– Хм... Полагаю, у нас есть основания для небольшой служебной проверки в отношении твоей знакомой, – сказала она.

– Проверки? Но на предмет чего? – Нутро Темани медленно, но верно обращалось в трясущееся желе.

– На предмет её верности государственной присяге, – ответила Владычица сухо и сурово. И добавила проницательно, словно бы прочитав тревожные мысли Темани: – Не волнуйся, если госпожа Леглит не нарушала свой служебный долг, никто её преследовать не будет.

Ошарашенная свалившейся на неё новой бедой, Темань не заметила, как повозка остановилась возле её дома. Дамрад, церемонно расцеловав её похолодевшие руки, протянула ей футляр:

– Это тебе, прекраснейшая из женщин моего государства. На этом позволь мне попрощаться. Желаю тебе приятного вечера и спокойной ночи. Отдыхай.

В футляре сверкало очередное ожерелье. Дамрад уехала, а Темань тут же кинулась срочно вызывать себе повозку: сердце колотилось, страх за Леглит свернулся внутри холодной змеёй...

Она опоздала: Леглит уже не было дома, а соседи сообщили, что её увезла чёрная повозка с гербом.

Следующие несколько дней и ночей Темань не находила себе места от тревоги. Её кишки словно стискивала ледяная лапа, желудок отторгал пищу, к горлу то и дело подкатывала выворачивающая наизнанку судорога тошноты. Она каждый вечер заглядывала к Леглит, чтобы узнать, не вернулась ли она; мысли, одна страшнее другой, теснились в голове Темани, лишая её сна и доводя до изнеможения. В таком состоянии она не могла ни толком работать, ни писать, всё валилось из рук. Бессонными ночами прокручивая в памяти ту беседу с Дамрад в повозке, она пыталась понять, с какими из её слов могла быть связана эта проверка. Ответ напрашивался сам: да, у стен домов были уши в прямом смысле, и Леглит как зодчий имела к этому самое непосредственное отношение. А Темань сболтнула то, о чём, видимо, не разрешалось говорить вслух... Ей оставалось только проклинать свой язык и сходить с ума от беспокойства.

Восемь ужасных, изматывающих дней спустя от одной из соседок Леглит Темань услышала, что женщина-зодчий вернулась домой ещё вчера вечером – живая и здоровая. Каким-то чудом золотоволосая навья доплелась до повозки: от радости почва ушла из-под ног, и она едва не села прямо на ступеньках крыльца. В ушах стоял бестолковый трезвон, а жуткая, давящая на сердце лапа разжалась, и оно радостно забилось полнокровным пульсом, застучало в висках, под сводом черепа, в запястьях – всюду. Леглит отпустили... Значит, проверка ничего не обнаружила.

Но почему она не дала о себе знать сразу? Ведь должна же была она понимать, в каком страшном ожидании Темань провела эти дни! В виски дохнуло горькой догадкой: это из-за неё. Это она, Темань, виновата в том, что Леглит была на волосок от... даже подумать невыносимо, от чего. Из-за того, что она – «самый прелестный враг государства», под колпаком у сыскной службы Дамрад оказывались все, с кем она тесно общалась. Она невольно бросала тень на всех, с кем даже просто болтала о пустяках на светских приёмах. И Леглит будет тысячу раз права, если прекратит с нею всякие отношения... С этими неутешительными мыслями Темань уныло отправилась домой, так и не повидавшись с навьей-зодчим. В груди щемила тоскливая тяжесть, безысходность окутывала глухой стеной со всех сторон, и не видно было ей ни конца, ни светлого края.

Какие-то образы беспокойными птицами порхали в уме, вертелись на языке, распирали горло песней, просились на бумагу, но виснущая плетью рука была не в силах водить пером, и Темань, нарисовав несколько закорючек и поставив кляксу, скомкала нервными пальцами листок. Поникнув головой, она устало ссутулилась за столом, и золотые локоны упали ей на лицо. Как писать, как работать, если в груди кончился весь воздух, вся надежда утекла тонким, иссякающим ручейком? Откуда брать вдохновенные строчки, если сердце висело в груди остывающим угольком?

Когда на следующее утро дом доложил о приходе Леглит, Темань велела ему не впускать её. Заливаясь слезами, она осторожно выглянула в окно: знакомый силуэт ускользал по туманной улице вдаль... Сердце кричало, отчаянно рвалось вслед, дрожащая рука скребла по стеклу коготками, но слишком пагубными оказывались последствия их общения – прежде всего, для самой Леглит. Клеймо врага было заразным. Нет, не обернулась Леглит на окно на втором этаже, и Темань сквозь дымку слёз провожала взором её стройную, облачённую в приталенный, прекрасно сидящий кафтан фигуру, пока та не исчезла за поворотом. Прислонившись спиной к стене, Темань сползла на корточки и беззвучно затряслась. Слёзы катились безостановочным градом по щекам, воспалённые от бессонницы глаза горели, кожу век стягивало от едкой соли.

Ещё через пару дней ей пришла записка от Леглит.

«Дорогая Темань, я обеспокоена и в недоумении. Возможно ли увидеть тебя?»

