– Эй, а ну, руки от неё убрал, злодей!

На помощь к девице бежали мужики, человек пять-шесть. Пришлось отпустить торговку и вступить в бой... Впрочем, это и боем-то назвать язык не поворачивался: от одного удара кнутовищем наземь легли трое, от второго – ещё столько же. Перепуганная торговка, прижав пальцы к губам, попятилась: все её защитники валялись в осенней грязи без чувств.

– Господин... Не убивай меня, пощади! – пролепетала она. Задорный румянец сбежал с её щёк, и на них стали резко видны бледно-коричневые веснушки.

Северга, вспомнив о задании, обернулась и досадливо рыкнула: она таки потеряла Ждану. Но дело было поправимым: княгиня оставляла за собой след, который ни с чем не спутаешь. Хмарь разбегалась от неё в стороны, точно шипованным кистенём разорванная, и ещё долго не смыкалась. По этой борозде можно было безошибочно понять, что Ждана прошла здесь.

– Да не нужна ты мне, дура, – процедила сквозь клыки Северга помертвевшей от ужаса торговке. – А вот товар твой мне пригодится, пожалуй.

Она бесцеремонно забрала у девушки все бублики и бросила ей под ноги золотую монету крупного достоинства: просто мельче не нашлось. Блеск золота подействовал на торговку волшебным образом: схватив деньги и отряхнув их от грязи, она растянула ещё подрагивавшие от недавнего испуга губы в подобострастной улыбке:

– Ой, господин, у меня нет столько сдачи...

– Оставь себе, – хмыкнула навья.

Идя по следу, она нашла перевёрнутую корзину и кучу разбитых яиц, а ещё ей ударил в ноздри запах оборотня... Впрочем, местных Марушиных псов Северга за полноправных соплеменников не считала; трудно было сказать, кто они такие... уже не люди, но и ещё не навии. Так, серединка на половинку. В осенней грязи хорошо читались следы колёс... Похоже, Ждана уехала с этим оборотнем. Зверь ревниво оскалился – ненасытный собственник. «Она моя!» – рыкнул он неведомому сопернику. Задание было на грани провала, и чтобы поскорее исправить положение, Северге следовало поспешить – пока след не растаял.

Дым был привязан в ближайшем леске. По дороге навья подкреплялась сырыми яйцами, закусывая их бубликами, угостила и своего могучего чёрного коня. Ему бублики пришлись по вкусу – особенно с солью, и он сжевал три связки кряду. Яиц в уже не нужной корзинке оставалось ещё много; взять с собой – побьются в пути и вытекут... Северга развела костерок и отварила их в походном котелке. Всё сгодятся заморить червячка.

На её удачу, вскоре солнце скрылось за тучами, и глазам полегчало. Вскочив в седло, Северга пустилась вдогонку за княгиней – благо, след в пространстве висел чёткий. Какой же силой обладала эта темноокая чаровница, что хмарь бежала от неё прочь, как мрак от луча света? Не иначе, какие-то белогорские штучки... «Надо быть с нею начеку», – подсказывала Северге осторожность, в то время как раззадоренный зверь звал её вперёд, и она гончим псом мчалась по следу.

Днём приходилось ехать осторожно: глаза Дыма были более чувствительны к свету, и он спотыкался на ровном месте. Боясь, как бы конь не переломал себе ноги, навья сбавляла ход, делала привалы в тени, а когда темнело, снова пускалась вскачь. Это давало сбежавшей княгине преимущество, но Северга не беспокоилась, что упустит шуструю Ждану: ноги Дыма были быстрее, чем у простых лошадей, он скакал по слою хмари, что ускоряло его бег в разы. Всадница знала: встреча неизбежна.

Она нагнала беглянку в околдованном осенним туманом лесу, на подступах к какой-то деревеньке. С Жданой ехали её сыновья, а лошадьми правил тот самый оборотень, запах которого Северга почуяла на рынке. Он оказался на удивление маленьким и щуплым, с виду – мальчишка-подросток. Однако, подъехав поближе, Северга разглядела миловидное личико с пронзительно-синими, дерзкими глазами, смотревшими настороженно и враждебно. Девчонка в мужской одежде – вот кто умудрился увезти у навьи из-под носа её объект... Впрочем, плевать на задание – её добычу, её женщину.

– Эй! – нелюбезно окликнула навью девчонка-оборотень. – Кто таков? Что тебе надо? А ну, пошёл прочь! Не зли меня – разорву в клочья!

Глаза Жданы в оконце колымаги вновь хлестнули Севергу, как плеть – аж всё нутро ёкнуло в предвкушении. В их глубине мелькнул страх, но ненадолго: княгиня подобралась и посуровела, готовая защищать своих детей до последнего издыхания. Да, она была не робкого десятка, но зверь и не таких строптивиц укрощал. «Ты моя», – как бы говорил указательный палец навьи, нацеленный в оконце.

Она немного отстала от колымаги, но не упускала её из виду. Ждана постучалась в один из домов, и хозяйка, нестарая и недурная собою женщина с яркими и сочными губами, впустила гостей. Судя по тому, что от неё за версту несло травами, она была знахаркой. Выждав чуть-чуть, чтоб путники расслабились, Северга решила, что настала пора брать их тёпленькими.

