– Ну, ну, ладушка...

Сердце-самоцвет, побывав в руках мастерицы золотых дел, не перестало биться, излучать свет и тепло. Оно было живо и откликалось на зов Рамут ласковым стуком.

– У меня есть для тебя ещё кое-что, – молвила Радимира, и её лицо посерьёзнело, став торжественным.

На её ладони мерцал перстень – тот самый, с сапфиром или, как этот камень здесь называли, синим яхонтом.

– Я снова спрашиваю тебя, милая: ты станешь моей женой?

Перстень скользнул на палец Рамут. Бросив взгляд на сосну, навья вздрогнула: ей померещилась на устах древесного лика чуть заметная улыбка. А Радимира, повернув её лицо к себе, молвила:

– Дай же ответ, горлинка... Да или нет?

– Ты знаешь мой ответ. – Голос Рамут дрогнул, и она зарылась лицом в расшитый кафтан женщины-кошки.

– И всё-таки? – Руки Радимиры обнимали крепко – не вырваться, но Рамут и не хотелось размыкать эти объятия.

– Да, – шепнула навья, касаясь щекой щеки своей возлюбленной.

Подбежали Драгона с Минушью, и Радимира подхватила обеих девочек на руки.

– Ну вот, колечко там, где и должно быть – на пальце у вашей матушки, – подмигнула она Драгоне.

После свадьбы Рамут с дочками переселились в Шелугу – в покои начальницы крепости, но полянку с одинокой сосной навещать не переставали. Домик всегда был готов принять их: в поленнице не переводились дрова, а в лампах не кончалось масло. Лада появилась на свет в первый день весны именно там, и с первым криком новорождённой у подножия сосны начали вылезать зелёные ростки. Когда сияющая от счастья Радимира взяла дочку на руки, подснежники подняли белые головки уже по всей полянке. Лесной ветерок дышал влажным, пронзительно-зовущим, чуть тревожным весенним духом.

Сейчас Рамут и Радимира ждали гостей. Драгона и Минушь весело носились между деревьями, играя в догонялки, но когда из прохода показалась Ждана, навья призвала дочек к порядку, и те чинно встали рядом с ней. Ждана явилась не одна: следом за нею на полянку шагнули её с Доброданом дети – Дарёна и Радятко с Малом. Ярослав, рождённый от другого отца, тоже пришёл с ними.

– Это ваши сестрицы, – сказала Ждана своим детям и протянула руку к Драгоне и Минуши, чтоб те подошли.

Справа от неё стояли люди, а слева – оборотни, но в их жилах текла родная кровь.

– Как и Северга, Добродан умудрился соединить Навь и Явь, – молвила Ждана, привлекая к себе в объятия обе части этой семьи. – Оба они стали мостиками между двумя мирами.

– А как это получилось у них, матушка? – спросил Радятко.

– А это нам расскажет Рамут, – улыбнулась Ждана. – Ей есть что поведать.

– Это долгий и грустный рассказ... – Рамут переглянулась с супругой, а та ободрила её ласковым взглядом; проснувшаяся Лада пискнула и захныкала, но мурлыканье родительницы быстро убаюкало её.

– А мы никуда и не спешим, – сказала Ждана с янтарным теплом в глазах.

– Ну, тогда лучше присядем у огня. – И Рамут распахнула дверь дома, где потрескивало печное пламя. – А то вечереет уж... Зябко становится.

Сосна стояла, одетая вечерней синевой, и свет окон лежал на её коре золотистым пятном. А над полянкой плыл крылатый, сильный голос Дарёны:

Твоя боль – это больше, чем боль,

А любовь твоя больше любви.

Сохнут слёзы, и горькая соль

Молчаливо вскипает в крови.

Твой рассвет – это тысячи зорь,

А закат – как костёр до небес,

Седина стала шапками гор,

Тьмой плаща накрывается лес.

Твоя жизнь – это больше, чем путь:

Не измерить и тысячей лет,

Не свернуть, хоть и горя хлебнуть.

Ну, а смерть... А её просто нет.

Глубже бездны и крепче кремня

Твои корни мне в сердце вросли...

Дольше вечности, жарче огня,

Выше неба и шире земли.

Время написания: ноябрь 2015 – сентябрь 2016 гг