– Крепче, детка. Как можно крепче.

У самой Северги горел внутри комочек хмельного тепла – от хлебной воды, а у Рамут руки и ноги стали совсем как ледышки. Навья грела дыханием пальцы дочери.

– Дыши под одеяло, – посоветовала она.

Но одеяло, мало того что тонкое, так ещё и оказалось коротковатым – на голову уже не натянуть, только ноги спрятать, укрывшись по плечи. Они попробовали перекинуться в волков, но Дворец на эту хитрость ответил усилением мороза, который даже в зверином облике терпеть было тяжело – пожалуй, ещё тяжелее, чем тот более лёгкий холод, терзавший их человеческие тела. Вода в кувшине застыла совсем, и сосуд треснул. Возможности у Дворца были, похоже, не ограничены ничем; в его морозильных складах запасы еды могли храниться десятилетиями. Северга с Рамут перекинулись обратно в людей, и мороз смягчился. Как видно, цель у всего этого была определённая – заставить их льнуть друг к другу.

– Просто издевательство, – шёпотом прорычала Северга. – И самое поганое – то, что жаловаться нельзя. Дамрад лучше не злить. Вот такое у нашей Владычицы гостеприимство. И ничего требовать мы не имеем права, мы тут в гостях... Что хозяйка предоставила, тем и изволь довольствоваться.

– Это, наверно, тоже какое-то... испытание. – Рамут холодным носиком уткнулась навье в шею.

Северга прижимала её к себе, отдавая каждую каплю тепла. Так крепко она, наверно, не обнимала ни одну женщину после бурной ночи любви – руками и ногами, всем телом. Если б навья могла, она сама превратилась бы в одеяло, чтобы укутать Рамут собой.

– Ну, как ты? Теплее тебе хоть немного?

– Да, матушка... Ноги только мёрзнут очень...

– Ты носков шерстяных с собой не взяла?

– Нет...

Откуда ж дочери было знать, что им предстоит попасть в такой переплёт? Конечно, тёплых носков она из дома не захватила, и Северге пришлось укутать ей ноги своим свёрнутым плащом. Не тем, которым она когда-то укрыла десятилетнюю Рамут у камина в Верхней Генице – тот уж сносился давно, но тоже плотным и чёрным, из добротной, хорошо сохранявшей тепло шерсти. За каждый колкий и неуютный взгляд, за каждое сурово сказанное слово Северга сейчас просила прощения у той девочки, стараясь защитить её своим телом от наползающего со всех сторон мороза.

– Ну что? Согрелись ножки?

– Немного... Благодарю тебя, матушка. Тебе самой не холодно?

– Ничего, детка. Я к холоду вынослива. На войне всякое доводилось пережить. И в снегу спала – жива как-то осталась и ничего не отморозила. Нас в школе головорезов, знаешь, как закаляли? Ух, тебе и не снилось такое... Вот где было издевательство над живой плотью!.. По сравнению с этим мы сейчас с тобой в роскошных условиях. Ну, давай, попробуй всё-таки поспать, что ли. Если получится.

– Ты такая горячая, матушка... – Руки Рамут обхватывали Севергу судорожно и плотно, дыхание щекотало шею.

– Вот и грейся. Спи. Я с тобой.

Холод давил, манил закрыть глаза и провалиться в смертельное, чёрное Ничто, уснуть и больше не просыпаться никогда, но Северга не уходила на глубину, чутко держась у поверхности. Она следила, чтоб одеяло не сползало, чтоб плащ укутывал Рамут ноги шерстяным коконом; если дочь начинала сильно дрожать, Северга тут же просыпалась и искала, что и где поправить, какую щёлочку устранить. Так они и промучились, пока под утро вдруг не согрелись. Может, это в спальне потеплело, а может, тело просто приспособилось, но Северга не спешила отпускать Рамут из объятий: мало ли, какие неожиданности их могли ещё подстерегать.

Впрочем, никаких «испытаний» больше не последовало. Утром в спальню влетел столик с завтраком и встал на постель.

«Доброе утро, уважаемые гости», – поприветствовал их дворец.

– С уважаемыми гостями так не обращаются, – выплеснула ему свою злость Северга, наливая дочери чашку горячего отвара тэи и намазывая для неё масло на лепёшечки. – Ты гад и засранец. И сам знаешь об этом.

«Прошу прощения, сударыня».

Северга пощупала нос Рамут – тёплый. Ноги тоже согрелись.

– Давай, поешь.

Девушка тёрла слипающиеся глаза. Под утро она так сладко уснула, пригревшись, но этот завтрак в постель её некстати разбудил. Северге хотелось расцеловать эти с трудом просыпающиеся глазки, но она сдержала нежность: все ласковые порывы отравляло и делало неуместными воспоминание о Дамрад с Сандой на коленях. Навья только налила тонкой струйкой в чашку дочери сливки. Рамут с благодарной улыбкой взяла отвар и сделала глоточек, впилась белыми зубами в лепёшечку. Северга сердито поглощала хрустящие тонкие полоски грудинного мяса, окуная их в сладковато-пряную подливку, негодующе уплетала яйца всмятку и безжалостно уничтожала жареный сыр. Голод не на шутку разыгрался: после долгой борьбы с холодом тело требовало подкрепления сил. Лепёшечки и масло она оставляла дочери, а та не притрагивалась к мясу и яйцам, съела только немного сыра, зато выпила две чашки отвара со сливками. Ещё на столике обнаружился сладкий подарок – пирожное в коробочке с сердечками и золотой надписью со смыслом: «Для двоих».

