Кэтрин Куксон - Болотный Тигр

– Рози! Как я очутился в твоей спальне?

– Сперва выпей чаю.

– Все настолько ужасно?

Розамунда с минуту молча наблюдала, как отец стоит и виновато потирает щеку.

– Ты чуть не устроил пожар.

– Я чуть не… Как это?

– Должно быть, задремал с сигаретой. Хорошо, что Дженнифер вовремя почувствовала запах дыма.

– О Господи! – пробормотал Генри Морли – Но как вам удалось перенести меня на кровать? Я ничего не помню.

Розамунда поставила чайник на уголья.

– Мы вытащили тебя на лестничную площадку, а дальше не смогли. Я побежала звать Эндрю, – она замялась, но, не успел отец открыть рот, продолжила: – В лесу я столкнулась с мистером Брэдшоу. И привела его сюда.

Она говорила очень тихо, но голос отца прозвучал еще тише:

– Мистер Брэдшоу? Кто это такой?

– Владелец Торнби-Хауза. Он только что вернулся.

– Он был здесь… и перенес меня в твою спальню?

– Да, – Розамунда прошла мимо него с чайником в руке. – Ты наглотался дыма и мог умереть от удушья. Поэтому мы и позвали на помощь.

– На самом деле ты вовсе не наглотался дыма, а был мертвецки пьян! – Дженнифер резко повернулась к отцу и бросила ему в лицо эти жестокие слова. – Сами-то мы на этот раз не догадались – пришлось мистеру Брэдшоу открыть нам глаза. Упился до чертиков!

Розамунда еле удержалась, чтобы не крикнуть сестре: "Замолчи!" Что толку? Она все равно выскажет все, что у нее на душе: не теперь, так позже. Розамунда сочувственно наблюдала за отцом. Генри Морли закрыл глаза, спрятал лицо в ладонях и пробормотал:

– Нет, нет, нет…

– Да, да, да!

На этот раз Розамунда не выдержала.

– Ну, хватит, Дженнифер. Высказалась – и довольно, – она взяла отца за руку и усадила в кресло. – Ладно уж. Что толку ссориться. Что было, то было.

– Я никогда не смогу смотреть этому человеку в глаза.

– А нам тебе не стыдно смотреть в глаза – после того, как ты украл деньги, предназначенные для Барретта!

– Дженнифер! Замолчи! Иначе я сейчас же уйду – на весь день!

Эта, на первый взгляд, невинная угроза возымела действие. Дженнифер поджала губы и выскочила из кухни.

Генри Морли сидел, подперев голову одной рукой. Другой он искал руку младшей дочери.

– Ты все знаешь?

– Да. Знаю. Рано или поздно все равно открылось бы – если бы не поступил товар. Я просто ускорила события, пошарив у тебя в карманах.

– Какая же я свинья!

– Да, – мягко подтвердила Розамунда, кладя отцу руку на голову; тот прижал ее к своей щеке.

– Господи! Что бы я без тебя делал, Рози! Никаких упреков… Эти последние две недели были кромешным адом. Ах, Рози, я заранее все спланировал, когда ты дала мне опустить письмо.

– Я догадалась Ладно, это уже позади. Не будем больше говорить об этом, – обыденным тоном предложила она. – Но теперь я смогу послать деньги не раньше следующей недели. Нужно питаться, а пособие придет только после двенадцатого.

– Что я могу сказать?

– Ничего – и не нужно ничего говорить, – Розамунда высвободила руку и подошла к столу. – Раз мы пока не можем трудиться в мастерской, займись садом.

– Да, Рози. Я так и сделаю.

Она на мгновение закрыла глаза. Его трогательная покорность и униженное смирение вонзались ножом в сердце. Лучше бы он бушевал, ругался, грозил геенной огненной за непочтительность! Но нет… Такие ситуации были ей ненавистны еще и потому, что навязывали ей роль строгой, но справедливой матери, старили ее – даже изнутри. Раньше она иногда возмущалась: "Это несправедливо! Почему я должна корчить из себя старшую? Почему Дженнифер не желает взвалить на себя хотя бы долю ответственности?" Но так было до тех пор, пока Клиффорд не ввел в обычай время от времени приплывать к ним на лодке. В его глазах Розамунда прочла, что она молода – всего-то двадцать два года! – и способна увлекать и увлекаться.

– Какой он из себя? – спросил отец.

– Кто?

– Этот Брэдшоу.

– А… Нахальный. Мнит о себе бог знает что. "Весь мир у моих ног." Что-то в этом роде.

– Ну, это еще не самое страшное.

– На твоем месте я не волновалась бы. Вряд ли вы с ним вообще встретитесь. Когда я сказала, что, если бы знала о его приезде, непременно навестила бы, он недвусмысленно дал понять, что не нуждается.

– Правда?

– Да, папа.

– Значит, он будет держать дистанцию?

– Думаю, да.

Тут Розамунда сообразила, что, если Дженнифер претворит в жизнь свой дикий план, дистанция между их владениями может и сократиться. Дженнифер очень красива, и даже ее хромота, вместо того, чтобы испортить впечатление, вызывала у мужчин желание ей покровительствовать. Так было с Эндрю. Но Майкл Брэдшоу – не Эндрю, отличается от него, как тигр от оленя. Ну вот – опять он вторгся в ее мысли, и она снова уподобляет его болотному тигру!..