Бескровно взять Ждану не удалось: Дым испугался колдовской вышивки на рубашке вышедшей из дома лекарки, и даже плётка с успокоительным соком конского корня не помогла. Конь ударил копытами, и травница упала с разбитой головой. К ней с криком бросилась белокурая девушка и какой-то старичок, а Ждана, смертельно бледная, но обворожительная в своей отчаянной смелости, выскочила на крыльцо и выломала из плетня заострённый кол, собираясь, видимо, пырнуть им коня в брюхо. Непримиримая, жгучая вражда горела в этих прекрасных очах... Дорого бы Северга дала за их благосклонный взор! Увы, приходилось довольствоваться ненавистью. Ну ничего, зверь имел обширный опыт в обламывании коготков царапучим кошечкам.

На помощь к Ждане выскочил старший из мальчиков, волоча меч едва ли не длиннее себя самого. Северга, неторопливо соскочив с седла, легко обезоружила его: кнут свистнул и взвился, цепко обмотался вокруг клинка и вырвал его из руки парнишки. А тут подскочило это синеглазое недоразумение – оборотень-девчонка.

– Тебя же предупреждали – не лезь к нам! – прорычал этот взъерошенный комочек волчьей злости, скаля весьма серьёзные клыки.

Северге не хотелось убивать её. Что-то по-летнему светлое в ясных бесстрашных глазах цепляло струнки сердца, и это «что-то» хотелось пощадить. Зверёныш в ней был ещё совсем юный, совсем щеночек-молокосос... И Северга сдержала руку, когда наносила удар хмарью этой боевой и дерзкой на язык синеглазой нахалочке. Она лишь отправила её в глубокое беспамятство, чтоб не путалась под ногами. Рука княгини Воронецкой потянулась к оброненному колу... Эти тонкие и гибкие пальцы не были созданы для драки, им много больше пристало держать вышивальную иглу.

– Ты смелая, Ждана, – молвила навья, стараясь смягчить свой холодный и резкий голос. – Там, где иной воин сдался бы, ты продолжаешь сражаться... Моё имя – Северга, это я по просьбе Вука должна была сопровождать тебя до Белых гор, но ты ухитрилась от меня сбежать с этой девчонкой. За неё не бойся, я не убила её. Полежит и встанет... Правда, не так скоро, как хотелось бы.

В доме удушливо и ядовито пахло отваром яснень-травы – у Северги аж ком в горле встал, а нутро сжалось, будто железной перчаткой сдавленное.

– Убрать, – велела она.

Кривой старичок покорно кинулся к горшку с отваром и унёс его. Двое младших сыновей Жданы прятались на печной лежанке. Малыш лет трёх тяжко хворал, и, судя по его ввалившимся глазам, смерть уже осенила его своим крылом. Он отсчитывал свои последние хриплые вздохи.

– Твой сын слишком тяжело болен, княгиня, знахарка всё равно не сумела бы его спасти, – проговорила Северга, усаживаясь за стол. – От трав, которыми она собиралась его лечить, толку не будет, он угаснет за два-три дня. Но я могу сделать так, чтоб он выжил.

– Так сделай это, – проронила Ждана.

Она что-то нащупывала под одеждой... Что-то маленькое и острое: Северга нутром чуяла смертоносную силу и коварство этого крошечного оружия. Ей не раз доводилось близко подбираться к Белым горам, и она хорошо помнила их дыхание – неумолимое, как закалённая сталь, и холодное, как далёкие снежные вершины. И сейчас из складок платья княгини веяло этим смертельным белогорским холодом, а в её зрачках мерцала эта ледяная непримиримость. Будучи в положении просительницы, Ждана пыталась обуздать ненависть, но эти колкие искорки выдавали её с головой. Северга много раз видела этот взгляд – так смотрели женщины из захваченных Дамрад земель. Они ничего не могли сделать, просто уничтожали навью глазами. Но зверь всё равно обламывал им коготки.

– Просишь о помощи, а сама думаешь о том, как убить меня, – хмыкнула Северга, тешась своей властью над гордой красавицей-княгиней. – Сначала я хотела помочь тебе просто так, но теперь... даже не знаю. Придётся всё-таки взять с тебя плату. Я долго преследовала вас, устала и проголодалась. Пусть истопят баню, а ты, Ждана, попаришь меня. – И навья добавила с усмешкой: – Думаю, мало кто на свете может похвастаться, что банщицей у него была сама княгиня Воронецкая!

Рамут не видела всего этого, а если бы увидела, то ужаснулась бы этой стороне зверя-убийцы. Он находил извращённое удовольствие в наблюдении за тем, как готовая на всё ради сына мать глотает жгучий ком гордости, давит в себе достоинство – только бы спасти жизнь своего ребёнка.

«Ты не чудовище, матушка, я не верю. Ты не такая». Сердце зверя ёкнуло: даже с затянутого серыми тучами неба Яви ему в душу смотрели вездесущие глаза Рамут. Нигде не скрыться от их вопрошающего, укоризненного взгляда, и зверь, пристыжённый и раздавленный, припал на брюхо, как провинившийся пёс. «Ведь ты тоже ради меня готова на всё, матушка... На её месте ты поступила бы так же».

«Да, детка, – прохрипел зверь чуть слышно. – Ради тебя я вытерплю самую жестокую пытку, самое горькое унижение... Я жизнь отдам ради тебя».

Навья уже знала, что в бане зверь не тронет Ждану, а вот та пока ещё не подозревала об этом, а потому готовилась к худшему. Однако судьбе было угодно, чтобы меч Северги обагрился кровью местных жителей: деревенское мужичьё с кольями, топорами и вилами окружило Дыма, а когда Северга вышла на крыльцо, принялось насмешничать над нею.