Парой предложений я рассказываю им о своём будущем; это обычный заученный монолог, а не реальный план, которому я могу следовать. У мамы наворачиваются слёзы на глаза, Тити прижимает руки к груди, а Хеми только фыркает от неодобрения и делает глоток из своего гигантского стакана с солёной и нетронутой «Маргаритой».

Парни и Аннализ возвращаются, и у нас уходит целая вечность на то, чтобы собраться, рассчитаться, надеть пальто и выйти. Лаки забирает наши вещи у той девушки с гардероба. Я вижу, как он улыбается ей и вскидывает бровь. Он проговаривает ей губами «позвони мне» и, кажется, меня сейчас вырвет. Феттучини «Альфредо» устраивает бунт в моём желудке. Я больше не хочу идти в кино, я просто хочу домой. Лаки предлагает мне пальто, удерживая его так, чтобы я могла проскользнуть руками в рукава.

— Мадам, — улыбается он.

Отвечаю лёгкой улыбкой, но ни за что не куплюсь. Трать своё обаяние на кого-то другого, Лаки. Ибо меня это ранит слишком сильно.

— Мы ведь богатые люди с хорошими манерами, — говорю я между тем. — Только посмотри на тётю Хеми.

Хеми как раз ныкает все игровые талоны, поднимая их даже с пола. Один Господь знает зачем — может, потому, что мы больше никогда сюда не вернёмся. Она запихивает все остатки в пакет, который извлекла из своей сумочки.

— Хеми особенная, взгляни на её рубашку, — отвечает Лаки и улыбается вновь. — Как думаешь, что это значит?

Не знаю даже, где она берёт подобные вещи, — на её рубашке надпись: «Bitch A$$».

— Думаю, ей приходится прокармливать много ртов, денег просто не хватает.

— Хеми будет заботиться только о собственном рте, и ты это знаешь, Белен.

Когда мы выходим из ресторана, идет легкий снег. Воздух немного прогрелся, так что снег, попав на землю, превращается в слякоть. Тротуар мокрый и покрыт калейдоскопом оттенков, отражающихся от ослепительных огней на Тайм-сквер. Лаки и я плетёмся в самом конце компании как в старые добрые времена.

Я и Лусиан. Всегда вместе. Практически неразделимы.

Он для меня самый близкий член семьи, кроме мамы. Порочные мысли пробуждают лихорадку во всём моём теле. Из-за своих желаний я чувствую себя ужасно. Думаю, Бог упустил что-то крайне важное, когда создавал меня. Помню, как нас учили в школе, что «отвращение» — это эмоция. Как любовь или страх, что-то, что не зависит от твоего выбора. Может, Бог лишил меня этого или просто забыл дать. Я хочу заставить Лаки любить меня, и совсем не как брат сестру.

В кино мы, конечно же, закатываем новую сцену. Бриана снова плачет, а тётя Хеми практически выпотрошила содержимое своей бездонной сумки, чтобы найти кошелёк. Щель её задницы опять выставлена на приятное обозрение остальным в очереди, стоящим позади нас. Затем Хеми никак не может найти свою платёжную карточку, так что приходится платить маме. Потом она застаёт Раймонда за курением и отвешивает ему подзатыльник. Каким же тупым ты должен быть, чтобы курить в очереди на четыре человека позади от своей матери, если не хочешь, чтобы она тебя застукала?

Лаки стонет и смеётся. Я смеюсь вместе с ним и нахожу силы для сочувствия. Хеми и её шайка всегда хороши для того, чтобы отвлечься. Затем мы начинаем спорить по поводу фильма: все ребята хотят смотреть боевик, но мама говорит, что Бриана ещё слишком мала для такого, и нам нужно пойти на просмотр фильмов Диснея. Ещё показывают мелодраму, и я бы с удовольствием пошла на неё, но я слишком стесняюсь предложить это другим в оглушающем хаосе криков.

В конце концов, парни идут смотреть боевик с Лаки в роли сопровождающего — как самого ответственного из этой компании. Мама, Хеми и Тити вместе с Брианой и Аннализ идут на Дисней. Я единственная, кому достается билет на мелодраму. Затем все начинают идти на уступки друг другу, и спор разгорается вновь. Я отделяюсь от их группы и отхожу, чтобы посмотреть трейлер на большом экране противоположной стены. Я собираюсь зайти в свой зал, когда Лаки замечает меня. Он несёт большое ведёрко попкорна и уже поедает его.

— Хей, Белен, куда собираешься?

— Хочу посмотреть этот, — отвечаю я. Где к чёрту его носило?

— Одна? — спрашивает он достаточно громко, чтобы несколько человек повернули головы в нашу сторону.

— Да, одна. — О’кей, я неудачница. Но я так редко хожу в кино, что хочу посмотреть интересный именно мне фильм.

— Что за фильм? — спрашивает Лаки, наморщив лицо в замешательстве.

— Мелодрама. Девчачье кино. Тебе не понравилось бы.

— Подожди, дай мне усадить этих лузеров, и я приду и найду тебя, — он говорит это так небрежно и обыденно, будто бы наши отношения вернулись в старое нормальное русло.

Я ощущаю прилив волнения, идущий от сердца. Он двигается так быстро, что я могу грохнуться в обморок или просто умереть от сердечного приступа. Так, веди себя нормально. И не обмочись. Он почувствовал себя неловко, так как ты была одна. Успокойся, это же вообще ничего не значит. Всего лишь фильм, а не свидание и тем более не признание в любви. Но, видите ли, в чём проблема: происходящее означается для меня всё, для него же — ничего. Я всего лишь его малышка кузина и, возможно, он вообще забыл, что целовал меня пару лет назад.