Впервые услышав выражение "болотный тигр", Розамунда подумала, что и впрямь существует такой зверь, но Эндрю объяснил, что так называют определенный тип местных жителей – ныне представители этого типа почти что вымерли, эти люди всю жизнь провели в болотной стране – без дорог, с предательскими трясинами и топями. Когда-то они яростно противостояли осушению болот – пускаясь на всевозможные хитрости и не останавливаясь даже перед убийствами. Они отличались крутым, независимым, а то и свирепым нравом. В свое время их дикие, невежественные, необузданные предки сражались с голландцами под предводительством Корнелиуса Вермайдена, явившимися, чтобы отнять эту землю у воды. Долгое время эти места были настолько дикими, что их обитатели практически не появлялись в городах – только по большим праздникам, иногда не чаще одного раза в год. Довольно часто такие набеги совпадали с какими-либо неприятностями, поэтому в случае чего горожане качали головами: "Здесь не обошлось без болотного тигра". И сразу перед мысленным взором вставал нецивилизованный субъект, почти зверь, едва прикрывавший шкурой причинные места, весь во власти своих необузданных страстей. Веками городское население смотрело на жителей болот как на дикарей – и не без основания.

Но до сегодняшнего вечера эти предания о болотных тиграх лишь усиливали в глазах Розамунды притягательность здешних мест. Теперь же она подумала, что, если Майкл Брэдшоу и есть "болотный тигр", никакое расстояние между их усадьбами не покажется ей слишком большим.

А ее хрупкой, утонченной сестре вздумалось поохотиться…

В половине третьего, одетая в кремовое льняное платье, идеально гармонировавшее с выбивающимися из-под широкополой соломенной шляпы золотистыми прядями, Дженнифер ступила на паром и потянула за цепь. Розамунда наблюдала за тем, как, переправившись на тот берег, она тщательно вытерла руки о прихваченное с собой старенькое полотенце, а затем повесила его на столбик у причала. Как она, грациозно склонив голову в прощальном поклоне, повернулась и пошла по стежке через поля; каких-нибудь двадцать минут – и она достигнет Торнби-Хауза. Когда ее хрупкая фигурка скрылась за деревьями, Розамунда побрела к дому.

Внутри было чисто, сумрачно и прохладно. В гостиной задернуты шторы. Розамунда следила за тем, чтобы яркие солнечные лучи не попортили полировку. Она любила и заботилась о каждом предмете мебели, как о своей собственности и с ужасом думала: придет день расставания с этими великолепными вещами. Все здесь – письменный стол с позолоченной, обитой сафьяном крышкой, комод с резными, гнутыми ящиками и шифоньер – относилось к эпохе короля Георга, за исключением пары чиппендейлских кресел. Розамунда нередко задавалась вопросом: чего ради тетя перевезла всю эту роскошь в такое гиблое место?

Потом папа просветил ее. До замужества Анна Монктон была дочерью аукциониста, и теперь, имея в своем распоряжении почти неограниченные средства, потакала своей мании, скупая старинную мебель, фарфор и прочий антиквариат. Отец не без горечи уточнил: все это – жалкие отбросы по сравнению с тем, чем она заполнила собственный дом.

Розамунда никак не могла смотреть на окружающие ее предметы как на «отбросы» и подозревала, что Анна Монктон – тоже. Просто, обставляя этот дом, та рассчитывала использовать его как летний коттедж, где она сможет наслаждаться элегантной, изысканной обстановкой.

Розамунда подошла к стоявшему у окна письменному столу и, достав из ящика потрепанную записную книжку, села и начала механически перелистывать страницы. Первые корявые записи относились к той поре, когда ей исполнилось десять лет. В минуты душевной невзгоды или, наоборот, радости, она испытывала неодолимую потребность облечь свои чувства и впечатления в поэтическую форму. Ранние литературные опыты носили несовершенный, даже примитивный характер, и сейчас, двенадцать лет спустя, Розамунда смотрела на них как на баловство.

Она перечитала более позднее стихотворение:

Эти строчки родились, когда Розамунда отдыхала на берегу Гусиного пруда, среди камышей. В лунном свете окрестности стали похожими на волшебное царство. Заросли осоки на том берегу казались лесом, а поросшие таволгой участки светились, точно Млечный Путь. Пушистые метелки приятно щекотали лицо; Розамунда чувствовала себя такой счастливой! В тот день приезжал Клиффорд; она проводила его до устья канала, где он оставил свою моторку, и долго смотрела вслед – как он уносился вниз по Брендону.

В тот дивный вечер стихотворение казалось удачным, но теперь Розамунда поняла: оно сыровато, нуждается в шлифовке. Она резко захлопнула дневник и сунула обратно в ящик письменного стола. Весь день ее грызла смутная тревога: словно вот-вот произойдет что-то плохое. Хоть бы Дженнифер скорей возвращалась! Зря она отправилась. Что только на нее нашло?