Но там будет боль, и это она тоже знала. Но она должна была хотя бы попытаться. А вдруг в чёрном пологе этой обречённости всё-таки светилась крошечная прореха, сквозь которую пробьётся луч спасения?

«Ты – необыкновенная», – улыбались ей его глаза, даже когда губы были сурово сомкнуты.

«Я помогу тебе, я обязательно верну тебе счастье», – стучало её сердце.

Он придерживал его биение рукой, устало закрыв глаза.

«Нет, милая. Ты – искорка света на моём пути... последняя. Ты – светлый воин, ты боец, но тебе не победить это. Но я счастлив, что встретил тебя. И буду счастлив назвать тебя любимой. Нам обоим будет больно, но я не в силах отказаться от тебя. Ты – мой глоток воздуха».

Это был её долг – долг целительницы, спасительницы. Она сделала всё, чтобы поставить на ноги матушку, приложила все усилия, чтобы пролить свет в душу Темани, а сейчас наставало время для очередной битвы, перед неизбежностью которой у неё холодело под коленями, как на краю пропасти. Битва была неотвратима, как смерть, и она дышала мраком страшных, останавливающих сердце потерь. Кто даст ей силы, кто выкует для неё доспехи? Рамут не знала, но вложила свою руку в ладонь Вука, когда он пригласил её на танец.

Этот танец не мог сравниться с тем, «украденным» свадебным танцем, не мог затмить его, но дополнял его и помогал лететь, как одно крыло помогает второму. Битва началась.

Когда они ехали домой, на матушке был новый мундир и наплечники, а доспехов Рамут не видел никто, но она уже облачилась в них.

– Знаешь, он чем-то напомнил мне твоего отца, – усмехнулась матушка. – Что-то есть в нём... такое.

Какое – она и сама не могла толком сказать, но сердце Рамут ёкнуло давней болью, от которой она, десятилетняя, рвала зубами подушку, услышав: «Нет его больше. Убили его». Её не было рядом с отцом, и смерть забрала его – она не смогла его спасти... Сейчас она была должна – обязана! – сделать всё, чтобы исправить это. Душа Вука сказала ей, что битва уже проиграна, но она вступала в неё, чтобы изменить это. Разбить неизбежность жаром своего сердца, сделать невероятное, объединить два мира, вдохнуть запах тех цветов и ощутить тепло той земли, не теряя при этом всего того, что она впитала и чему научилась здесь.

Именно поэтому Рамут и решилась оставить Дьярден, где она как врач уже была на хорошем счету, и начать всё сначала в столице. Перевод для матушки она просто выпросила: Дамрад почему-то хотела этого брака и легко согласилась... А может, она согласилась по другой причине, от которой матушка скалилась и еле сдерживала рык, а потом положила между собой и Рамут обнажённую саблю, когда им пришлось спать в одной постели. Впрочем, причины Дамрад не имели значения. Рамут чётко прощупывала в сердце лишь свои и только за ними следовала.

Они приехали домой поздно вечером. Темань только что вернулась с какого-то светского приёма и собиралась сесть за написание новой заметки в свою колонку, но, заслышав звон дома, спешно бросилась их встречать – прямо с пером за ухом.

– Ну, что? Я уж и не чаяла дождаться вас живыми...

– А что так? – усмехнулась Северга, снимая шляпу и стягивая перчатки. – Не на войну же мы отбывали, а только к Владычице.

– На войну – не так страшно, поверь, – молвила Темань, и уголки её губ горько и неприязненно дёрнулись.

– Всё в порядке, дорогая. – Матушка поцеловала супругу в щёку.

А Темань, зоркая на предмет нарядов, сразу приметила изменения в облачении матушки: и шляпа пышнее, и мундир другой, а сапоги – ослепнуть можно. И перчаток с алмазными пуговицами матушка раньше не носила... Всмотревшись в наплечники, она заулыбалась:

– Если не ошибаюсь, госпожа пятисотенный офицер?

– Так точно, – прищёлкнула матушка каблуками. Но получилось у неё как-то немного устало, горьковато-шутливо.

– Это надо обмыть! – воскликнула Темань. И добавила со смешком: – Дорогая, ты разрешишь мне махнуть две чарочки вместо одной?

– Погоди, это ещё не все новости, – сказала матушка.

Она села к камину и выпила чарку хлебной воды без закуски, зажмурилась на несколько мгновений. Темань переводила встревоженно-недоумевающий взгляд с неё на Рамут и обратно.

– Да что такое-то? Рамут, это как-то связано с этим женихом?

Рамут замялась, а матушка как раз собралась с мыслями для ответа.

– В целом, да. В мужья Рамут достаётся помощник Её Величества по особым поручениям... Вук. Признаюсь, я ожидала худшего, но он недурён. Но Дамрад поставила условие: со службы он не уходит и остаётся в столице, а Рамут переезжает к нему. Ну и... Так уж вышло, что меня тоже переводят служить в Ингильтвену.

Лицо Темани вытянулось маской каменного напряжения, резче проступили скулы, глаза колко сверкнули.

– То есть как – переводят?.. Ты уезжаешь?

Северга протянула к ней руку.

– Иди сюда.

Темань, натянутая стрункой, шагнула к креслу, и матушка сжала её пальцы.