Он не возвращается целую вечность, и я начинаю думать, что он бросил меня. Я даже сажусь сзади, подальше от остальных, чтобы убедиться, что он не пройдёт мимо. Мне нужно надеть очки — тогда я смогу видеть экран. Анонсы мне нравятся. Хотела бы пересмотреть каждый из этих фильмов.

— Белен! — коротко и отрывисто зовёт он, затем свистит. Этот свист мне знаком ещё с фермы моего деда в Сантьяго. Наши мамы обычно свистели, если мы слишком долго засиживались на спортивной площадке или терялись в продуктовом магазине. Я просто поднимаю руку, и он направляется прямиком ко мне.

— Простите, извините, — говорит он, когда проходит мимо единственных других двух людей в этом ряду. Он слегка наклоняется и рассыпает немного попкорна. Я посмеиваюсь над ним, и моя улыбка неимоверно широкая, ведь меня переполняет счастье от одной только мысли, что я буду сидеть рядом с Лусианом, просто проводить с ним время.

— Очки? — спрашивает он, наконец, дойдя до меня.

— Субтитры. Фильм на французском. Я забыла сказать тебе, — шепчу я. Лаки падает в кресло, оно подпрыгивает, и ещё больше попкорна высыпается из ведёрка.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной.

— Не-а, — говорю, едва сдерживая улыбку.

Фильм великолепен. Он потрясающе романтичен. Об истинной любви и двух полностью сумасшедших, влюблённых до безумия людях. Между ними есть препятствия, но вместе они всё преодолели. Оба влюблённых актёра настолько изумительны, что я чувствую себя под кайфом, и, опьянённая любовью, просто наблюдая за ними.

Каждый раз, как я засовываю руку в ведёрко попкорна, я натыкаюсь на руку Лаки и ощущаю жар. Каждый раз, как пара целуется на экране, я вспоминаю его поцелуй. Каково это: чувствовать его выдох так близко к своему лицу, тепло его дыхания, распространяющегося по моей верхней губе. Каково это ощущать его, такого твёрдого, зажатым между моих ног. Я бы отдала всё, что угодно, лишь бы снова оказаться на крыше и вновь стать объектом его влечения.

Украдкой смотрю на него. Он смотрит на меня. Возвращаю взгляд обратно на экран.

Я мокрая между ног, нуждаюсь и жажду его. Не могу сказать, от чего я так завелась: от фильма или потому, что мой двоюродный брат сидит рядом. Снова бросаю на него взгляд и вижу, что Лаки всё так же смотрит на меня вместо фильма. Я стойко удерживаю его взгляд, и что-то невысказанное проскальзывает между нами. Бессловесный диалог длится слишком долго, и я ощущаю, что краснею. Это то, чего избегал Лаки, и это то, из-за чего я не могу оставаться в стороне.

Лаки обхватывает голову руками, стонет достаточно громко и подрывается с места. Он оставляет попкорн на сидении и пробирается между рядами пока не может двигаться вперёд свободно и сбегает через выход.

Я раздавлена. И снова унижена. Я подумала на мгновение, что он хочет меня — ошибочное суждение. Реальность его чувств оседает тяжёлым камнем в животе. Он просто хочет быть моим кузеном, так почему же я не могу сделать этого? Так почему же должна быть изгоем с недопустимым вожделением? Почему я должна быть неумелой девушкой, которая втюрилась в своего двоюродного брата? Я поднимаю ведёрко попкорна, но не ем его. Просто хочу держать его, потому как недавно оно было в руках Лаки. Хочу вернуть себе часть его энергии.

Мои слёзы стекают в ведёрко, пока я плачу одна в темноте. Я уже даже не смотрю фильм, ибо наблюдать за влюблёнными для меня сейчас слишком больно. Тащусь через проход, мне нужно попасть в уборную и привести себя в порядок. Умыться перед тем, как все фильмы закончатся, а я покроюсь пятнами, покраснею и окажусь с опухшими глазами — неопровержимое доказательство моей влюблённости.

Сбросив попкорн в мусорник, я умываю лицо прохладной водой из крана. Я уже в состоянии контролировать рыдания, но меня беспокоит то, как сильно он влияет на меня. Не глядя в зеркало, вытираю руки и лицо и направляюсь в главный зал. Женщина кричит, чудовище рычит, затем музыка, сопровождающая боевик, начинает оглушительно реветь, ещё больше дезориентируя меня. Ощущаю, что всё такая же мокрая и набухшая от возбуждения между мог. Я нахожусь в неуравновешенном состоянии и не могу доверять себе, что не расплачусь вновь.

Когда выхожу, замечаю Лаки, покидающего мужской туалет прямо напротив меня. Его голова опущена, только глаза смотрят на меня, что делает его взгляд ещё более глубоким, тёмным. Хочу провалиться сквозь землю.

— Прости, — говорю, заламывая руки. Я совсем не хотела всё испортить.

— К чёртям всё! — рявкает Лаки и я боюсь, что он и правда слишком зол на меня. Он настойчиво идёт в мою сторону, но он не агрессивен. Он толкает меня к стене, задрапированной ковром, так, что я почти падаю. Лаки крепко вжимает меня в стену своим телом, наклоняет голову и целует.