Лаки хватает меня за плечи и с силой стискивает. Я всё ещё отстраняюсь от него, но не хочу быть причиной сцены или драки. Это же его долбанный выпускной. Предполагалось, что эта ночь должна быть запоминающейся.

— Мы ещё НЕ закончили, мать твою, — рычит Лаки, когда Джереми топчется рядом с нами, ожидая своей очереди.

Яри вскидывает руки и в ярости валит из подвала. Джереми отходит, садит свою задницу на стул и достаёт телефон. Он бы никогда не выступил против Лаки — уж слишком Джереми им восхищается.

Я толкаю Лаки со всей силы, пока мы не оказываемся на середине танцпола. Я сгребаю его рубашку руками, моё сердце болит так сильно, что может просто разорваться.

— Знаешь, что я приготовила тебе на выпускной?

— Что? — я застаю его врасплох, и он, наконец, осматривается, чтобы понять, кто за нами наблюдает.

— Свою «вишенку», Лаки. Тот же самый грёбаный подарок, который я всегда пытаюсь тебе преподнести. Но ты, черт возьми, не хочешь её. Ты возьмёшь любую другую. Вообще любую. Но моя недостаточно хороша для тебя! — мои руки сминают лацканы его рубашки, и я ору всё это ему прямо в лицо.

— Успокойся, Ленни. Ты слишком перебрала сегодня.

— Неет, я выпила недостаточно! Никогда не будет достаточно, чтобы притворяться, будто мне не больно. Я люблю тебя, Лусиан, чёрт тебя подери! Влюблена в тебя по уши. Безумно хочу быть с тобой, но это, блин, просто невозможно! — слёзы смывают мой макияж, и я отталкиваюсь от него.

Он так яростно сжимает мою руку, что, боюсь, сломает. В конце концов, нашу беседу замечают все присутствующие. Наши матери пялятся на нас. Раймонд смеётся, Джереми наспех уходит вслед за Яри из подвала.

Наконец, Лаки отпускает меня. Я, пошатываясь, ухожу с танцпола. Оглядываюсь на него, стоящего в центре своей вечеринки. Ноги его широко расставлены, руки спрятаны в карманах. Шарики с гелием сдулись и спустились ниже. Ленты давно валяются внизу, а напиток в красных пластиковых стаканчиках, случайно опрокинутых, разлит по липкому полу.

***

Кажется, будто я уже час рыдаю в подушку. Через некоторое время мама открывает дверь в мою комнату и впускает лучи света. Она тихо подходит к кровати и кладёт мою голову себе на колени. Мама убирает влажные волосы с моего лица и протягивает платок из кармана своего свитера.

— Как давно, mi hija (прим. с исп. — моя дочь)? Как долго ты испытываешь такие чувства к Лаки?

— Не знаю, мам. Наверное, всю свою жалкую жизнь, — произнеся это вслух, мои рыдания возобновляются с новой силой. Теперь даже моя мама знает, какой я урод. Все они думали, что у меня нет никаких недостатков и пороков. Сегодня, думаю, я показала им парочку.

— Он что-то сделал с тобой, Белен? Он касался тебя?

— Нет, мам! Всё не так! Как ты можешь говорить такое? Только я больна им. Это именно я его преследую, — не могу больше ничего говорить, ибо захлёбываюсь рыданиями и своим горем.

— Знаю, детка, знаю. Я всё понимаю.

Засыпаю в её руках, она гладит меня по спине, пока я всхлипываю. В конце концов, сны уносят меня туда, где нет места боли.

Лаки

Белен всё-таки призналась мне. Она прокричала мне это прямо в лицо. Достаточно громко, чтобы наши друзья услышали, не говоря уже о семье. Хвала Господу, я выпустился в этом году. Ей же остался ещё год, и этого выступления ей не забудут. Это было грандиозно. По крайней мере, несколько её одноклассников присутствовали здесь; большинство же моих друзей выпустились в этому году, если не несколько лет назад.

Не могу ничего с собой поделать, невольно улыбаюсь, вспоминая об этом, и слегка оттягиваю нижнюю губу в виноватом жесте. Не хочу, чтобы она страдала, но в то же время чувствую себя счастливым. Хранить воспоминания о том, как Белен выкрикивала признание мне в лицо перед всей той толпой. Чуть не смеюсь вслух. Чертовки смелое, отважное заявление от девушки, в которую я по уши влюблён. Рад, как последний дурак, что она призналась мне. Вставляет получше, чем наркотики, намного лучше. Вся моя душа поёт, а сердце танцует бачату. Щеки болят от широкой ухмылки, хоть где-то внутри я и понимаю всю ненормальность ситуации.

Мать ничего не говорит мне, когда, наконец, поднимается наверх. Я знаю, они с тётей Бетти убирались внизу и, вероятно, сплетничали, сокрушаясь, где же они просчитались. Наверное, в этом вся проблема. Вдруг мы с Белен не совершали никаких ошибок, вдруг все должно было случиться именно так?

Хватаю свои сигареты со стола и засовываю их в карман вместе с ключами.

— Куда ты собрался, Лусиан? Не думаешь, что хватит уже проблем для одного вечера?

— Попробуй остановить меня, ма. Я не хочу дерзить, но я выпустился, как и обещал, — теперь отвалите от меня все! — я перекидываю куртку через плечо и направляюсь к двери.

— Если ты пойдёшь туда, она просто не впустит тебя, — подаёт мать голос с дивана.

— Выбор только за Белен. Не за тобой или тётей, — выплёвываю я слова, оглядываясь.