– Не я, а мы, милая. Ты – моя жена, не будешь же ты жить отдельно... Мы переезжаем вместе с нашим домом, его переправят рабочие с зодчим. Местечко, куда его поставить, мы уже присмотрели. Насчёт работы для тебя – считай, что тоже всё улажено. Выберешь по своему вкусу – и должность твоя, Владычица дала слово. Начинать всё сначала на новом месте – непросто, но... так уж вышло. Я не просила о повышении, Дамрад сама настояла.

Темань медленно опустилась в соседнее кресло с таким выражением, будто завтра её должны взять под стражу, а вскоре казнить. Не спрашивая разрешения, она налила себе полную чарку хлебной воды и залпом вылила в себя, а следом – вторую. Северга придержала её за руку.

– Эй, эй, сладкая... Полегче.

– Я хочу напиться, – подрагивая и шевеля посеревшими губами, еле слышно пробормотала Темань. – В хлам. В... В полную... жопу.

– Я думала, ты и слов-то таких не знаешь, – усмехнулась матушка. И устало пошутила: – Ты в каком обществе вращаешься в последнее время? Наверно, не в таком уж высшем, судя по выражениям... Нет уж, прости. Не надо этого делать, тебе нельзя пить, моя родная.

– Да мне плевать! – пронзительно вскрикнула Темань, зажмурившись и вскинув руки, словно бы для удара по подлокотникам, но не ударила, а лишь вцепилась – так, что костяшки побелели. Её трясло мелкой дрожью.

Её крик отозвался звоном в ушах у Рамут, а матушка только сурово и ожесточённо сжала челюсти до желваков. Поднявшись на ноги, она остановилась перед супругой.

– Дорогая, встань, – сказала она.

Рамут хорошо знала этот подчёркнуто спокойный тон, в котором раскинулась снежная равнина. Это был приказ первой степени. До второй – и это Рамут тоже знала по своему опыту – дотягивать не следовало. Темань, всецело погружённая в свою нервную тряску, не повиновалась.

– Встань! – резко лопнула морозно-стальная струна – вторая степень.

Темань вздрогнула всем телом, испуганно побледнев, и поднялась. Теперь у неё тряслось всё: и губы, и пальцы, и слёзы на глазах. Она ждала, очевидно, пощёчины, но матушка раскрыла ей объятия.

– Иди ко мне, – сказала она уже другим, оттаявшим голосом, не оставлявшим сомнений в её намерениях.

Темань бросилась ей на грудь так, будто это были их последние объятия в жизни. Рыдающее дыхание срывалось с её губ, из-под зажмуренных век просачивались слёзы, а матушка поглаживала её по спине, приговаривая:

– Ну, ну... Всё, всё.

– Я не хочу... Пожалуйста, только не туда, не к Дамрад, – дрожа, шептала Темань. – Я боюсь её, я очень боюсь... Добром это не кончится!

«Просто твоя несравненная супруга почему-то не хочет меня видеть», – эхом отдались слова Владычицы в ушах Рамут.

– Она спрашивала обо мне? Спрашивала, почему я не приехала по её приглашению? – Плечи и шея Темани напряглись так, что ямки под ключицами провалились, будто у истощённой, а глаза стали совсем затравленными, несчастными.

Матушка, поглаживая её, пыталась эти напряжённые плечи расслабить, унять дрожь. Рамут думала, что она сейчас солжёт во имя успокоения супруги, но матушка проронила:

– Да, спрашивала. Мне пришлось соврать, что ты нездорова. Владычица сказала, что огорчена... Крошка, она ничего тебе не сделает, не бойся. Всё будет хорошо.

Она произнесла это приглушённо и твёрдо, но сама, похоже, не очень верила в свои слова. Темань снова вцепилась в неё, бледная, словно перед казнью.

– Ты бессильна, Северга, мы все бессильны... Она может уничтожить тебя, меня, Рамут... Кого угодно! Так же, как она сделала это с моей матушкой. Северга... Пожалуйста, разреши мне напиться... Или давай напьёмся вместе. Мне страшно!..

Матушка обняла её, поглаживая и покачивая, будто ребёнка, поцеловала в ухо.

– Нет, милая. Напиваться мы не будем. И бояться тоже.

Позже Рамут заглянула в рабочий кабинет Темани: та сидела за письменным столом и что-то строчила, устало подпирая ладонью лоб. Перо застопорилось вдруг, и Темань начала нервно черкать написанное, а потом и вовсе скомкала листок тонкими пальцами с холеными коготками. Швырнув комок в корзину, она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

– Не могу работать, – глухо проговорила она. – Мне заметку в утренний выпуск сдавать, а я совсем ничего не соображаю. И слова как будто разучилась в предложения составлять.

Рамут присела около стола и просто смотрела на Темань с улыбкой. Хотелось взять её на руки, как дитя, и качать, качать, пока она не заснёт... Хотелось пригладить эти встрёпанные нервы, разгладить несчастные морщинки между жалобно приподнятыми бровями. Темань как-то разом осунулась, будто после долгого голодания.

– Мне не дают покоя слова... Дамрад. – Имя Владычицы она произнесла с натугой, точно оно застревало у неё в горле, цепляясь острыми краями. – Что она ещё сказала насчёт моего отсутствия? Твоя матушка явно не всё мне говорит – не хочет, наверно, ещё больше расстраивать... Хотя куда уж больше. Меня всё это просто подкосило. Рамут! Ты была там и слышала. Что она говорила? Мне нужно знать, понимаешь? Чтобы быть готовой... – Темань вперила в девушку тревожно-измученный, умоляющий взгляд.