Слёзы капали на листок, дрожавший в руке Темани. Всего одна строчка: Леглит вообще в письмах была немногословна. Чернила расплывались под круглыми каплями... Прижав записку к груди, Темань застонала сквозь стиснутые зубы. Посреди накрытого к завтраку стола она принялась писать пространный ответ, но внезапная мысль заставила её поникнуть и уронить перо: наверняка и письма её прочитываются... Куда ни кинься, всюду шпионы Дамрад. Затравленным зверем она обводила взглядом стены дома, ставшие в одночасье враждебными. Дому, который исправно прислуживал ей, нельзя было доверять. Скомкав начатое послание, Темань бросила его в камин, и листок вскинулся, затрепетал, охваченный пламенем. Горели все слова, которые она хотела сказать Леглит, и улетали лёгким дымом в трубу – к холодному зимнему небу.

В молчании прошла ещё неделя. Только промокшая от слёз подушка знала, чего Темани стоило отказывать Леглит во встречах – во имя её блага. Возвращаясь из редакции на повозке, Темань велела носильщикам остановиться и сошла в городском саду. Первое дыхание зимы выбелило инеем ветки, под ногами скрипело тонкое снежное покрывало, и тоска звала Темань броситься в объятия этих пустых дорожек, озарённых таинственным бледным светом каменных шаров на столбах. Дом пугал её, даже его услужливость была зловещей, и она бродила в тишине и одиночестве, зарываясь в пушистый снег носками сапогов. Озиралась на фонарные столбы: а если и они – тайные соглядатаи? Шпионы мерещились Темани всюду, она вздрагивала от каждого звука, от почудившейся за стволом дерева чьей-то тени... Сердце кольнул испуг: навстречу ей шёл кто-то в чёрном плаще и шляпе. Темань остолбенела на миг, а потом узнала Леглит.

Траурно-чёрный наряд женщины-зодчего оттеняло лишь белое кружево воротничка и рукавов. В руках она держала книгу – Темань узнала свой «Путь в тумане», пронзительную и красивую историю о любви с печальным концом. Видно, Леглит выбрала себе чтение под настроение. Но почему здесь, в саду? Что гнало Леглит из дома? Наверно, она тоже не доверяла ему... Увидев Темань, она застыла.

Несколько стремительных хрустких шагов навстречу друг другу – и они сплелись в удушающих объятиях. Книга упала в снег.

– Что случилось, милая?.. Почему ты избегаешь меня?.. – Вырывавшееся седым паром дыхание Леглит щекотало губы и щёки Темани.

Темань мучительно озиралась, ища признаки слежки. Тёмные стволы вокруг молчали.

– Я – враг государства, – тихо, сдавленно зашептала она на ухо Леглит. – За мной следят. Тебе опасно со мной встречаться!

– Ш-ш... – Пальцы навьи-зодчего мягко легли ей на губы. – Это не имеет значения. Важно только то, что я люблю тебя.

Тёплые солёные ручейки покатились по холодным щекам.

– Это я виновата... Это из-за меня тебя чуть не...

– Всё хорошо. – Губы Леглит дышали совсем близко, но не целовали, только пальцы нежно скользили по лицу Темани, вытирая ей слёзы. – Проверка не выявила никаких нарушений с моей стороны.

Снова – крепкие объятия. Они молча дышали, вжавшись друг в друга, а деревья немыми стражами осыпали их плечи искорками инея.

– Дома разговаривать опасно... – Темань ворошила волосы за ухом Леглит с усталой, загнанной лаской на грани рыдания. – Я знаю, стены имеют уши. Самые настоящие уши.

Объятия Леглит стали ещё крепче, как будто женщина-зодчий хотела выдавить из груди Темани весь воздух.

– Тише, детка. Молчи об этом.

«Детка». Это слово оцарапало Темани сердце призрачным когтем – когтем Северги: только та называла её так. А ещё – «сладкая», «малышка». Пошлость, дешёвая и пустая. Наверно, и всех своих девиц на одну ночь Северга так звала. Впрочем, довольно думать о ней: она далеко, и ей плевать. В этих объятиях она уж точно была лишней. Губы Леглит ласкали живительным теплом поцелуя, и Темань отчаянно приникла к ним среди колкого холода пустой аллеи.

– Не прячься от меня... Разлука с тобой невыносима.

– Я боюсь за тебя, Леглит...

– Бояться нечего, милая. Они не смогли ни к чему придраться сейчас, не смогут и впредь. Всё будет хорошо, ни о чём не тревожься.

– Дамрад не нужны поводы! Она может уничтожить любого, если захочет. Этим она показывает мне, что может отнять у меня всё, что мне дорого. Смерти я не боюсь, тюремного заключения – тоже, и она выбирает другие рычаги давления... Вот поэтому тебе и опасно встречаться со мной. Если что-то случится с тобой, я не вынесу!

Темань вдыхала запах зимы и снега от плаща Леглит. Та лишь обнимала её, ободряла и утешала ласковым шёпотом, но была бессильна против Дамрад. В любой миг эта хрупкая нежность могла быть сломана грубой силой огня и железа, растоптана безжалостно, и тем дороже, тем слаще и драгоценнее становился каждый поцелуй, каждый тёплый вздох, коснувшийся щеки Темани. Она оплела плечи и шею Леглит кольцом судорожных объятий.

– Люби меня, – выдохнула она ей в губы. – Люби, как в последний раз... Поедем к тебе. Пусть они смотрят, пусть подслушивают. Мне уже плевать!..

Глаза Леглит сверкнули зимними звёздочками. Она подобрала и отряхнула книгу, обняла Темань за плечи, и они пошли ловить повозку. Через полчаса их одежда была разбросана в спальне на полу, отсвет пламени камина золотил распущенные по спине волосы Темани, а её бёдра двигались размеренно и сильно – верхом на Леглит. Соединённые жгутом хмари, сплетённые друг с другом до последнего нерва, они стали единым сгустком чувств.