Будучи большой любительницей поваляться в постели, она не всегда была в силах подняться в полпятого утра, чтобы проводить Севергу на службу и позавтракать вместе с ней. Порой она пыталась затащить супругу на какие-то светские встречи, но Северга не любила этих сборищ и не соглашалась устраивать приёмы в своём доме.

– Радость моя, ты же знаешь, мне нет дела до стаи шавок, – холодно усмехалась она. – Они встречаются, чтобы позлословить и перемыть друг другу косточки – что мне в этом?

– Ну нельзя же быть таким волком-одиночкой, – убеждала Темань. – Хоть видимость хороших отношений с людьми надо поддерживать ради приличия...

– Отношения должны быть либо настоящими, либо никакими, – отрезала Северга. – А видимость – это лицемерие. Если ты можешь вращаться в стае лицемеров без отвращения – пожалуйста, сколько угодно. Но – без меня, крошка.

У них даже случались размолвки на этой почве, и после одной из них Северга, пользуясь отпуском, уехала в Верхнюю Геницу, чтобы успокоить своё сердце возле Рамут. Но с покоем и отдыхом в этот раз Северге не повезло: похоже, тут случился какой-то переполох, вооружённые вилами селяне около усадьбы костоправки что-то возбуждённо обсуждали. В доме навью встретила мрачная и тоже какая-то взъерошенная Бенеда. Бакенбарды у неё стояли торчком, глаза мерцали жёстким блеском, а губы были сжаты едва ли не суровее, чем у Северги.

– Вовремя ты, дорогуша, – сказала она. – На жизнь твоей дочурки покушались.

Чёрный волк в Северге вздыбил шерсть и оскалил клыки, готовый рвать в клочья врагов и пить их кровь.

– Что?! – вскричала она, охваченная ледяным огнём ярости. – Кто посмел? – И спустя несколько острых, как клинок, мгновений сипло выдохнула: – Что с ней?

– Да ты не волнуйся, жива она и здорова. – Бенеда потрепала Севергу по плечу и добавила с усмешкой: – Одного гадёныша огрела хмарью по башке и рёбра сломала, а другому колени вывихнула. Не промах твоя девчонка, ой, не промах! Себя в обиду не даст.

Волк спрятал клыки на время, но ещё тяжело дышал и пружинил ноги, готовый броситься в бой в любой миг. Нападение, как поведала Бенеда, произошло не ранее, чем сегодня утром. Злодеев было двое, они пытались не только убить Рамут, но сперва изнасиловать, подкравшись к ней, когда та собирала в лесу травы. Ученица костоправки не растерялась – наградила их парочкой переломов и вывихов, а сама бросилась домой. Негодяев задержали тут же, по горячим следам. Сейчас они сидели в сарае, обездвиженные: чтоб не рыпались, Бенеда погрузила их в обезболивание, внушив им при этом, что они не могут пошевелиться.

Северга остановилась на пороге комнаты дочери. В своё семнадцатое лето Рамут расцвела ошеломляющей, пронзительной красотой; прозрачная синь её очей смотрела в душу светлым лучом, а коса отливала чёрным шёлком ночного неба. Ласковый взмах её пушистых ресниц и живительная улыбка повергали на колени, в сладкий плен её девичьих чар. Как на неё, такую ясноокую, такую невинную, полную сострадания и любви, у кого-то поднялась рука? Каким чудовищем нужно было быть, чтобы покуситься на её чистоту, на её дыхание, на биение её любящего сердца?

На это могла решиться только самая последняя мразь.

Рамут сидела на постели, по детской привычке отгородившись прижатой к груди подушкой. Её глаза горели сухим синим огнём, а когда встретились взглядом с Севергой, их затянула влажная пелена.

– Детка... – Навья остановилась перед дочерью, пожирая её жадным взором.

Рамут вскочила, бросаясь к ней. То ли у неё подвернулась нога, то ли от волнения охватила слабость – Северга еле успела её подхватить, а Рамут тесным кольцом объятий обвила её плечи и зажмурилась. Из-под крепко сомкнутых век просочились слезинки. На руках у Северги был уже не ребёнок – рослая, хорошо развитая, опьяняюще-красивая девушка, но навья не чувствовала тяжести её тела, она просто держала её в ограждающих, защитных объятиях, шепча на ухо:

– Я с тобой. Больше тебя никто не тронет. Никогда. Обещаю.

– Матушка, – лепетала Рамут прерывающимся голосом, – они хотели убить меня... За что? Что я им... сделала?

– Ты никому не причиняешь зла, детка, у тебя просто не может быть врагов, – сказала Северга. – Так что это либо просто похоть с их стороны, либо привет от кое-каких моих недоброжелателей. Но я разберусь. Всё будет хорошо. Побудь пока тут, а я пойду, взгляну на них.

– Матушка, не уходи, не оставляй меня!

Рамут, дрожа, цеплялась за неё, льнула всем телом и обнимала за шею, и Северге эти тёплые объятия сладко, но крайне некстати размягчали сердце, а нужно было собраться и снова стать разящим клинком. Оставляя нежности на потом, навья мягко расцепила руки дочери.

– Ну-ну... Ничего не бойся, девочка. Пока я здесь, ты в безопасности. Я скоро вернусь.

Несостоявшиеся убийцы сидели в сарае среди вязанок соломы: один – рыжий, с хищным изломом тонких бровей и маленькими бакенбардами, второй – чернявый, с длинным крючковатым носом и огромными, с трудом помещающимися во рту клыками. Руки их были связаны за спиной, но это и не требовалось, пожалуй: внушение Бенеды обездвиживало их полностью.

