– Ничего, – сипела я. В довершение ко всему угораздило простудиться. Глаза красные, из носа течет. Надо же, когда нужно выглядеть на все сто, чтобы Массимо понял, что теряет, я совершенно расклеилась.

А потом по «Жан-Люку» поползли слухи, что мы расстались. В салоне всегда о чем-то болтают, а в нашем случае все было более чем очевидно. Массимо со мной не разговаривал, а если возникала потребность, передавал через ассистентов.

– Массимо просит сделать волосы миссис Зет светлее.

– Массимо считает, что блонд должен быть лимонным, а не золотистым.

С каких пор он меня учит?

– Массимо думает, что каштановый подойдет больше.

– Массимо говорит, корни остались непрокрашенными.

Я терпела-терпела – и взорвалась:

– Может, хватит играть в испорченный телефон?! Если есть что сказать, пусть сам говорит, а не передает через третьи руки!

В мгновение ока новость разошлась по всем клиенткам.

– Милая, мне так жаль, что вы с тем симпатичным итальянцем расстались! – сочувственно вздыхали они. Пытаясь утешить, дамы заваливали меня подарками: шоколадом, шампанским, бижутерией.

– Джорджия, детка, только не падай духом!

Решив, что так дальше продолжаться не может, я прошла вслед за Массимо в подсобку. К счастью, никто не подслушивал.

– Массимо, пожалуйста, так больше не может продолжаться! Давай поговорим!

– А кто виноват? – В карих глазах вспыхнуло негодование. – Нет, прости, не могу. – Он достал из холодильника белковый коктейль.

– А когда сможешь? – не отставала я. – Ничего не изменилось. Я все так же люблю тебя!

Он молча налил коктейль в фарфоровую чашку и пошел к двери.

– Представь, что сейчас мы на одном берегу океана, – не оборачиваясь, проговорил Массимо. – Переберемся на другой – тогда и поговорим.

Он вышел из подсобки, плотно закрыв за собой дверь.

Что имел в виду Массимо? Неужели у нас есть надежда? От отчаяния я не знала, за какую соломинку цепляться. Вроде бы он меня не возненавидел! Только бы океан не оказался слишком глубок и наша утлая лодчонка не пошла ко дну.


Жаркое летнее утро. Понедельник. Пахнет раскаленным асфальтом. Недалеко от здания «Эн-Эн» ведутся ремонтные работы. Бам-бам-бам-бам! И так целый день. Уши закладывает даже на последних этажах небоскреба. Почему я работаю в такой ужасный день? По понедельникам клиентов немного, а сегодня вообще нет желающих просидеть в душном салоне два часа, чтобы сделать укладку, которая через пять минут развалится.

А я работаю. Так уж повелось в «Жан-Люке»: по понедельникам выходят все старшие стилисты и колористы. Спрашивается, зачем?

Массимо и Патрик взяли выходной. С одной стороны, мне было легче, а с другой – страшно одиноко. А скоро они уйдут навсегда… Казалось, салон лишился души и сердца, хотя остальным, похоже, все равно. Фейт, Кэтрин и даже Жан-Люк ведут себя, будто ничего не случилось.

Парни, наверное, на Мотт-стрит. Салон (язык не поворачивается назвать его «У Дорин») готов к открытию. В минувшие выходные я, поддавшись искушению, съездила посмотреть. И на заднем сиденье такси, и на углу Спринг и Элизабет-стрит, где вышла, чтобы не попасться на глаза Патрику или Массимо, я пыталась отговорить себя от этой затеи.

Но ждать больше не было сил: так хотелось хоть издали увидеть, как выглядит салон после ремонта.

Пот градом катился по спине, юбка липла к коленям. Не знает, что такое жара, тот, кто не провел час в такси со сломанным кондиционером! От Элизабет-стрит до салона целых два квартала и ни одного высотного дома, в тени которого можно спрятаться.

Собор Святого Патрика, а напротив… у меня перехватило дыхание. Строительные леса исчезли, выставив на всеобщее обозрение обновленный кирпичный фасад. Салон получился великолепным, даже лучше, чем мы мечтали! Высокое крыльцо с огромной витриной, а перед ним кусты самшита. В окне второго этажа мелькнула тень, и я, вжав голову в плечи, шмыгнула в густую тень собора Святого Патрика.

Неужели я добровольно отказалась от салона, носящего имя моей матери? От отчаяния хотелось лечь на раскаленный асфальт и умереть.

– Джорджия?

Женский голос вернул меня из мира грез к грохоту пневмоперфораторов, пустому залу салона «Жан-Люк», знойному понедельнику. Это одна из администраторш, платок цвета бургунди изящным бантом повязан вокруг шеи.

– Звонит Триш. Просит принять сегодня вне очереди.

Она что, шутит, какая очередь? Нет, на лице администраторши ни тени улыбки.

– Скажите, что жду ее к трем, – сухо сказала я.

О скандалистке Триш я уже рассказывала, да ее и так все знают по зубастой фотографии в журнале «Нью-Йорк», где она ведет рубрику «Город и его люди». Стоит отметить, что улыбается Триш только для прессы, в реальной жизни накачанное «Ботоксом» лицо абсолютно невозмутимо.

