Целую его в ответ настолько яростно, что забываю дышать. Мой рот скользит по его губам и больше ничего в этом мире меня не волнует.

Вот всё, чего я хочу. Всегда. Только Лаки.

Его язык поглаживает мой в согревающей мягкой ласке, тогда как его тело сминает моё. Это не просто поцелуй, ибо его руки шарят вдоль моего тела: он сдавливает мой затылок, сжимает мой зад, касается моей груди через ткань футболки. Я тяну руку к его ширинке. Могу чувствовать его член, выпирающий из джинсов. Отчаянно хочу делать с ним ужасные вещи, хочу, чтобы и он воплотил со мной своими самые грязные желания.

— Не здесь, Белен, — пытается утихомирить меня он, и отводит мои руки от своего паха. Он с силой придавливает мои запястья к ковру на стене и лижет мои распухшие губы. Чувствую напряжение между ног. Пытаюсь поймать его рот, но он дразнит меня, улыбается и отклоняет голову. Я прижимаюсь промежностью к его члену, и нам становится не до смеха.

— Бл*дь, — стонет Лаки и погружает язык глубоко в мой рот. Я посасываю его язык, его губы, желая втянуть внутрь любую его часть.

— О, целующаяся парочка кузенов, — протягивает Раймонд, лениво топая мимо нас в мужской туалет.

— Боже… — говорю, отходя от Лаки и потирая свой рот.

— Дерьмо, — отзывается Лаки, опуская руки по бокам. Он делает шаг назад, матерится и ударяет по стене кулаком.

— Он расскажет всем, как только закончится кино, — говорю, пока мой мозг лихорадочно пытается найти выход из той ситуации. Меня почти застукали за единственной постыдной вещью, которую я собиралась совершить. Вот он способ разрушить тот иллюзорный образ, который я с таким трудом строила столько лет. Тогда всё, о чём я разглагольствовала в ресторане — не что иное, как дерьмо собачье; дура, я же всё испортила.

— Нет, Бей, не переживай. Раймонд тупой тормоз. Пойду дам ему косяк, чтоб заткнулся.

— Уверен? — спрашиваю его, мои руки подрагивают от нервов. Когда я целую Лаки, я так дико возбуждаюсь, что весь мой страх покидает корабль, исчезая за бортом.

— Я никогда не позволю ни чему плохому случиться с тобой. Обещаю.

Когда он говорит это, его слова выглядят слегка небрежно, вскользь, будто бы он не произносит самую монументальную вещь, которую мне когда-либо говорили. Для девушки без отца с часто отсутствующей, много работающей матерью-одиночкой, иметь человека, который бы говорил эти слова, значит грандиозно менять своё сознание. Иметь мужчину, который обещает заботиться обо мне всегда, подобно благословлению Папы римского; это как выиграть в лотерею или совершить прогулку по луне.

Но когда Лаки разворачивается и быстро шагает в сторону туалета за Раймондом, я чувствую, будто всё кончилось. Титры идут. Страстная история любви красивой французской пары после всего не заканчивается счастливо.

10 глава

Лаки

Белен. Она должна быть мне как младшая сестрёнка. Какое-то время так всё и было, и я почти могу вспомнить те моменты, когда испытывал к ней только братскую любовь. Просто желал быть с ней. Защищать её.

Мы всегда были близки. Вот мы с Белен смотрим мультики. А вот мы с Белен воруем tostones (прим. исп. ломтики поджаренного хлеба) с тарелки и поедаем их, сидя на ковре в моей комнате. Играем в переодевание, вместе купаемся в ванной. Я играл с ней в куклы, она со мной в машинки. На Хэллоуин мы надевали похожие костюмы, вместе открывали подарки в рождественское утро. На всех старых, выцветших фотографиях она всегда рядом — виснет на мне.

Не знаю, почему всё изменилось и, когда точно это произошло. Может, я просто негодяй, и это случилось, когда в дело вступили округлости её тела — её грудь и задница, — и я начал отгонять от неё других парней. Или не из-за этого вовсе. Белен в восемь и в десять была такой худышкой, что я переживал, как бы по дороге её не сожрала соседская собака. Я делился с ней своими конфетами с Хэллоуина, чтобы она стала крепче. Я не знал тогда, что это плохо скажется на зубах. Чувствовал себя ужасно и даже плакал, когда у неё появилась полость в зубе, и мама сказала, что это моя вина.

В тринадцать Белен очень изменилась. Она стала женщиной в одно мгновение, и я никак не мог перестать пялиться на неё, мечтая о ней в эротических снах, желая прикоснуться к ней. Думаю, именно после её тринадцатилетия я впервые захотел прижать её к стене и поцеловать.

Я всегда был хорош во флирте с девушками. Мать говорит, что это у меня от отца. Я могу довести их до безумия, просто сняв футболку или обычным шепотом на ушко. Думаю, это из-за того, что я жил лишь с мамой, что помогло мне понять женщин. Казалось, Белен тоже нравилось это, но потом вдруг атмосфера между нами изменилась, хотя может я просто придумал это?

Раньше я чувствовал, что могу общаться с ней как ни с кем другим. Иногда нам хватало одного взгляда друг на друга, чтобы сказать, о чём каждый из нас думает.