— Ты достаточно уже сделал для бедняжки, Лусиан. Она так старается. Не разбей ей сердце, — она следует за мной до двери в своих домашних тапках. Она так просто не отстанет.

— А ты могла бы хоть на секунду задуматься, что я тоже от неё без ума? Что я также страдаю, как и она, ма?

Она засовывает руку в карман моей рубашки и крадёт сигарету. Это всегда было верным знаком, что она пьяна. Она постукивает фильтром по гипсокартону.

— Так ты тоже любишь её, Лусиан?

— Знаешь, нет ничего более отстойного и отвратительного, чем найти ту самую единственную, и быть с ней в родстве, ма. Осознавать, что вы созданы друг для друга, и всю правильность быть вместе, но в то же время разрывать себя изнутри мыслью, что не можешь, мать его, заняться с ней любовью, — а всё почему, ма? Потому что можешь случайно оступиться и создать урода? Знакомо звучит? Звучит как та, другая, знакомая тебе история?

Теперь она плачет, хоть я совсем не добивался этого. Я притягиваю её в свои объятия, и она рыдает, уткнувшись мне в грудь.

— Прости, ма. Извини, что сказал это. Мне просто необходимо было высказаться.

Она выпрямляется и порывисто вытирает слёзы с лица.

— Я знаю, что уже поздно. Но я собираюсь пойти туда и заключить в объятия ту единственную девушку, которая является для меня всем миром. Через две недели я уезжаю отсюда, и потом год буду на службе в учебке. Кто знает, что потом? Я могу оказаться в любой точке мира. Не знаю, чем буду заниматься и вернусь ли обратно. И будь я проклят, если не скажу Белен в лицо, что её чувства абсолютно и полностью взаимны. Сейчас она вся изранена изнутри, и это моя вина. Я не трону её. Я не возьму её девственность, ма. Обещаю, я не плохой парень. Особенно, если дело касается её. Но я не могу допустить этого — не могу оставить её страдать дальше.

Она скрещивает руки и запахивает халат на груди. Кивает головой в понимании и отступает на два шага назад, прикрыв всхлип рукой.

Я аккуратно открываю дверь.

Она любит меня. Белен любит меня.

 

13 глава

Белен

Посреди ночи я слышу тихий стук в дверь. Обычно мама открывает дверь, но она сегодня много выпила и, думаю, уже давно в отключке. Я натягиваю спортивный костюм на бельё и стягиваю волосы в хвост.

Открываю дверь, и тут всё, что я собиралась высказать Лаки, вылетает напрочь из моей головы. У меня нет никакого плана. В моём сердце нет места ничему, кроме чистой незамутнённой радости. Я всматриваюсь в его улыбающееся лицо, затем прыгаю в его объятия и оборачиваю ноги вокруг его талии. Он целует меня открыто, быстро и так жёстко, прижимая к стене в коридоре.

— Спальня, — шепчу ему в губы.

Он поднимает меня повыше, его руки скользят вниз, чтобы взяться за мои бёдра, удерживая мой вес. Не выключая свет, он закрывает своей спиной дверь.

Никогда не отпущу его. Откровенно выскажу ему, как сильно хочу его в каждое мгновение каждого дня. Лаки — свет моей жизни; самый ценный и прекрасный дар, который мне когда-либо преподносили.

Благодаря признанию чувствую себя полностью невесомой и освобожденной от последующего осуждения, по крайней мере, на эту ночь.

Он кладёт меня на кровать, и я тяну его на себя. Не останавливаясь, целуемся как одержимые, до боли в губах.

— Я так сильно хочу тебя, Лаки, невыносимо хочу. Я будто в огне. Всё, о чём я думаю — ты. Хочу тебя внутри себя, — моя рука тянется к его ширинке, и я рывком расстёгиваю её.

— Воу, притормози! Постой, Белен, малышка. Я не сказал, что у нас будет секс, — шепчет Лаки, немного отстраняясь впервые с того момента, как вошёл.

Он проводит рукой по волосам и озабоченно хмурится.

— Пожалуйста, нет. Я хочу, чтобы это был ты. Я не могу больше ждать! — моя рука находит пуговицу на его джинсах и расстёгивает её.

— Белен, и я люблю тебя. Иногда хочу тебя так сильно, что кажется схожу с ума. Но я не могу сделать этого. Мы можем любить друг друга без секса. Мы должны. Так будет правильно, — говорит он, продолжая целовать меня, используя свой голос, чтобы уговорить меня, принять его точку зрения.

Я отталкиваю его от себя со всей силы. Ударяю его по лицу, мои костяшки болят от удара о его скулу с непривычки. Он хватает меня за запястье и молниеносно опрокидывает, и я оказываюсь на спине, прижатая его телом.

— Я могу заставить тебя кончить, малышка. Но никогда не смогу трахнуть, — говорит он, вытягивая мои руки вниз.

Я чувствую паническую беспомощность.

— Ты трахаешь каждую девушку в округе. Каждую шлюху в школе. Ты даже имел училку — я знаю, потому что сама слышала! Но не можешь переспать со мной?! Я хочу потерять девственность именно с тобой, Лусиан! Все эти годы я ждала тебя!

Он отпускает меня и обнимает. Лаки захватывает мои губы и заглушает мои мольбы поцелуем. Он так восхитительно трахает мой рот своим языком, что я бессознательно трусь киской о его твёрдое бедро без тени стыда. Он умело прижимает свои бедра ближе, идеально подстраиваясь под покачивания моих. Я тяжело дышу и стону, наши рты сплетаются, сминают друг друга до нехватки кислорода.