Казалось, липкому, потному понедельнику не будет конца. Жуткая какофония перфораторов и французской попсы, лившейся из новехонькой стереосистемы, превратила меня в зомби. Тем не менее я безошибочно отделяла «одноразовых» посетителей от тех, кто может превратиться в постоянного клиента. Вот, например, стопроцентная «однодневка» – высокая, стройная женщина с длинными русыми волосами. Вылитая Мортиша из «Семейки Адамсов»! Во время предварительной консультации она сообщила, что последний раз мыла голову три недели назад. Этого еще не хватало! Пусть ассистентка как следует промоет ей волосы, прежде чем сажать в кресло!

– Простите, а голову вы не моете в знак протеста или в секте состоите? – как можно невиннее поинтересовалась я. В волосах у нее, наверное, целый зверинец!

– Да нет, просто парень, который меня стрижет, сказал, что работа сальных желез… как же… э-э-э… благоприятно влияет на волосы, – с важным видом пояснила Мортиша.

Хм, надо же, железы… А я было подумала, что она лет десять в парикмахерскую не заходит!

– А кто вас стрижет?

Мортиша назвала имя очень известного английского стилиста, салоны которого можно найти в любой точке земного шара. Может, она голову мне морочит? Боюсь, это так и останется тайной…

К трем часам я успела позабыть, что милостиво согласилась принять Триш вне очереди. Но вот запахло приторными духами, и послышался низкий грудной голос.

– Сегодня я без записи, дорогая! – пропела Триш, причем «дорогая» получилось больше похожим на «идиотка».

В руках у нее огромный букет бежевых роз. Интересно, что происходит?

– Тебе, милая!

Я онемела от удивления, хотя, если честно, удивляться было нечему. Всему есть свое объяснение, и профессиональному успеху Триш тоже. Хочешь первой узнавать новости – прикармливай потенциальных информаторов.

– Спасибо! – Я расцеловала ее в обе щеки. Так принято в «Жан-Люке»: весьма изящно и по-французски.

От кожи и волос пахло духами «Ангел», любимыми женщинами определенного возраста.

– Поздравляю! – заговорщицки прошептала журналистка.

О чем это она? Ее лицо так близко, что видны крошечные темно-серые точки между бровями. Вот они, следы уколов!

– С новым салоном поздравляю! – пояснила она.

Сейчас плиты пола разверзнутся и я упаду в преисподнюю. Кто проболтался, черт побери?! Рассказать Триш – все равно что на первой странице «Нью-Йорк таймс» напечатать!

– Послушайте, это пока еще секрет, так что…

– Не бойся! – перебила она. – Буду нема, как могила!

– Откуда вы…

– Клаудиа Джи рассказала.

– Стойте, а она откуда…

– От миссис Кей! – Триш явно наслаждалась моим испугом. Неудивительно, журналисты и нужны для того, чтобы узнавать новости раньше всех. Нет, милая, главное ты, как всегда, упустила: мы с Массимо расстались, и к новому салону я не имею никакого отношения.

Журналистка устроилась в кресле, а я попросила ассистентку поставить цветы в вазу (у нас их целая полка). Может, стоит довериться Триш?.. Еще в детстве мама учила, что, когда не знаешь, что сказать, лучше промолчать.

Я аккуратно расчесала волосы клиентки. Боже, от частого окрашивания они стали как солома. Выручают лишь дорогие восстанавливающие бальзамы и укладка.

– Милая, ты в порядке? – раздраженно спросила Триш. Наверное, я веду себя тише обычного и не сплетничаю.

– Да, конечно. Что-то не так?

– У тебя руки дрожат.

И правда, пальцы дрожат, как с легкого похмелья. Кстати, а чем не предлог?!

– Боюсь, переусердствовала вчера со «Вдовой Клико», – горестно вздохнула я.

– Ну, тогда у меня есть противоядие! – Триш схватила сумочку, содрала защитную упаковку с инициалами Жан-Люка и достала маленькую серебряную таблетницу. – Вот, попробуй!

– Что это? – спросила я, глядя на грязно-зеленую пилюлю. Не буду пить даже под страхом смерти! Куда бы выбросить эту гадость?

– Гомеопатическое средство, – заговорщицки зашептала Триш. – Доктор Зи прописал!

Пришлось положить пилюлю под язык. Доктор Зи – известный китайский диетолог/иглотерапевт/гомеопат – всего за год приобрел такую популярность, что к нему в Куинс за волшебными таблетками и снадобьями съезжается половина жителей Верхнего Ист-Сайда.

Триш отвернулась, чтобы поставить сумочку на полку, а я тайком выплюнула таблетку в корзину для мусора. Ничего против китайской медицины не имею, но глотать неизвестно что неизвестно от чего… боязно.

Что же делать? Нужно срочно предупредить Патрика и Массимо. Если Жан-Люк узнает о салоне раньше времени, разразится скандал.

Сейчас закончу с Триш, а потом у меня еще пара клиентов. Наверное, попрошу кого-нибудь из колористов меня подменить, тем более что за многими должок. Я просто обязана поехать на Мотт-стрит.

Быстро закончив двухслойное окрашивание, я посадила журналистку под лампы. Клянусь, это в первый и в последний раз, но мне придется ее оставить, вернее, передать кому-нибудь другому.

– Двадцать минут, – сказала я ассистентке.