут тронула её за плечо. – Ну, может, всё-таки съешь что-нибудь?

– Не хочется, детка. – Северга щурилась, будто от головной боли. Вздохнула: – Хуже всего то, что я не могу её ни ругать, ни отчитывать. Помочь и успокоить – тоже. Я не знаю, что нам с нею делать. У неё есть причины бояться Дамрад, и чем меньше расстояние между ними, тем этот страх будет сильнее. Скажи мне, Рамут, что я должна была сделать, когда Владычица вызвала нас к себе? Как поступить? Отказаться? Отвергнуть повышение, порвать подписанный приказ?