После нашего первого поцелуя, я знал, что увлеку её за собой, если не буду осторожен. У Белен было что-то, что делало меня зависимым. Я хотел трахнуть её. Иисусе, я так хотел трахнуть её! Я хотел от неё тех вещей, которых никогда не хотел от других девушек. Таких как, например, вымыть её, когда у неё впервые начались месячные. Какой парень, черт возьми, вообще захочет такого? И что делает меня ещё большим психом, так это постоянные фантазии обрюхатить её, после того, как я узнал, что у неё менструация. Что, черт возьми, со мной? В этом нет никакого смысла.

Это дерьмо с Белен пугает меня до смерти, и я отчаянно борюсь с собой, чтобы оставаться хладнокровным рядом с ней.

Я должен был заставить её забыть меня; необходимо было заставить её ненавидеть меня.

Какой самый простой способ сделать это? Старый книжный трюк: начни трахать её лучшую подругу.

Думаю, это делает меня мудаком. Но я становлюсь им, чтобы защитить Белен. Ярица — горячая соседка; она носит обтягивающую одежду и легко её снимает — собственно, это всё, что мне нужно. Я часто задумывался, насколько близки в действительности были Белен и Ярица. Они не казались похожими — Ярица была среди парней и сосала член, пока Белен сидела за книжками и ходила в церковь.

Я мог сказать, что Яри влюблена в меня, и она дождалась удобного момента, когда я напился на вечеринке. Остальное вы уже знаете. Я всегда звонил ей, как запасному варианту, когда не мог найти никого другого на ночь. Когда Бей узнала — это буквально раздавило её — все эмоции в тот момент можно было прочитать на её лице. Но она не могла показать, как херово это было, что бы она сказала? Мы двоюродные брат и сестра. Мы одна семья.

Белен

Лаки собирается на войну, а я собираюсь поступить в колледж. Возможно, мы даже не будем жить рядом друг с другом, когда вырастем или вообще едва ли когда-нибудь увидимся. И это хорошо, ибо напряжение между нами густое, как туман. Я не могу находиться с ним в одной комнате без того, чтобы не вспотеть и не начать заикаться. Когда он смотрит на меня, моё сердце пускается вскачь, а глаза вспыхивают разными оттенками эмоций, которые я бы хотела скрыть от него. Это существенно усложняет мою жизнь, учитывая тот факт, что мы ещё и живём в одном здании. Я так нервничаю, когда он рядом, что нет ни единого шанса, что наши мамы не замечают этого. Однако пока никто ничего не говорит. Но что бы они могли сказать? Может, они просто думают, что мы сумасшедшие или противны друг другу. Раймонд, должно быть, рассказал Хеми. Не мог не рассказать. Однажды это выйдет наружу и, когда этот момент настанет, я хочу жить далеко отсюда, далеко от них всех.

Уже с нетерпением жду занятий на первом курсе, ведь мои оценки так высоки. Мой школьный психолог, мистер Санчес, помогает мне справиться со всем процессом, так как никому в моей семье никогда раньше не приходилось этим заниматься. Мы сидим бок о бок за его компьютером, и он помогает мне выбрать университет для поступления. Мы рассматриваем тонны разных школ, в том числе и из Лиги Плюща. Я переживаю, что недостаточно хороша, что мне нужно записаться на ещё одни дополнительные внеурочные факультативы или выиграть какие-то награды, быть президентом какого-то клуба.

Дверь в коридор открыта, и дети несутся на улицу, крича и визжа, ведь прозвенел последний звонок, а это означает свободу. Обычно после школы я иду в библиотеку и заканчиваю домашнее задание. Если я принесу всё домой, то сразу же отвлекусь на телевизор или холодильник, или на тот факт, что Лаки всего двумя этажами ниже меня.

Я как раз говорю мистеру Санчесу, как благодарна ему за помощь и прощаюсь с ним, когда Лаки просовывает голову в дверной проём и пристально смотрит с неодобрением.

— Пойдём, Бей, — говорит он, взглянув на часы.

— Прости?

— Пойдём, я сказал, — настаивает он, вызывающе кивая подбородком в сторону мистера Санчеса.

— Эм, О’кей. Мистер Санчес, это мой двоюродный брат Лусиан, — говорю и указываю ладонью в сторону Лаки, представляя его.

— Да, Белен. Мы с мистером Кабрера уже знакомы. С первого курса, не так ли мистер Кабрера?

— Да, — отвечает Лаки, кивая слишком поспешно, я начинаю подозревать, что он под наркотой. — Давай, Бей, нам надо идти.

Он хватает мой рюкзак и закидывает себе через плечо. Затем он хватает мою руку и тянет в коридор.

— Спасибо, мистер Санчес! Я дам вам знать, когда будет что-то известно, — кричу в сторону офиса, пока меня тащат на улицу.

— Что, чёрт возьми, с тобой такое, Лаки?

— Давай пойдём уже, ладно? — просит он, заботливо наморщив лоб.

— Всё в порядке? — спрашиваю. — Я не собиралась домой, я хотела пойти в библиотеку.

— Этот парень — говнюк, Ленни, и все знают об этом. Не ходи в офис к нему одна или мне придётся сделать что-то, о чём мы оба будем сожалеть. — Его взгляд беспокойно мечется по сторонам, будто бы он опасается слежки.

— Ты ревнуешь или что? — спрашиваю, широко распахивая глаза. — Он всегда был со мной джентльменом. Без него я бы совсем не знала, куда поступить.