Переводчик: Вика Б.

Редактор: Ро С.

Бета-корректор: Елена М.

Вычитка: Pandora

Обложка и оформление: Mistress

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Белен: Я любила Лусиана с тех пор, как себя помнила, желала его, даже не зная, что это значит. Он всегда был единственным мужчиной в моей жизни — моим постоянным защитником, и его отказ только усиливает мое желание.

Лусиан: Я никогда не знал любовь сильнее, чем я испытываю к Белен. Но я заставляю себя отрицать ее, независимо от того, насколько это ранит меня.

Наша любовь — болезнь, и мы оба заражены.

Потому что не существует лекарства для влюблённых одной крови.

*** ВНИМАНИЕ ***

Этот роман содержит сцены секса, в том числе: инцест, Ж/Ж, менаж, М / Ж/ М. употребление наркотиков и насилие.

 

Содержание:

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

15 глава

16 глава

17 глава

18 глава

19 глава

20 глава

21 глава

22 глава

23 глава

Эпилог

 

1 глава

Te amo como se aman ciertas cosas oscuras,

Secretamente entre la sombra y el alma.

(Я так тебя люблю, как любят только тьму

таинственную меж тенью и душою)

— Пабло Неруда

Cuando el amor no es locura, no es amor.

(Когда любовь — не безумие, это не любовь)

— Кальдерон да ла Барка

Лаки

Существует не так уж много вещей, способных потрясти меня. Я родился в жаркий, знойный июльский день. Это был период невыносимого пекла, когда открывали на всю пожарные колонки и все выбирались на улицы. Чтобы охладиться, старики натянули майки на свои животы, а на девушках было еще меньше одежды, чем обычно для района Хант Поинт, Южного Бронкса. Кондиционер был роскошью и по карману только богачам; единственным местом, где можно было остыть, была больница, либо автосервис по дороге туда. Только бы не истечь кровью от пулевого ранения, пока тебя везут по холлу.

Мать говорит, что её воды отошли, когда она поднималась по лестнице, чтобы отлить. Поскольку я был её первенцем, она поначалу подумала, что успела обмочиться. Она проковыляла обратно на улицу и попросила кого-то вызвать ей такси перед тем, как она родит сына возле самодельного столика для домино.

Мать любит описывать, насколько толстой была со мной внутри, она едва могла ходить; с моего первого толчка в её нутре она знала — я буду настоящим мачо; она знала, что назовёт меня Лусиан — в честь первых лучей восходящего солнца.

Как я уже сказал, немногое может поколебать меня. Южный Бронкс, Испанский Гарлем, затем Западный Гарлем и Хайтс — к десяти годам я всё это видел. Видел всё это и ещё много чего в придачу. Я не был новичком в драках.

Но война становится иной, когда перемещается от соперничающих кварталов и шаек, претендующих на школьные дворы, к открытым пустыням или пещерам и туннелям, вырытые вглубь горы на две мили. Здесь ты не ведёшь свою собственную войну. Здесь ты — часть машины, которая невообразимо больше тебя самого. Когда на деле ты молишься, чтоб эта машина поберегла тебя.

Но одну вещь знаешь наверняка — готов ты или нет, эта машина сделает из тебя грёбаного человека.

Здесь, под раскалённым солнцем, я думаю о том палящем дне восемьдесят девятого в Южном Бронксе, когда моя мать произвела меня на этот свет. И кто знает, была ли она готова, но она барахталась в одиночку, как тот таракан на спине, всю свою жизнь только для того, чтоб позаботиться обо мне.

Небо темно-синего цвета — безоблачно и бескрайне. Что бы я только не отдал сейчас за шум винтов военного вертолёта, лишь бы разрушить монотонность. Моя тёплая, липкая кровь просачивается сквозь камуфляж, и песок впитывает её, будто бы ждал этого всю свою чёртову жизнь. Одна единственная песчаная буря способна похоронить меня здесь навечно — и не будет данных, не будет тела, чтобы отправить домой для похорон.

И вот я думаю о том, как мать описывает мне день моего появления в этом мире: жаркое, убогое лето. Никакого купания — пляжи слишком загрязнены, как и сам воздух, необходимый, чтобы дышать в этом дьявольском городе. Она клянётся: музыка бачаты остановилась, когда она выбралась на улицу и закричала о своих родах.

Старики оторвались от своей игры в домино, синхронно замерли, обратив своё внимание на мать.

На мгновение небо озарилось вспышкой молнии. Она думала пару секунд, что пошёл дождь, но затем осознала — это её собственная влага, стекающая по ногам.