Северга задрала голову темноволосому, заглянула в чёрную пустоту его глаз.

– Твоё имя? – Её голос отдался ледяным гулом удара меча о щит.

– Гридлав, – пробормотал тот. Язык шепеляво путался меж клыками.

– Ты? – Суровый взор Северги обратился на рыжего.

Тот только оскалился и сплюнул.

– Ну, как тебе будет угодно, – сухо сказала навья. – Я буду звать тебя недоноском.

– Зови как хочешь, – хрипло рыкнул рыжий.

– Кто вас послал? – возвышаясь над ними, спросила навья.

Но Гридлав и его рыжий приятель быстро раскалываться не хотели. Северга обратилась к костоправке:

– Слушай, тёть Беня, а их этим твоим обезболиванием разговорить никак нельзя?

Та развела руками.

– Я уж спрашивала – не называют имён, заразы. Это, понимаешь ли, дело тонкое – в мозгах-то ковыряться. Я, дорогуша моя, тело лечу. А к мозгам иной подход нужен.

Знахарка показала, как пробовала допрашивать злодеев. Растопырив перед лицом Гридлава пальцы, она сурово приказала ему смотреть в середину ладони, а потом сжала кулак. Тот икнул и замер с остекленевшим взглядом.

– Говори, кто тебя послал? Имя! – потребовала Бенеда.

С губ клыкастого сорвалось бормотание:

– Если пророните хотя бы слово обо мне, лишитесь голов... Да, госпожа...

Он бормотал ещё что-то бессвязное, перескакивая с одного на другое, но никаких имён не произносил. Без сомнения, это были отрывки разговора с заказчицей нападения. Ничего существенного Северга из них понять не могла, кроме того, что послала этих ублюдков какая-то женщина, облечённая властью. Но ни чинов, ни титулов, ни должностей чернявый не выдал.

– Ну, видишь? – Бенеда поднялась с корточек, обескураженно цокнула языком. – Вот так и бормочут, а чтоб имя сказать – ни-ни. То ли их кто-то крепко застращал, то ли мне умения не хватает.

Из рыжего тоже не удалось выудить ничего полезного. Он был даже покрепче Гридлава и сказал ещё меньше.

– Так, ладно. – Северга хрустнула пальцами и размяла плечи, словно перед решающей дракой. – Знаю я один беспроигрышный способ развязывания языков... Сделай-ка этим ребятам внушение, что они не чувствуют своего тела от шеи до пят, кроме члена. Член пусть чувствуют.

– Зачем это? – усмехнулась костоправка.

– Надо так, – коротко процедила навья.

Названное внушение было сделано, и Северга проверила чувствительность, крепко сжав и выкрутив одному из наёмных убийц яйца. Судя по тому, как он выпучил глаза, всё получилось, как надо.

– Помоги-ка мне их в седло усадить, – попросила навья. – Прокачусь с ними в лес.

– Пытать станешь? – нахмурилась Бенеда.

– Они мне и без долгих пыток всё скажут. – И Северга взвалила себе на плечо чернявого.

Чувства мешали холодной работе разума, и она давила их в себе – обуздывала ярость и не давала вырваться гневу, который так и просился из груди звериным рыком, когда перед её мысленным взором вставали полные слёз, испуганные глаза дочери. Нужно было во что бы то ни стало узнать имя этой женщины, найти и обезвредить её, чтобы Рамут без опаски выходила из дома. Пока эта тварь дышала, Северга не могла быть спокойна за дочь, даже если бы её день и ночь охранял целый взвод воинов.

Они с Бенедой усадили Гридлава и рыжего на коней, а чтоб те не соскальзывали, Северга прикрутила их ноги к стременам, а руки – к сёдлам. Навье Бенеда дала своего мышасто-серого зверюгу по кличке Пепел. Чтоб поберечь мундир, Северга переоделась в боевое – стёганку и кожаные штаны. Натянув плотные перчатки с длинными раструбами, она вскочила в седло, а костоправка привязала двух других коней вожжами к Пеплу.

Из дома вышел Дуннгар.

– Госпожа Северга, там твоя дочка тебя зовёт, что-то сказать хочет.

– Ну, так пусть подойдёт, – сказала навья, не слезая с седла.

– Пока эти двое тут, – муж Бенеды покосился на злоумышленников, – она выйти боится.

– Ничего, она храбрая девочка, я знаю. Тем более, что этой падали можно уже не опасаться. – Северга с холодным презрением бросила даже не взгляд – полвзгляда в сторону двух выродков.

Дуннгар со вздохом ушёл в дом. Вскоре он показался вместе с Рамут: он вёл её, ободряюще обнимая за плечи. Девушка, завидев злодеев, застыла как вкопанная.

– Не бойся, детка, – сказала Северга. – Они сейчас не опаснее червяков. Я здесь, тебе ничто не грозит. Что ты хотела? Слушаю тебя.

Рамут, стараясь не смотреть в сторону Гридлава и рыжего, приблизилась к Северге и подняла на неё большие, напряжённо-пристальные глаза.

– Матушка... Я их прощаю. Не делай им ничего, не надо. Они же не причинили мне вред...

Рука девушки, дрожа, тянулась к Северге. Навья, склонившись с седла и сжав перчаткой её тонкие пальцы с блестящими коготками, сказала: