Я гадаю, есть ли у неё мужчина или она всё так же использует меня, чтобы кончить. Интересно, счастлива ли она, улыбается и показывает ли всему миру, насколько она особенна. Не позволю себе думать о её глазах, когда они были полны муки, когда она так страдала от желания обладать мною.

Белен… кто знает, что она бы подумала об этой пустыне? Она наверняка знает о ней больше меня, она объяснила бы её местоположение и рассказала бы нам всё, о чём мы никогда и не слышали. Что бы она сделала с Лусианом Кабреро, морпехом? Я скучаю по её смеху, запаху и её маленькому упругому телу. Скучаю по тому, как её пальцы впивались в меня, пока она кончала, и как всё её тело дрожало от ощущений и эмоций.

Я нуждаюсь в ней. Я могу чувствовать эту нужду как физическую боль в груди. Нет ничего, чем бы я мог заполнить эту пустоту, она только для Ленни, и я почти уверен, что эта боль будет со мной всю жизнь. Иногда я задумываюсь над её словами о том, как она любила боль, ибо это было тем, что мы разделяли на двоих. Поэтому я стараюсь не бороться с этим, пусть просто болит.

Я думаю о Ленни, когда машина позади меня взрывается.

Белен

Мы в Кашкайше, на побережье Португалии, сидим у моря. Вода здесь — глубокая кобальтовая синева. Я съела больше осьминогов, чем следовало. Люси достала нам свежих морских ежей, которых мы вскрыли и съели живыми. Всё это похоже на рай на краю утёса.

— У тебя была возможность поговорить с матерью?

— Я получила от неё мейл в интернет–кафе. Я пыталась позвонить прошлым вечером, но она не взяла трубку.

— Мы можем зайти в центр международной связи и попробовать ещё раз. Может, ты сможешь застать её перед тем, как она уйдёт на работу.

Люси допивает свою колу и оплачивает счёт. Мы оставили наши рюкзаки в хостеле, так что мы осматриваем достопримечательности, взяв с собой кошелёк, камеру и сумку с купальниками и шлёпанцами. Я загорела как никогда, и мои волосы выгорели от солнца, став светлее, более натурального оттенка. Думаю, весь этот витамин D дал мне мощный стимул; я без проблем хожу весь день, а потом танцую всю ночь. Интересно, узнал ли бы меня кто-то из колледжа или из Хайтс. Задумываюсь, расцветаю ли я, тот ли это момент, о котором рассказывала мне мама.

Мама отвечает после третьего гудка. У неё сейчас шесть утра и я, возможно, застаю её как раз после душа.

Но вместо взволнованности я слышу разочарование в её голосе — будто она ждала звонка от кого-то ещё, а звонок от дочери обманул её ожидания.

— Мам, это Белен, — здороваюсь я, — я звоню из Португалии.

— Ох, mi hija, я надеялась, может это был звонок о Лаки.

— Почему? — спрашиваю я, и весь мир уже начинается вращаться перед глазами. Знаю, что что-то случилось ещё до того, как она начинает говорить.

— О, Белен, не хочу говорить тебе вот так.

— Нет другого способа, просто скажи, — требую я.

— Его батальон взорвали. Выживших нет. Тела отправляют в Германию для идентификации, а затем вернут домой. Из того, что мы знаем, это произошло в прошлую среду. Они были в пустыне уже несколько дней, и это нападение было абсолютно неожиданным. Возможно, это была ракета. Они не могли её заметить. Благо, что хоть никто из них не страдал, mi vida.

— Только не Лаки. Нет, мам, только не он.

— Чуть раньше на этой неделе мы отправили стоматологические записи. Теперь ждём подтверждения идентификации.

— Нет, мам, пожалуйста, только не Лаки.

— Белен, такая вероятность была всегда. Он знал об этом и пошёл на риск. Он хотел служить своей стране. Величайший дар Лусиана был в том, что он защищал тех, кого любил. Он умер, служа другим — этого он хотел бы.

— Тела уничтожены? Их ещё можно опознать? — моя грудь разрывается от мысли о теле Лаки — таком прекрасном, — которое больше не принадлежит этому миру. И личность внутри него — он был всем, что я когда-либо хотела.

— Я не уверена, в какой степени, Белен. Авильда говорила с людьми на базе, как и с другими, в Германии. Может тебе стоит вернуться домой, милая. Ты нужна нам. Нам всем надо быть вместе.

— Где именно в Германии?

— Это военный госпиталь. Сейчас, у меня записано. Региональный медицинский госпиталь Ландштуля79 возле Ландштуля, Германия. Думаю, они принимают всех раненых и пострадавших.

— Я еду в Германию. Я должна. Дай мне контакты или позвони им, скажи, что я приеду, — вытираю пот со лба и отбрасываю ручку, которую сжимала.

— Белен, amor(прим. с исп. – милая), ты слышала меня? Выживших не было. Это был взвод Лаки, и никто не остался в живых. Я люблю тебя, corazón(прим. с исп. сердце мое), и я знаю, это чрезвычайно трудно, но Лаки больше нет с нами. Поездка в Германию не вернёт его.

