Дрожа, Темань набросила шёлковый халат и завернулась в одеяло. Тирлейф с виноватым видом одевался; ей хотелось сказать ему, что он здесь ни при чём, но видение лица Дамрад, искажённого похотью, накрепко смыкало ей губы. А юноша, присев на край постели, осторожно и ласково приложил ладонь к её животу.

– Прости, малыш, что мне приходится отказываться от тебя, – молвил он с грустной нежностью. – Этого требует договор, который я подписал. Но никакие договоры, никакие бумаги и законы не смогут вырвать тебя из моего сердца и памяти.

С этими словами он склонился и тихонько, щекотно поцеловал живот Темани. Эта печальная, прощальная ласка тёплым толчком вывела её из гадливого оцепенения, которое сковало её при мысли о Владычице.

– Дурачок, – усмехнулась она устало. – Думаешь, там уже есть ребёночек? А если у нас не получилось?

Тот с уверенностью кивнул, улыбаясь.

– Он уже есть, госпожа. Я знаю, чувствую. Пусть я никогда не увижу его, но буду думать о нём, и моё сердце будет согреваться от мысли, что он есть на свете.

Слёзы подступали к горлу, но Темань сдержала их душевным усилием и скользнула пальцами по золотистым прядям Тирлейфа.

– И я буду вспоминать тебя, мой хороший. Ты славный. И совсем не похож на свою родительницу.

Парень, поклонившись на прощание, покинул спальню, а Темань сжалась в комочек на измятой постели. Вслушиваясь в себя, она пыталась почувствовать зарождение новой жизни, но пока ничего особенного не находила. Удалось ли ей зачать? Если нет, то всё это придётся повторять. Снова лицо Дамрад вынырнуло из тьмы закрытых век, и Темань содрогнулась. Владычица, не тронув её и пальцем, всё же ухитрилась проскользнуть в неё тонким хмаревым щупальцем, став причастной к этому соитию. Словно не Тирлейфа Темань приняла, а саму Дамрад... Которая стояла в дверях спальни, взирая на неё из-под полуприкрытых век томно, с бархатной тьмой в глазах и чуть тронувшей уголки губ улыбкой победительницы. Темань, словно огретая горячим ударом кнута, выпрямилась и запахнула на себе одеяло плотнее. Впрочем, какой теперь смысл кутать и прятать тело снаружи, если Владычица уже побывала гораздо, гораздо глубже?

– Через некоторое время тебя осмотрит врач, – сказала Дамрад. – Как только подтвердится беременность, я исполню свою часть нашего уговора.

Приблизившись к Темани бесшумной и мягкой поступью, она склонилась и приложилась губами к её руке.

Повторно проходить через всё это не пришлось: Тирлейф попал в цель с первого раза. Темань осматривала рыжеволосая Ульвен, подруга Рамут и её сестра по Обществу врачей.

– Поздравляю, госпожа Темань, – сказала она. – У тебя будет ребёнок. Настоятельно советую приходить ко мне на осмотр еженедельно.

– Я ничего не ощущаю, – пробормотала Темань. – Так и должно быть?

– Ещё рано для ощущений, – улыбнулась навья-врач. – Срок совсем маленький.

Вечером того же дня Темань получила посылку – плоский прямоугольный свёрток, перевязанный бечёвкой и опечатанный гербом Дамрад. Это была та самая папка... Из-под обёртки выскользнула записка:

«Исполняю наш уговор. Можешь уничтожить содержимое сама».

Темань лихорадочно листала страницы. Увы, почти половина текста была вымарана – закрашена чернилами, так что понять, в чём именно могли обвинить Леглит, не представлялось никакой возможности. Темань зарычала и рванула листы, комкая их и бросая в пламя камина. Могла ли она быть уверена, что у Дамрад не осталось ни одной копии? Горький опыт показывал, что Владычица держала свои обещания весьма своеобразно. Она говорила, что не притронется, не станет пытаться овладеть – что ж, руками Дамрад действительно не прикасалась... Но Темань теперь не могла отделаться от странного чувства, будто этого ребёнка ей сделала она.

Поверх дров колыхался и дышал пепел – всё, что осталось от содержимого папки. Клочок не сгоревшей бумаги дотлевал, становясь чёрным и хрупким. Вот и всё... Леглит никогда не узнает, чем Темань заплатила за её свободу, ни к чему ей знать. Главное, чтобы всё это не оказалось напрасным.

Утром пришло извещение о ежемесячном денежном пособии, Темани оставалось только прийти в столичное отделение государственного казначейства и получить его. Сумма была неплохая, равная её жалованью главного редактора.

Темань вернулась в редакцию. Опасалась она зря: за время её отпуска ничего страшного не случилось, всё работало как часы, Хаград справилась. Первым делом Темань укоротила свой рабочий день; теперь она приходила к десяти утра, а уходила ровно в пять вечера, в прочее время за неё оставались заместительницы. Сделала она это по совету Ульвен: та сказала, что теперь нужно беречься, больше отдыхать и ни в коем случае не вкалывать по двенадцать часов в сутки без выходных, как у Темани случалось прежде. Но выходило это не потому, что она так любила свою работу: просто в новой должности ей приходилось туго, особенно в первое время её преследовало ощущение нескончаемой, выматывающей круговерти. Ей казалось, что она ничего не успевает, голова просто пухла, мозг вскипал. Сейчас Темань немного освоилась и успокоилась; она знала, что под её началом трудятся отнюдь не бестолочи, и её задачей было лишь управлять их работой, а не делать всё за них. Хоть она и не откровенничала, но каким-то образом в редакции узнали об её «интересном положении», и на Темань посыпались поздравления, а заместительницы старались по возможности разгрузить её. Слагать с себя полномочия она раздумала: сидя дома в затянувшемся отпуске, она сходила с ума от безделья, а творчество намертво застопорилось.

В полученной от Ульвен книжечке с советами для беременных и молодых матерей говорилось, что в первой половине срока бывает вялость, сонливость и утомляемость, но ничего подобного Темань не испытывала. Напротив – у неё словно крылья выросли. Работоспособность подскочила до небес, и в те семь часов, которые она себе отвела, удавалось справиться со всем, что Темань прежде и за целый день не успевала. Откуда только что взялось... Такой неугомонной она себя даже не помнила. Спала она отлично, даже кошмары о Дамрад не мучили, а ела с удовольствием – за двоих: в животе словно поселился неугасимый огонёк, который вечно требовал топлива. Забыть о еде, как раньше, он ей не позволял, сразу напоминал о себе голодным жжением под ложечкой. Ей порой даже совестно становилось так великолепно себя чувствовать, внутренний голос нервно возмущался, упрекал её, убеждал, что она должна страдать, но... Как-то не страдалось. Или, быть может, она уже отмучилась, отстрадала своё, и ей просто надоело? Как бы то ни было, Темань гнала от себя мысли о том, чья кровь текла в жилах маленького существа у неё под сердцем. Плевать на Дамрад. Это её ребёнок и точка.

Ульвен говорила, что беременность протекает замечательно – лучше нельзя и вообразить. На девятом месяце Темань была цветущей, полной сил и способной свернуть горы. Ей нравилось своё отражение в зеркале – в кафтане с высокой талией и красивым шёлковым пояском под грудью. Завязывался он, точно бантик на подарочной коробке.

– Ты обворожительна, – с улыбкой говорила Леглит.

Отдыхая вечерами в кресле у камина, Темань поглаживала живот и с наворачивающимися на глаза тёплыми слезами благодарила малыша: она чувствовала, верила, что именно ему она была обязана этим удивительным самочувствием. Никогда прежде она не была такой спокойной и уверенной в себе. Статьи на политические темы перестали быть для неё источником мучения: если госпожа учредительница хотела придыхательного обожания Дамрад в каждой строчке – что ж, Темань его обеспечивала в избытке. Она находила удовольствие в том, что иногда вносила правки в статьи – незаметные, но добавляющие в хвалебные напыщенные фразы хитроумную иронию, насмешку и издёвку, которую было не под силу уловить заурядному уму. Темань с мстительным наслаждением упражнялась в опасной игре слов, точёных и изящных, но заключавших в себе изысканный, тончайший яд. И до того ловко всё было написано, что и не придерёшься. Госпожа Ингмагирд неизменно оставалась в восторге, и только Хаград понимающе приподнимала бровь, но молчала. Темань осознавала, что ходит по краю, по лезвию бритвы, но чувствовала в себе достаточную силу и мастерство, чтобы выйти сухой из воды. И выходила каждый раз, мысленно посмеиваясь над простодушными восторгами градоначальницы, хвалившей, по сути, крамолу, поданную в благолепной обёртке лести и хвалы.

Однажды, когда Темань неторопливо шла из редакции домой (она полюбила пешие прогулки), с нею поравнялась повозка с гербом. Из неё выскочил незнакомец в чёрном и преподнёс ей венок из белых цветов. Из распахнутой дверцы повозки послышался голос Дамрад, окатив Темань волной холода:

– Восхищаюсь твоей смелостью, самый обольстительный враг государства. Но хочу предупредить: ты играешь в опасную игру. Будь осторожнее. Я щажу тебя, только потому что ты носишь под сердцем мою плоть и кровь.

Из повозки показалась рука в чёрной шёлковой перчатке, окутанная кружевами. Раскрытая ладонь требовала от Темани подойти и вложить в неё свою, что та и сделала, ощутив лопатками морозное дуновение. Лёгкое прикосновение царственных губ – и повозка умчалась вперёд по улице, обдав Темань будоражащим веянием смертельной опасности.

Если госпожа Ингмагирд оказалась туповата, чтобы обнаружить коварную изнанку посвящённых её обожаемой Владычице выспренних оборотов, то главный адресат этих выпадов всё понял правильно. Темань продолжила путь домой; её поступь не сбилась, осанка не ссутулилась, а на губах проступала усмешка. Если тексты можно было отредактировать как угодно, то мысли, душа и сердце цензуре не поддавались.

Переступив порог дома, она остолбенела от неожиданности: в кресле у горящего камина сидела Северга и цедила маленькими глотками хлебную воду со льдом. Кувшинчик и блюдце с сырной закуской стояли на столике.

– Ты? – вырвалось у Темани. Сердце её глухо и сильно бухнуло, удар отдался эхом в висках.