Температура перевалила за сорок градусов по Цельсию в тот день. Мать говорила, что жара сделала роды легче — помогла ослабить мышцы. Сказала, что знала наверняка — должен появиться мальчик и жара сделает меня таким же упрямым, как и сильным.

И еще тогда она знала — я буду заботиться о ней, мы будем заботиться друг о друге.

Моя мать рассказывала мне эту историю всякий раз, как в городе становилось жарко. Но ничто не может сравниться с волной тепла ко мне в её сердце. Я не мог лучше узнать тот день, даже если бы увидел все своими глазами. Период аномальной жары был ужасен, и нам повезло, что мы пережили это. Мама знала, что у её мальчика будет горячая кровь и естественная тяга к сражению — будто для него жара была благословлением, замаскированным под проклятие. Но моя мать не испугалась; она стиснула зубы вместо того, чтобы орать от боли.

Испанцы утверждают: «дать жизнь ребёнку — дать жизнь свету». Мама клянётся всем, чем угодно, что я родился, чтобы спасти её жизнь. Она назвала меня Лусиан — «дарящим свет». Той ночью было пять пожарных вызовов и сгорел почти весь наш район. Они говорили, что проводка была неисправна. Шесть человек погибло, и все в нашем обшарпанном районе, всё, что было у моей матери, превратилось в пепел. Единственной причиной, почему мы тоже не стали пеплом, было моё внезапное появление на свет.

Мы переехали меньше, чем на милю в крошечную квартирку моей тёти Бетти, которую они делили с дядей. Год спустя родилась Белен и с тех пор мы спали в одной детской кроватке. Кажется, моя двоюродная сестрёнка была рядом со мной всю мою жизнь. Я просыпался, как только она начинала плакать и засыпал тогда, когда засыпала она.

А сейчас я лежу на спине, раненый, возможно, даже смертельно; один, без оружия, на основной территории врага. Я отдал бы всё что угодно, лишь бы сейчас оказаться рядом с ней.

Белен. Моя двоюродная сестрёнка. Моя собственная волна тепла. Пламя моего костра.

2 глава

Белен1

Жир потрескивает на сковородке и шум приводит нас на кухню; мы отодвигаем стулья, чтобы сесть. Мы с Лусианом можем вечность ждать pasteles (прим. пер. ис. — пирожки). Он обожает их с мясом, я — с сыром. Наши ступни не достают до пола, так что мы хихикаем и болтаем ими в воздухе, ожидая нашего угощения. Тити не в духе для разговора, поэтому она даже не отворачивается от плиты.

Мы знаем, что не стоит вертеться у неё под ногами и что нужно держаться подальше от конфорки, когда она готовит. У Лусиана есть шрам на лбу с тех пор, как Тити посадила его в автокресло слишком близко к плите, когда он был ещё малышом. Горячая капля жира брызнула из сковородки и попала прямо на его лоб. Он выл так громко, что слышали все соседи, и Тити, чувствовавшая себя виноватой, разревелась. Я не помню, как это всё было, но мама и Тити любят рассказывать эту историю, поэтому теперь мы знаем: от сковородки с жиром стоит держаться подальше.

Лусиан выдавливает каплю кетчупа сначала на мою тарелку и только потом на свою. Он многое делает для меня, хоть у нас нет и года разницы. Мама говорит, лишь девять месяцев. Поэтому все в нашей семье зовут нас los primos hermanos (прим. пер. ис. — двоюродные брат и сестра), наверное, потому, что мы так близки по возрасту.

Мама заберёт меня сегодня после работы, достаточно поздно, все уже уснут. Я очень люблю оставаться здесь, ведь тогда я сплю рядом с Лусианом. Тити начинает сердиться быстрее, чем мама, и иногда даже бросается вещами. Лусиан, конечно, никогда не плачет, он уходит в свою комнату и закрывает дверь. Мы часто играем его поездами и его супергероями. Я совсем не против играть мальчишечьими игрушками. Я люблю звуки, которые воспроизводит Лусиан, иногда он плюётся, когда воспроизводит шум поезда. Хотя это не волнует меня. Даже не знаю почему, наверное, должно бы. Плевок должен быть чем-то отвратительным.

***

Когда умирает abuelo (прим. пер. ис. — дедушка), маме звонят посреди ночи. Она заставляет меня натянуть на себя два слоя всего, до того как мы запихнём кое-какую одежду в сумку и поймаем «частника» до Бродвея. Она утирает слёзы одной рукой, а другой прижимает меня к себе.