Лаки

Взрыв напоминает мне о здании на модели дислокации. Это удар от удара, но есть и сила, которая после удара рикошетом взрывает снаружи песок и обломки, причиняя большую часть ущерба. Я лежу на земле лицом вниз. Не могу двигаться вообще. Жар от огня — это чёртова преисподняя. Кажется, будто пустыня ржёт над тобой до упаду: «О, ты думал, что было жарко, молодая свежая кровь, теперь попробуй немного этого дерьма!»

Я не могу дышать; не знаю, это потому, что у меня коллапс лёгкого80 или потому, что ветер выбил из меня весь воздух. Я не могу сражаться, поэтому я начинаю отталкиваться пальцами ног, просто двигая своими чёртовыми пальцами на ногах как саламандра, выбирающаяся из пруда. Моя рука поднимается вверх, смягчая положение головы, так что теперь положение моего тела аэродинамично, и благодаря пальцам ног я действительно двигаюсь. Недостаточно быстро и недостаточно далеко, чтобы удалиться на значимое расстояние.

Пламя и чёрный дым затихают через пару часов. Не думаю, что кто-то ещё заметил это. Не слышу никаких признаков жизни. Это было определённо мощное оружие. Вероятно, реактивная противотанковая граната. Либо саудовцы, либо боевики. Нам сказали у нас есть разрешение до самой границы, для подтверждения должно было быть воздушное прикрытие, но как-то об этом пронюхали говнюки, которым мы не особо нравимся. Никогда не разговаривайте с бедуинами. Первое правило Аравийской пустыни: каждый здесь является информатором.

У меня мало времени. Не на этой жаре, не истекая кровью, как заколотая свинья, не имея возможности даже встать и подать сигнал воздушному наряду. Припасы были сброшены только вчера, так что в целом я влип. Если истеку кровью или иссохну до того, как кто-то что-то заподозрит.

Белен

Я покупаю билет в Германию. У меня нет на это наличных, но я положила деньги на кредитную карту. Я не сломалась. Больше похоже на оцепенение. Люси говорит, что у меня шок, но я чувствую, будто земля остановилась, все часы перестали идти, цветы прекратили расти. Я должна увидеть Лаки, увидеть его тело. Я никогда не смогу смириться с коробкой или урной. Это не он. Не может быть. Лаки — он как огромная часть меня. Он — вся моя жизнь. Если бы это было правдой, я бы знала. Если бы его больше не было со мной, я бы точно смогла это почувствовать.

Лаки

Наступила ночь, и температура упала. Интересно, парализован ли я или мне так хреново из-за сотрясения мозга. Я думал, я не продержусь до конца дня. Но я всё ещё жив и продолжаю работать пальцами ног, отползая всё дальше. Я также могу немного шевелить своей рукой, поэтому я улучшил свои шансы.

Копая пальцем песок, я нашёл камень и вцепился в него. Как только я смогу двигать всей рукой, первое, что я почувствую в ней, будет в моём кармане — решаю я. Я стараюсь оставаться в здравом уме, но это становится всё труднее. Не хочу отпускать свой разум до того, как потеряю тело.

Ночь — тёмная пелена, на фоне которой звёзды проявляются всё сильней. Тёмный бархат неба, наполненный мешаниной звёзд, которые светят веками. Чем больше я на них смотрю, тем больше в них теряюсь. Всматриваясь в небесную толщу, я думаю, что, должно быть, сейчас рассмотрю другие галактики, целые другие вселенные. Просто потрясающе, насколько я мал, насколько неважна одна моя маленькая жизнь, просто очередная песчинка в бесконечной пустыне. Пытаюсь определить созвездия, но я никогда не был в этом силён. В Нью-Йорке не видно звёзд, кроме тех, которые танцуют на Бродвее.

Интересно, смотрит ли Белен на то же небо, как в ту ночь, когда мы вместе сидели на крыше в Хайтс. Для меня не имеет значения, насколько я незначителен. Я всегда хотел быть важным лишь для одного человека.

Время от времени я теряю сознание, и я действительно отстранён. Эта ночь длиной в тысячу лет, и я не могу сказать половину времени, сплю я или мой ум бодрствует. Клянусь, я вижу яркую звезду на небе — настолько ярко она мерцает. Затем она стремительно падает на землю с хвостом как у кометы.

Белен

Я прибываю в Ландштуль в три часа ночи, забронировала номер в гостинице и сажусь в кресло за столом, глядя в окно. Хоть я и истощена, но не закрываю глаза ни на минуту. Я не могу есть, но пью чашку за чашкой смягчённую воду из-под крана. Воду, которая на вкус как плохой витамин или, может, она ядовита, но я проглатываю её независимо от этого. Несправедливо, что я должна продолжать жить, если Лаки покинул меня.

Если я в шоке, то это длится дольше, чем я предполагала. Если у меня сейчас стадия отрицания, то это хороший способ справиться с ситуацией, потому что я практически ничего не чувствую. Никаких нервов, немного опасения и, может, гнева на поверхности. Я уже не чувствую боли. Возможно, моё тело знает, что не справится с этим. Что бы это ни было, оно защищает меня, и я очень за это благодарна. Я словно в коконе, где всё амерло. Я кладу подбородок на свою руку, пока пристально всматриваюсь в ночное небо. Оно изобилует яркими сияющими звёздами, совсем не похожее на то, под которым мы выросли в Манхэттене.

Лаки

Я протянул всю ночь, ибо солнце стало подниматься. Оно не смогло достаточно задолбать меня вчера, так что оно вернулось за реваншем.