– Я не сластёна, – хмыкнула навья. – Ты будешь?

Рамут отрицательно качнула головой: она тоже не была любительницей сладостей, в Верхней Генице такого и не ели никогда. В городе она к нежно обожаемым Теманью пирожным так и не пристрастилась. В этом они с Севергой были похожи.

– Ну, вот пусть Владычица со своей дочуркой его и делят пополам, – заключила навья, сыто отвалившись на подушки. Она окинула взглядом пустую посуду на столике и вдруг ощутила укол совести: – Ты наелась, детка? А то я почти всё сожрала и не подавилась. Оголодала что-то.

– Я сыта, матушка, не беспокойся, – улыбнулась Рамут. – Утром я почти никогда не хочу есть.

– Я помню, – усмехнулась Северга. – Вечно приходится тебя заставлять... Надо утром кушать как следует, надо. Тебе как учёному врачу должно быть это известно.

– М-м... Благодарю тебя за неустанную заботу, – проворковала Рамут, чмокая навью в щёку.

Проклятая Дамрад... Теперь даже нежность дочери будоражила зверя, больно задевала его натянутые струнами нервы и ещё не зажившую после вчерашнего шкуру, и навья непроизвольно дёрнула губой, обнажая клыки.

– Что, матушка? – В глазах Рамут проступило недоумение.

Конечно, она ни в чём не была виновата и не заслужила оскала в ответ на свою ласку.

– Ничего, всё хорошо. – Северга, исправляясь, прижала к губам её согревшуюся руку, вскользь коснулась щеки тыльной стороной пальцев.

Владычица приняла их в парадном приёмном зале, восседая на троне с огромной, вытянутой к потолку спинкой. Сегодня она красовалась в великолепном мундире главнокомандующего, к которому полагалась строгая причёска – зачёсанные назад и убранные в гладкий узел волосы. Рядом на ступеньках стоял Вук.

– Доброе утро, дорогие мои, – ухмыльнулась Дамрад. – Как спалось?

Она ещё спрашивала!.. Размазать бы то пирожное по её морозно-красивому, жестокому лицу, но Северга могла только заковать себя в суровый панцирь воинского приветствия. Рамут уже не растерялась и поклонилась вовремя. Дамрад кивнула, и Северга разомкнула ноги, встав вольно.

– Благодарю за необычайно тёплый приём, государыня, – со стальным звоном отчеканила она, выделив голосом слово «тёплый».

Владычица расхохоталась, показав острые клыки. Смех её прозвучал торжествующе и издевательски, раскатившись по залу зубастыми зверьками – шерстяными комочками со злыми глазками.

– Ну, простите мне мою маленькую шалость, – сказала она. – Считайте, что это тоже было... своего рода испытание на прочность. Я заглажу свою вину всеми возможными способами, обещаю! Сейчас я предлагаю поподробнее обсудить будущую свадьбу и все сопутствующие дела, потом отобедать, ну а после вы вольны поступить по своему усмотрению. Если хотите, можете погостить ещё немного, а можете отбывать домой. Вас доставят на моей повозке самые быстрые носильщики в Длани.

Дом, в котором предстояло поселиться будущим супругам, представлял собой изысканный трёхэтажный особняк, отделанный светящимся камнем, огромный и просторный, с множеством богато обставленных комнат и небольшим садом со скамеечками и тенистыми дорожками. Во дворе бил фонтан, а из окон открывался вид на столицу. Дом располагался на холме, и город раскидывался перед ним во всём своём беломраморном, холодном богатстве. Вдалеке ледяной глыбой виднелся дворец Белая Скала; туда Вуку предстояло ходить на свою службу, а порой и разъезжать по всей Длани, исполняя поручения Великой Госпожи. Очень занятой супруг доставался Рамут, но это и к лучшему, подумалось Северге. Пусть лучше носится, взмыленный, по служебным делам, чем сидит дома и кормит-поит ораву приятелей, как когда-то её бездельник-отец.

Потом они выбрали место для дома Северги – в другой, нижней части города, ближе к окраинам: там была не такая плотная застройка.

– Ну, вот здесь, к примеру, можно втиснуть ваш дорогой уютный домик, – сказала Дамрад. – С зодчим и рабочими я договорюсь, скоро они прибудут к вам, чтобы сделать все необходимые замеры. Вам это не будет стоить ничего, все расходы я беру на себя.

Дом предстояло переправить из Дьярдена и поставить на заранее подготовленный фундамент. Разбирать его для этого не требовалось: в дар зодчего входила огромная подъёмная сила, позволявшая ему ворочать каменные глыбы, не касаясь их руками.

– А как же быть с Теманью? – задумалась Северга. – Ей ведь тоже придётся, как и Рамут, начинать всё с начала на новом месте.

– Ни о чём не беспокойся, – заверила её Владычица. – Нерешаемых вопросов для меня не существует. Чем у нас твоя изумительная супруга занимается?

– Она пишет книги и ведёт колонку светской жизни в новостном листке, – сказала навья.

– Ну так в чём беда? Здесь для неё работы – непочатый край! – усмехнулась Дамрад. – Пусть выбирает любое место, любую должность, пусть только покажет своим прелестным пальчиком – и место тотчас будет принадлежать ей, даю слово Владычицы. Здесь её ждёт настоящая жизнь и настоящий высший свет! Это – столица, а не ваш Дьярден.